ь народа, как показал великолепный прием, оказанный тебе в четверг. Я совершенно уверен, что Елизавета будет для тебя прекрасным партнером в работе, которую она будет разделять с тобой, и помощником во всех твоих делах.
Желаю тебе и Елизавете удачи и счастливого медового месяца.
Навсегда мой дорогой мальчик,
твой любящий отец».
Женитьба стала первым кульминационным событием в его жизни. Она означала не только прощание со всем, что окружало его дома, где, несмотря на чувства, высказанные в отцовском письме, не все было ему близко. Она дала ему много того, чего ему так долго недоставало: любовь, понимание, сочувствие, поддержку. Теперь всего этого у него было в изобилии, и его взгляд на жизнь полностью изменился. До сих пор он старательно исполнял свои обязанности и с такой же серьезностью относился к своим удовольствиям, но имел тенденцию к болезненному самокопанию и испытывал жалость к себе. Теперь под влиянием счастливых любовных и дружеских отношений расцвела его природная веселость, которая с очевидностью делала его личность по-новому интересной. Мир заиграл для него свежими волшебными красками, и с годами его семейная жизнь в собственном доме с женой и дочерьми стала источником тихой радости и покоя.
«Я совершенно уверен, – написал сыну король Георг, – что Елизавета станет для тебя прекрасным партнером в работе, которую она будет разделять с тобой, и помощником во всех твоих делах». Ни одно пророчество не сбывалось с такой полнотой, как это, и ни одно выражение уверенности не было более оправданным. Герцогиня не только стала его партнером в новой счастливой жизни, она придавала ему мужество перед лицом невзгод, была для него источником силы в радости и в горе. Одной лишь улыбкой и жестом она могла поддержать и одобрить его в публичных баталиях, в которые ему приходилось вступать со своим заиканием. Одним словом она могла успокоить те гневные вспышки, которые время от времени грозили выйти из-под контроля. Их брак был не только удачным союзом взаимодополняющих личностей, но и слиянием душ и сердец во благо семейной жизни и служения государству.
Самым важным в этом браке был тот факт, что жизнь герцога и герцогини Йоркских с самого начала во всей полноте олицетворяла справедливость представлений Бэджета о монархии, а именно то, что она удовлетворяла ожиданиям общества, что «семейные добродетели на тронах столь же вероятны, сколь и высоки, когда они там присутствуют». В то время британское общество еще надеялось получить принцессу Уэльскую, которая впоследствии займет место супруги-консорта своего мужа-короля. Но годы шли, а принц оставался холостяком, и постепенно люди все больше привыкали к мысли о том, что однажды место короля и королевы займут герцог и герцогиня Йоркские. Их семейное счастье, их любовь к детям, их неутомимая приверженность к исполнению общественных обязанностей и то, с какой радостью они исполняли их, вызывали в обществе удовлетворение и восхищение. Спустя годы это нашло свое выражение в возгласе, заглушившем приветственные крики, когда они направлялись в Букингемский дворец по случаю юбилея короля Георга V: «Вот едет надежда Англии».
Глава 2Трудовые отношения
Еще до своего восхождения на трон огромный вклад, который внес в жизнь Британии король Георг VI, заключался в улучшении условий труда в промышленности – сфера, где он выступил настоящим пионером. Мир промышленности и коммерции, где великие силы Труда и Капитала соединяются в производстве тех товаров, которые представляют собой жизненную основу существования нации, были для королевской семьи практически terra incognita. За четыре года, предшествовавшие Первой мировой войне, король Георг и его сыновья посетили не более двенадцати фабрик.
Годы войны сказались на индустриальной сфере национальной жизни, вероятно, сильнее, чем на любой другой. Новые идеи свободы пошатнули старый порядок; трудящиеся, которые впервые почувствовали свою силу и влияние, требовали права на отдых. Хорошие отношения между нанимателем и его рабочими стали жизненно необходимы для послевоенного восстановления и реконструкции Британии, а поддержание мира в промышленной сфере по важности сравнилось с дружбой между народами.
Возникла необходимость установления некоей персональной связи между королевской семьей и сферой производства, и именно роль такого связного с огромным успехом сыграл герцог Йоркский. Однако, чтобы дать справедливую оценку важности вклада, внесенного герцогом, необходимо понимать условия, в которых это происходило.
Крах императорской власти в России в марте 1917 года волной землетрясения прокатился по всему миру, и в реакции многих людей неразрывно смешались тревога и ожидание, страх и надежда. Те, кто долго надеялся на установление конституционного правительства в России и последующего исчезновения неудовлетворенности, рожденной тяготами войны, с появлением Временного правительства князя Львова почувствовали, что их надежды сбываются. Те, кто боялся разрастания революции, увидели в падении царского режима первую волну катаклизма, способного поглотить всю монархическую систему. Для мирового пролетариата русская революция ознаменовала рассвет новой эры и новых возможностей. И даже в Британии, где казалось, что после 1872 года республиканская идея мертва и похоронена, послышались призывы к английской революции по русскому образцу.
