тера Бэджета. Более того, освещение этого вопроса не было односторонним. Принц высказал целый ряд новых оценок нашей конституциональной истории, а данное им описание встречи королевы Виктории с сэром Уиль ямом Харкортом до сих пор живо вспоминает один из методистов. Несмотря на то что принц, в отличие от своего отца, не оставил записей после прочтения блестящей работы Бэджета «Английская конституция», в сознании принца Альберта сохранилось множество его апофтем, которые вспоминались принцу спустя многие годы. «Королевская власть – это тип правления, при котором внимание нации сконцентрировано на одной личности, совершающей важные действия, – писал Бэджет. – Пока сердце в человеке сильно, а ра зум слаб, королевская власть будет могущественной, поскольку она взывает к общераспространенным чувствам». Но он добавляет: «Ее жизнь – это загадка. Мы не должны проливать свет на магию». Относительно домашней стороны монархии он пояснил: «Семья на троне – это тоже интересная идея. Она низводит монаршую гордость на уровень обычной мелочной жизни… Брак члена королевской семьи является блестящим воплощением универсального факта и как таковой приковывает к себе внимание людей… королевская семья подслащает политику, своевременно добавляя в нее приятные события. Она вносит несущественные элементы в дело управления страной, но эти элементы обращаются к сердцам людей и дают пищу их мыслям».
Мистер Бэджет предупреждает: «Мы привыкли считать монарха нашим нравственным главой. Мы привыкли верить, что для нас естественно иметь достойного суверена и что на троне мы, скорее всего, обнаружим выдающиеся добродетели, соответствующие высокому месту суверена».
Ко всем принципам монархии Бэджета – ее обязательной декоративности, ее социальной ценности и ее сущностной моральности – принц Альберт подходил с прямотой, серьезностью и исключительной честностью. Как и его отец, он верил, что корона непременно должна представлять самое лучшее, что есть в национальном характере, что суверен должен подавать своему народу пример верности долгу и служения государству и что в отношениях со своими министрами он должен использовать три неотъемлемых права короля при конституционной монархии: право быть информированным, право поощрять и право предостерегать.
В свободное время принц Альберт и его брат наслаждались радостями кембриджской жизни во всем их многообразии. Они носились по сельской местности на мотоциклах; они плавали на лодках; они выпивали свою утреннюю порцию в клубе «Хоукс»; они развлекались в «Саутакре», где принц Альберт, как когда-то в Роусби в дни его пребывания в Крэнуэлле, время от времени проводил счастливые часы в домашней атмосфере с Грейгами и их детьми. За принцем, как за любым другим студентом, «присматривали», и однажды он был лишен суммы 6 шиллингов 8 пенсов за курение в академической одежде. «Мне пришлось признать, что сигарета, которую я тогда курил, оказалась самой дорогой из всех, которые я когда-либо пробовал», – рассказал он позднее. В целом принц находил, что атмо сфера Кембриджа, а точнее, Тринити-колледжа подействовала на него успокаивающе и смягчающе. Когда в 1920 году в конце пасхального семестра его учеба закончилась, он испытал искреннее сожаление. «Я провел здесь прекрасное время, и мне очень жалко уезжать», – писал он мистеру Батлеру. Возможно, его первой привязанностью по-прежнему оставалась река Дарт, но часть своей любви принц определенно оставил на берегах реки Кем. Позднее он приезжал в университет сначала как принц Йоркский, а затем как король, но никогда не забывал заявлять о своей гордости тем, что он студент Кембриджа.
Время пребывания принца Альберта в Кембридже не было непрерывным периодом академических занятий и развлечений. Исполнение общественных обязанностей часто вторгалось в его университетскую жизнь, призывая его в Лондон или куда-то еще в качестве представителя его отца, и принц прекрасно сознавал все недостатки таких отъездов. Не успел начаться осенний триместр – первый триместр принца в Кембридже, – как 24 октября его вызывали в Лондон, где он должен был стать членом Почтенной компании драпировщиков, а еще через четыре дня получить «свободу Лондонского Сити»[47]. 30 октября он как представитель короля поехал в Дувр встречать шаха Персии султана Ахмеда, последнего из Каджарской династии, которого он сопровождал на королевском поезде до вокзала Виктории, где его ожидал сам король. Принц Альберт был постоянным спутником высокого гостя на протяжении большей части его государственного визита. Он возил его по Лондонскому Сити, сопровождал в качестве гида в Виндзорском замке, сидел рядом с ним на балете в Ковент-Гардене и на банкете в Гилдхолле и даже присутствовал на приеме в посольстве Персии, который шах давал для персов. Более того, он стал невольным свидетелем того, как падишах, весьма полный мужчина, сначала споткнулся, а затем скатился с парадной лестницы дома лорда Керзона на Карлтон-Хоус-Террас. Все случилось на приеме, устроенном государственным секретарем для его императорского величества, и принц Альберт пережил несколько мучительных моментов, прилагая титанические усилия, чтобы не рассмеяться. По ходу всей этой весьма обременительной программы принц Альберт поддерживал непринужденную беседу с молодым шахом на французском, и, как было замечено, ему не раз удавалось вызвать улыбку и даже смех у этого загадочного монарха. Не успел принц вернуться в Кембридж, как ему вновь пришлось уехать, чтобы встретить президента Французской республики и мадам Пуанкаре, прибывших из Франции 11 ноября.
