Прежде чем перейти к размеренной семейной жизни, и герцогу, и герцогине очень хотелось совершить путешествие, чтобы своими глазами увидеть страны Британского Содружества. Во время Имперской конференции[53] герцог намекнул одному из премьеров, что был бы рад посетить его страну, и тот поговорил на эту тему с королем. В принципе король Георг был не против, но он чувствовал, что это нельзя делать сразу, «поскольку молодые люди только что поженились и им нужно прижиться» – точка зрения прямо противоположная той, которой придерживали сами эти молодые люди, – и на этом разговор закончился.
Однако осенью возможность совершить путешествие возникла сама собой, хотя причина была не той, которую они предполагали изначально. 21 и 22 октября 1923 года в Белграде должно было произойти важное двойное событие. Инфанту, сыну короля Югославии Александра, предстояло крещение, а кузен короля Александра принц Павел собирался жениться на греческой принцессе Ольге. На первую из этих церемоний герцог и герцогиня Йоркские были приглашены в качестве крестных (кум и кума) инфанта принца Петра, а на второй герцогу предлагалось быть официальным представителем короля Георга.
Самому герцогу Йоркскому перспектива третьего визита на Балканы не представлялась привлекательной, поскольку он планировал провести каникулы в Холвик-Холл, принадлежавшем семейству Стратмор из графства Дарем. Ни король, ни министр иностранных дел лорд Керзон не давили на него, заставляя принять приглашения югославов, и, фактически оставив мысль об этом, герцог согласовал свое пребывание в Холвике, когда министерство иностранных дел внезапно изменило свое мнение. По целому ряду причин государству представлялось крайне целесообразным, чтобы герцог присутствовал на этих двух церемониях в Белграде, и лорд Керзон так убедительно внушил это королю, что 23 сентября его величество прислал сыну телеграмму из Балморала, где с некоторым смущением просил сына без промедления отправиться туда.
Герцог был не в восторге. Будучи холостяком, он мог считать такое изменение своих планов не слишком обременительным, но для герцогини внезапный отъезд оказался не таким простым делом. В любом случае вмешательство в их каникулярные планы герцогу совсем не нравилось. «Керзона следует утопить за то, что он известил меня так поздно, – возмущенно писал он Льюису Грейгу 24 сентября. – Он должен понимать, что теперь все изменилось». Но несмотря на все неудобства и недостаточное время для подготовки, 18 октября герцог и герцогиня отбыли из Лондона в Белград.
Их ожидало пышное великолепие балканских королевских церемоний. Важность события заключалась в том, что оно предназначалось – весьма ошибочно – для демонстрации гарантированной преемственности дома Карагеоргиевичей на троне нового триединого королевства сербов, хорватов и словенцев (вскоре получившего название Югославия) и вместе с тем дальнейшего укрепления династических уз, связывавших балканские королевские семьи. Неутомимая королева Румынии Мария не упустила случая подчеркнуть свои родственные связи с Британией и солидарность с балканскими монархиями, которые она стремилась объединить путем заключения фамильных альянсов[54]. В Белграде присутствовали все, кто в них входил. «У нас здесь очень большое семейное сборище, и как мы все помещаемся во дворце, просто загадка, – писал герцог отцу. – Здесь не очень удобно, нет горячей воды!»
Дар предвидеть будущее, пожалуй, не самый желанный дар, но, если бы им обладали некоторые из участников этого двойного торжества, эффект наверняка был бы мрачным. Потому что из двух главных действующих лиц маленький принц был свергнут нацистскими агрессорами с трона, на который взошел в нежном возрасте одиннадцати лет, а жених в момент, когда его страна находилась в опасности, повел себя так, что навлек на себя позор в глазах всего мира.
Однако подобные предвидения не омрачали этих двух торжеств. Во время первой церемонии, состоявшейся 21 октября, герцог Йоркский сыграл видную и несколько неожиданную роль. Сначала родители ребенка передали ему расшитую вручную нижнюю рубашку младенца в обмен на традиционный подарок кума – золотую монету, а затем и сам ребенок был полностью предоставлен его попечению, поскольку герцог должен был большую часть службы носить его на подушке. И только благодаря его сообразительности удалось избежать беды. Настал момент, когда патриарх сербской православной церкви, человек весьма достойный и весьма пожилой, должен был взять ребенка у кума, чтобы погрузить его в крестильную чашу, руки старика разжались, и ребенок, выскользнув из них, упал в чашу. Герцог стремительным движением подхватил младенца и вернул его в дрожащие руки патриарха. После этого герцог, держа на руках свою ношу, заливавшуюся возмущенным криком от такого обхождения, трижды обошел алтарь, следуя за деканом с кадилом, испускавшим облака благовоний.
