«Хотя я очень плохо умею это выразить, – однажды написал он капитану Престону, – но я не могу не сказать, как высоко ценю то, как вы управляете лагерем, во время его проведения, а также огромную работу, состоящую в том, чтобы убедить работодателей прислать именно тех мальчиков, которые нам нужны.
Я понимаю, сколько труда это требует и до, и после, и очень благодарен вам за вашу огромную помощь мне в этой работе. Надеюсь, вы сможете быть начальником моего лагеря еще много лет».
Никогда до церемонии закрытия последнего лагеря, проводившейся в особых условиях 1939 года, интерес герцога не угасал, а успех и влияние его экспериментального проекта было таким большим, что в результате разговора, состоявшегося в 1927 году во время его турне по Австралии, между ним и лордом Сомерсом, тогдашним губернатором Виктории, на следующий год там был организован лагерь, устроенный по такому же принципу.
Оценивая вклад, сделанный герцогом Йоркским, трудно переоценить его важность как для самого герцога, так и для социальной жизни страны. Герцогу он дал возможность личными действиями оказать услугу стране, что соответствовало его желанию и было ему необходимо, а также выразить тот практический идеализм, который составлял важнейшую часть его натуры. Кроме того, это было раннее проявление той теории монархии, которую он позднее с таким успехом воплотил на практике, теории монарха, поддерживающего связь со своим народом, интересующегося его социальным обеспечением и способствующего его развитию настолько, насколько это в его власти.
Делать что-то трудное, и делать это «самому» – вот что доставляло герцогу невероятное удовольствие, а проблемы, которые ставило создание и развитие лагеря, безусловно, были масштабными. Принимая во внимание ситуацию в промышленности Британии в 1921 году, удивительно, что он смог реализовать свой идеал, но еще удивительнее, что проведение лагеря стало возможно в 1926 году после ожесточения, порожденного всеобщей забастовкой, и в самый разгар забастовки угольщиков, которая продолжилась после окончания всеобщей забастовки.
Несмотря на то что успех предприятия герцога был очевиден, определить секрет этого успеха оказалось сложнее. Возможно, самая удачная попытка сделать это принадлежит министру правительства, посетившему лагерь в 1923 году, который рассказал по Би-би-си о своем опыте и своих впечатлениях. С материальной стороны, сказал он, по его мнению, этот лагерь ничем сильно не отличался от других. «Его отличительной чертой была реальная жизненная и духовная сила, воодушевлявшая как организаторов, так и участников, жизненная и духовная сила помощи и сотрудничества – одним словом, любовь».
Глава 4Расширяя горизонты1923–1926
В начале июня 1923 года по окончании медового месяца герцог и герцогиня Йоркские вернулись в свою резиденцию Уайт-Лодж в Ричмонд-парке, пожалованную им королем Георгом.
Расположенная между Шин-Гейт и Робин Гуд-Гейт с прекрасным видом на Дир-парк и Ричмонд, Уайт-Лодж была построена в 1727–1729 годах Георгом II как «место отдыха после погони». По своему первоначальному проекту она представляла собой простой приятный дом, поначалу носивший название Стоун-Лодж, чтобы отличаться от Олд-Лодж, еще одной резиденции в Ричмонд-парке, которую историк Лайсонс описывает как построенную на месте «господского дома в приходе Кингстон, известного как Хартингтон», и в 1624 году находившийся во владении короля. Он давно исчез.
Несмотря на то что первоначально она предназначалась Георгом II для отдыха во время охоты, резиденция Нью-Лодж вскоре стала любимым местом отдыха королевы Каролины, которой нравилось ходить пешком по длинной, обрамленной вязами аллее с гладко постриженным газоном, которую теперь называют «тропой королевы». Именно туда сэр Вальтер Скот в своем романе «Сердце Мидлотиана» поместил сцену знаменитой встречи королевы, герцога Аргайла и Джени Динс, когда шотландская девушка так успешно вымолила прощение для своей сестры Эффи, приговоренной к смерти за убийство ребенка.
Дочь короля Георга II, принцесса Амелия, жила в Нью-Лодж как смотритель Ричмонд-парка. Она сильно расширила дом, пристроив два кирпичных крыла, и изменила его название на Уайт-Лодж. Ее сменил лорд Бьют, а того Генри Аддингтон, первый виконт Сидмаут. В период его долгой, почти пятидесятилетней жизни, с 1792 по 1844 год в Уайт-Лодж побывало много выдающихся людей. Здесь утром 10 сентября 1805 года лорд Нельсон, приехавший из Мертона навестить старого друга, перед тем как подняться на борт «Виктории», обрисовал контуры плана атаки, которую он собирался предпринять, если ему посчастливится заставить объединенный испано-французский флот принять бой. «Родни, – сказал он, – пробил линию фронта врага в одном месте, я пробью его в двух», и, сунув палец в вино, он нарисовал на маленьком круглом столике общий план удара – впоследствии он осуществил его у мыса Трафальгар, – который предполагалось нанести по двум направлениям им самим и Коллингвудом.