Теперь ему снова пришлось много говорить. Во время своей учебы принц посетил два десятка, если не больше, общественных мероприятий в разных концах страны, на каждом из которых ему полагалось произнести речь. И каждый раз это было пыткой, поскольку заикание по-прежнему доставляло ему проблемы. Специалист, с которым он работал по возвращении из Франции, не добился никаких заметных результатов, но был найден другой – на этот раз профессор из Италии, – которому, похоже, удалось добиться большего.
Принц Альберт продолжал и упорно лечиться, и упорно работать над своими речами. Он давно заметил, что ему легче говорить экспромтом, чем произносить заранее написанный текст, и, поскольку возможности для экспромта выпадали редко, он использовал каждую из них. Особенного успеха он добился, когда во время своего первого семестра в Кембридже его попросили выступить на официальном ланче в честь тех, кому университет присвоил почетные звания. Это была трудная задача для любого молодого человека, поскольку среди них были великие полководцы войны, и принц служил под началом некоторых из них в качестве самого младшего офицера. Кроме того, на торжестве присутствовал опытный и красноречивый оратор, мистер Артур Бальфур, который в то утро был назначен новым ректором университета. Принц Альберт решил прибегнуть к импровизации, и результат получился блестящим. «Я не знаю, рассказывал ли вам Грейг, что в четверг на ланче в честь удостоенных почетных званий принц Альберт впервые отказался от заранее подготовленной речи и говорил своими словами, – писал мистер Батлер лорду Стемфордхему. – Я не был на ланче, но, судя по всему, речь всем очень понравилась». Это был не единственный хвалебный отчет, полученный королем. «Тренчард рассказал мне, что ты произнес хорошую речь на состоявшемся накануне обеде Королевских ВВС, – писал он сыну, – и что ты запнулся только один раз, и это показывает, что твой итальянский друг полезен тебе, а это великое дело. И если ты сейчас проявишь упорство и будешь продолжать, он, наверно, сможет полностью излечить тебя».
Тем не менее появления на публике оставались для принца источником боли и печали. Он боялся их так же, как некоторые боятся визитов к дантисту, и приближение каждого из них повергало его в уныние. «Я мечтаю, чтобы „академический обед“ с этой пугающей речью поскорее миновал, – писал от из „Саутакра“ королеве Марии. – Я надеюсь, что все пройдет хорошо, хотя, по правде сказать, для меня это пытка».
Король Георг с пристальным вниманием наблюдал за развитием своего второго сына. И ему нравилось то, что он видел. Он был доволен, что принц Альберт учился в Кембридже. Он верил, что принц прилагает усилия, чтобы преодолеть свой дефект речи, и что, несмотря на трудности, он все чаще занимает место королевского сына в общественной жизни страны. Он начал понимать, что принцу нужны стимулы, поддержка и понимание, чтобы проявилось все лучшее, что было заложено в его характере. К списку почетных гостей по случаю дня его рождения 3 июня 1920 года прилагалось следующее объявление: «Король рад направить патентную грамоту, заверенную Большой печатью Соединенного Королевства Великобритании и Ирландии, чтобы отметить эту дату, даруя сыну его величества, его высочеству принцу Альберту Фредерику Артуру Георгу и его наследникам мужского пола, рожденным законно, титулы: барон Килларни, граф Инвернесс и герцог Йоркский».
Часть втораяГерцог Йоркский1920–1936
Глава 1Помолвка и женитьба1920–1923
Когда в 1890 году принц Уэльский пожелал, чтобы титул герцога Йоркского пожаловали его старшему сыну, принцу Эдди, королева Виктория вполне определенно возразила. Для королевы этот титул, каким бы древним и традиционным он ни был для британской королевской семьи, слишком живо ассоциировался с ее ганноверскими дядями, чтобы она одобрила его использование. Она сказала, что для ее внука предпочтительнее будет титул герцога Ротесейского, или графа Честерского, но согласилась, чтобы он стал герцогом Кларенс, что было компромиссным реше нием.
Однако через два года – 12 января 1892 года – произошла трагическая смерть принца Эдди, и вопрос возник снова, теперь относительно принца Георга, и принц Уэльский снова захотел, чтобы его наследник стал герцогом Йоркским. На этот раз королева-матриарх согласилась, хотя и с некоторой неохотой, и в день награждения и присуждения почетных титулов, 24 мая 1892 года, принц Георг стал первым герцогом Йоркским после того прежнего великого носителя этого титула, «у которого было десять тысяч человек»