«Ты представить себе не можешь, каково мне было носить младенца на подушке, – писал герцог королю Георгу. – Он все время вопил, заглушая и пение, и саму службу. Ее постарались сократить, насколько возможно, что было очень кстати, поскольку в церкви стояла ужасная жара из-за того, что они боялись, как бы ребенок не замерз. Бедняжка Миньон[55] все время пролежала в постели, поскольку, когда она встала, у нее начались какие-то неприятности. Надеюсь, она скоро поправится».
Согласно сербской традиции обязанности кума ни в коем случае не заканчиваются процедурой крещения. Он обязан наблюдать за обучением ребенка, а затем, когда встанет вопрос о его женитьбе, с ним полагается советоваться в выборе невесты. Герцог Йоркский никогда не относился легкомысленно к тому, за что отвечал, и в последующие годы он исполнял свои обязанности не просто демонстративно.
На следующий день патриарх Сербии провел торжественную церемонию венчания принца Павла и принцессы Ольги, после чего королевские родственники, а также герцог и герцогиня Йоркские смотрели, как невеста, следуя сербским свадебным обычаям, перешагивает полоску ткани, символизирующую ров, вокруг дома ее мужа, разбрасывает зерно и целует младенца-мальчика – в этом случае только что крещенного принца Петра. Об этой свадьбе герцог написал: «Кузина Мисси, как всегда, в прекрасной форме. Тетя Софи там тоже была. Она сильно постарела, бедняжка, после всего, что пережила. Она отправила вам с мамой много писем и очень хочет вернуться в Англию».
Это была первая встреча герцогини Йоркской с континентальной частью огромного королевского семейства, в которую она вошла, выйдя замуж за герцога. Не считая невесты с женихом, она никогда не знала никого из балканского королевского созвездия, с которым встретилась теперь. Она прошла это испытание с большим успехом, затмив всех своим очарованием. Герцог с гордостью писал отцу: «Все очарованы Елизаветой, особенно кузина Мисси. Она держалась прекрасно, хотя не знала никого, кроме Павла и Ольги».
По возвращении в Англию внимание герцога привлек ряд вопросов, как больших, так и мелких. В мае 1923 года у правительства консерваторов, в котором мистер Стенли Болдуин сменил мистера Бонара Ло на посту премьер-министра, возникли серьезные трудности, как внутри страны, так и за ее пределами. Кризис в Руре[56] и инцидент на Корфу[57] обострили отношения Британии с Францией и Италией соответственно, а внутренняя экономическая ситуация казалась мистеру Болдуину требующей революционных фискальных мер – а именно протекционистских – для ее исправления. В результате 12 ноября, через две недели после возвращения герцога в Лондон, премьер-министр попросил короля Георга распустить парламент, чтобы он смог получить от страны мандат на проведение реформы тарифов. Король использовал все доступные ему способы, чтобы отговорить Болдуина от такого решения, но тщетно, и смотрел на перспективы консерваторов на выборах достаточно мрачно.
Его предчувствия оправдались. Страна в большинстве своем отвергла доктрину протекционизма. 8 декабря мистер Болдуин потерпел тяжелое поражение на избирательных участках. Консерваторы потеряли 88 мест, их представительство в палате общин сократилось с 346 до 258. Лейбористы вернули себе представительство в 191 человек. А либералы, временно объединившиеся под лозунгом «свободы торговли», нарастили число мест с 117 до 158. Рост был беспрецедентным.
Герцог Йоркский разделял беспокойство своего отца и, как многие другие в Англии, смотрел в будущее c тревогой. «Результат всеобщих выборов наверняка беспокоит папу. Не знаю, что теперь будет», – писал он королеве Марии 10 декабря.
Король Георг не сомневался в том, что происходит. Он настоял, что мистер Болдуин должен встретиться с палатой общин и после поражения подать в отставку. Когда это случилось благодаря голосам лейбористов и либералов, он 22 января 1924 года послал за мистером Рэмси Макдоналдом и доверил ему задачу формирования первого в Британии социалистического правительства. Одновременно с этим он заклинал своего сына: «Ты должен пойти в палату общин, когда сможешь, там состоятся очень интересные дебаты, которые станут историческими».
Выполняя его просьбу, герцог в то время действительно посетил несколько заседаний палаты общин. Он присутствовал там, когда мистер Болдуин подал в отставку, и лично познакомился с парламентскими процедурами и персоналиями.
На зиму 1923/24 года герцог и герцогиня Йоркские поселились в «Старом доме» возле Гилсборо в графстве Нортгемптоншир, откуда было удобно добираться в охотничьи клубы «Пичли» и «Уод-дон-Чейз», где герцог охотился, когда позволяло его расписание. Часто он участвовал в утреннем сборе охотников, потом ехал в Лондон, чтобы присутствовать, например, на параде церковных служек в Народном дворце, и возвращался в Гилсборо, а на следующий день снова ехал на охоту. В то время он вел очень напряженную жизнь и никогда не позволял, чтобы удовольствия мешали его общественным обязанностям.