31 марта 1917 года в Альберт-Холл состоялся массовый митинг в ознаменование падения царизма под председательством мистера Джорджа Ленсбери, а 21 апреля мистер Г.Дж. Уэллс написал письмо в «Таймс», в котором утверждал, что для народа Британии настало время избавиться от «древних атрибутов трона и скипетра», и выступал за немедленное формирование республиканских объединений.
Значительная часть этого академического революционного энтузиазма угасла с приходом к власти большевиков в ноябре 1917 года и последовавшим в июле следующего года страшным и жестоким убийством императорской семьи, но невозможно отрицать, что события в Петрограде и Екатеринбурге имели далеко идущие последствия для всех государств Европы. Казалось, монархия теряла популярность и уважение людей.
В Англии, несомненно, тоже наблюдалось недовольство и разочарование. Нехватка продуктов питания и их высокая цена, подозрения в несправедливом распределении существующих запасов продовольствия, волнения среди рабочих, вызванные в значительной степени усталостью от войны, личные трудности и несчастья и усугубляющийся конфликт Труда и Капитала, – все это, вместе взятое, создавало далеко не благоприятную идейную атмосферу, которую не могли смягчить обещания золотого послевоенного века мистера Ллойд Джорджа.
В это сложное время пример, который подавала королевская семья, был поистине выдающимся. Несмотря на то что русская революция и убийство царской семьи пошатнули веру короля Георга во врожденную порядочность человечества, он неизменно сохранял верность долгу, мужество и решимость. Его решение на время войны убрать со своего стола алкоголь привлекло внимание публики – хотя далеко не все последовали его примеру, – а его поездки на фронт и вдохновляющие посещения военных лагерей, госпиталей и бунтующих предприятий в стране снискали симпатию британского народа, поразив его неподдельной простотой и искренностью характера короля. Действительно, в оценке различных факторов, позволивших Британии пережить бурный период 1917–1918 годов, «очень высокое место, – по свидетельству мистера Ллойд Джорджа, – следует отдать той преданности, которую внушал король, и неустанному усердию, с которым в те черные дни он выполнял функции, связанные с его высоким положением».
И все же в августе 1918 года лорд Кромер написал: «Несмотря на непрерывные труды и преданность общественному долгу в течение последних трех лет со стороны короля и королевы, факт остается фактом: сегодня в 1918 году положение монархии не так стабильно, как в начале войны. Таким образом, представляется необходимым, чтобы в критические времена, с которыми теперь столкнулась страна, были использованы все средства для укрепления положения короны. Корона – это то, что связывает империю воедино, и ее судьба неотделима от судьбы всех британских владений».
Но впереди были новые потрясения. Окончание войны привело к дальнейшему ослаблению монархических принципов и традиций. Свержение императорских династий Германии и Австро-Венгрии и появление нового спасителя человечества в лице президента Соединенных Штатов Вудро Вильсона превратили республиканизм в манящую панацею от всех общественных болезней, с которыми столкнулся мир в борьбе за установление стандартов нового послевоенного порядка. Могла ли британская монархия устоять перед той волной, которая смела с тронов Романовых, Габсбургов и Гогенцоллернов? Достаточно ли глубоко укоренились в Британии монархические принципы, чтобы позволить ей выдержать и преодолеть трудности, вызванные демобилизацией, безработицей, волнениями среди рабочих и огромными социальными сдвигами, порожденными войной?
«Мы стоим на перепутье, – писал лорд Эшер лорду Стемфордхему 4 ноября 1918 года. – Некоторый риск неизбежен. В будущем необходимо оправдать монархию и расходы на нее в глазах измученного войной, голодного пролетариата, наделенного огромным преимуществом, которое дает право голоса.
Я вижу великое будущее короля в его участии и усилении „имперского“ контроля за государственными делами. Но потребуется воображение и смелость, поскольку нам придется расстаться со многими старыми представлениями о конституционной монархии.
Король и королева должны принять этот риск. Сила республиканизма лежит в личности Вильсона и в том, как он использовал свое положение. Это нам урок. Он ввел „моду“ на республику. Но мы можем „превзойти соперника“, если попытаемся».
Важность и несомненная истинность этих слов стала очевидна только спустя десять лет.
14 ноября 1918 года палата общин объявила о проведении всеобщих выборов. Лейбористская партия сразу же вышла из состава коалиционного правительства и в тот же вечер на митинге в Альберт-Холл начала свою избирательную кампанию. Там же среди прочих бурных сцен секретарь профсоюза транспортных рабочих мистер Боб Уильямс заявил: «Я надеюсь увидеть красный флаг, развевающийся над Букингемским дворцом» – и предупредил, что, если чаяния рабочих не будут удовлетворены в рамках конституционного процесса, организованные рабочие прибегнут к «другим средствам». Вилли Галахер, гордо называвший себя «большевик из Глазго» – впоследствии член палаты общин от коммунистов, – откровенно признался, что он выступает за революцию. Выступления более умеренных ораторов, таких как мистер Дж. Р. Клайнс, заглушал рев толпы. Перед тем как разойтись, толпа пропела «Красный флаг», передала сердечный привет «большевикам», «Ленину и Троцкому» и под взрывы всеобщего смеха – «кровавой революции».