В период царствования королевы Виктории Уайт-Лодж превратили в независимое хозяйство принца Уэльского, хотя слово «независимое» – это слишком сильное слово, поскольку будущий король Эдуард VII обитал в одном боковом крыле в монашеском уединении с двумя наставниками и тремя конюшими, действовавшими в соответствии со строгим сводом правил, призванных способствовать военным и интеллектуальным занятиям их подопечного, а также его нравственности и хорошим манерам.
После смерти ее матери в 1861 году королева и принц-консорт провели часть своего последнего лета в Уайт-Лодж, читая дневники и письма герцогини Кентской, а спустя несколько лет, в 1869 году, дом перешел герцогу и герцогини Текским.
Таким образом, для королевы Марии этот дом имел особую значимость. Это был дом ее детства, дом, который она покинула, чтобы выйти замуж, и в который вернулась, чтобы родить своего первого сына. Кроме того, здесь умерли ее родители. Именно у нее появилась идея, чтобы молодые герцог и герцогиня Йоркские поселились в этом доме, – стремилась оставить его в семье – и именно она надзирала за процессом ремонта и украшения дома перед их возвращением.
Как у многих молодых пар, у герцога и герцогини возникли мириады проблем, связанных с обустройством нового дома, наймом персонала, расстановкой мебели и размещением вещей их личной прислуги, и старой и новой. Наконец все было готово, и 28 июня, в четверг Аскотской недели они с некоторым трепетом пригласили на ланч короля Георга и королеву Марию. «Я лучше предупрежу тебя, – писал герцог своей матери, – что кухарка у нас не очень хорошая, но она хорошо готовит простые блюда, а я знаю, ты такие любишь». Визит, однако, прошел с огромным успехом. Король и королева не только с удовольствием съели «простой» ланч, они обошли весь дом и остались довольны увиденным. «Мы с Мей побывали у Берти и Елизаветы в Уайт-Лодж и пообедали с ними, – написал король тем вечером. – Они прекрасно обставили дом, и подарки его очень украсили». Королева Мария тоже сочла, что дом «очень мил».
Но почти с самого начала Уайт-Лодж казался герцогу и герцогине слишком большой обузой. Он был чрезмерно просторным, дорогим в содержании, но самое главное, очень неудобным. Если двести лет назад Георг II и его супруга считали его приятным уединенным местом для сельского отдыха, то теперь это было не так. Тогда Ричмонд-парк находился практически в деревне, но теперь до него можно было с легкостью добраться из Лондона, и в конце недели и в период отпусков сюда на машинах и в экипажах приезжало множество любителей достопримечательностей. Они толпились вокруг Уайт-Лодж и подходили так близко, что герцог с герцогиней не могли высунуть носа из дома, и всякое ощущение приватности исчезало. В то же время близость к Лондону была относительной. На самом деле Ричмонд был слишком далеко для тех, кого в Лондоне ждали дела, и ко времени любого события требовалось добавить лишних полчаса. Более того, зимой это место окутывали туманы, и шофер не раз сбивался с пути и битый час в отчаянии кружил по окрестностям в поисках Ричмонд-парка.
К 1924 году герцог стал настаивать на смене места жительства и убеждать, что ему необходимо иметь дом в Лондоне. Однако сделать это оказалось непросто. Во-первых, в Лондоне трудно было отыскать подходящий дом, во-вторых, правила, регулировавшие деятельность королевских резиденций в Ричмонд-парке и в Виндзоре, затрудняли переезд. Три года шли долгие переговоры, прежде чем проблему решили, но только после возвращения из Австралии и Новой Зеландии герцог и герцогиня смогли обосноваться на Пикадилли, 145, ставшем их домом на следующие десять лет. Место проживания было не единственной личной проблемой, с которой столкнулся герцог в первые дни своей семейной жизни. Перед ним встал вопрос о подборе приближенных. До сих пор ему полагался конюший, и сначала это место занимал лейтенант-коммандер Кэмпбелл Тейт, позднее подполковник авиации Льюис Грейг. Но когда в 1920 году он получил титул герцога Йоркского, Грейг стал его управляющим, а капитан Джеймс Стюарт – конюшим. В течение года до своего назначения в администрацию премьер-министра должность его личного секретаря занимал полковник Уотерхаус. Однако именно Льюис Грейг, к которому герцог привязался еще в Осборне, который был его неизменным другом, компаньоном и ментором в годы холостяцкой жизни, отношения с которым всегда складывались наилучшим образом, оставался для него самым полезным спутником. Герцог понимал, что многим обязан Грейгу, и был к нему внимателен и благодарен ему. Однако совершенно естественно, что после того, как герцог женился и обзавелся собственным домом, многое изменилось и они оба сознавали необходимость перемен. В начале 1924 года подполковник Льюис Грейг ушел с должности управляющего домашним хозяйством герцога, но до конца жизни он оставался его личным другом и сохранял доверие как короля Георга V, так и его сына.
Новым управляющим стал недавно вышедший в отставку офицер военно-морского флота, капитан Бейзил Брук, а своим конюшим герцог назначил лейтенанта Колина Буиста, старого друга и сокурсника по Осборну и Дартмуту.