Родителям он, успокаивая их, написал: «Я очень сожалею об инциденте с носорогом. На самом деле то, что он напал на нас, полнейшая неправда. Он лежал в 8 ярдах от нас, потом поднялся, и все было кончено… Мы не подвергаем себя ненужному риску, но всегда есть шанс, что он может возникнуть».
Это действительно было потрясающе счастливое время, не лишенное тягот, неизбежных на сафари, но с новыми, удивительными приключениями за каждым поворотом. Длинные жаркие дни на охоте; возвращение после нее в лагерь на машине или верхом на муле; холодные бархатные ночи под навесом, когда тишину может внезапно нарушить стук копыт бегущих зебр, за которыми гонятся львы или гиены. А иногда внезапно налетала гроза с дождем и ветром, переворачивала вверх дном весь лагерь и разбрасывала в темноте все их вещи. Все это надо было пережить и бережно сохранить в своей памяти. Герцог и герцогиня влюбились в Кению с ее романтикой и невероятными возможностями. Однако любопытно, что в письмах домой, описывая ее, герцог предпочитал обращаться со своими восторгами и критическими замечаниями к своей матери, а не к отцу. В свете дальнейших событий его взгляды представляют дополнительный интерес.
«Нас обоих впечатлила эта необыкновенная страна, – писал он королеве Марии, – она определенно превзошла все наши ожидания. Я уверен, что люди у нас дома не имеют никакого представления о ее перспективах и о том, какой она станет когда-нибудь в будущем. Здесь все ново и совершенно не похоже на другие части империи. Она еще так молода и должна строиться постепенно самыми лучшими людьми, которых мы можем прислать из Англии. Я не имею в виду поселенцев, которые очень милые люди и в большинстве своем настоящие джентльмены, я говорю об официальной стороне жизни Кении. Я несколько раз беседовал с губернатором сэром Робертом Кориндоном, и он с грустью был вынужден сказать, что дела идут не совсем так, как должны, прежде всего из-за недостатка знаний у чиновников в Англии. Ормсби-Гор, который только что вернулся из продолжительного визита, как я понимаю, уехал отсюда с представлениями, заметно отличающимися от тех, с которыми он сюда приехал. Я знаю, что ты не будешь против того, что я все это тебе рассказываю, но я чувствую, что для этой огромной страны важно, чтобы ее понимали лучше».
К сожалению, ответ королевы Марии на это письмо найти не удалось, но он наверняка был сочувственным, поскольку 21 марта герцог снова писал: «Я очень благодарен тебе за письмо от 8 февраля, в котором ты говоришь, что благополучно получила мое письмо. Уверен, то, о чем я писал, тебя заинтересовало, поскольку ты всегда стремилась получать сведения из первых рук. На тот момент я был сильно потрясен тем, как нелепо все делается в Англии и к каким ужасным результатам это приведет, если кто-нибудь не расскажет об этом, пока еще не поздно. Кения слишком большая ценность, чтобы управлять ею плохо».
Его любовь была взаимной, поскольку Кения ответила на тот восторг и интерес, которые так явно выражали герцог и герцогиня. К его большому удивлению – и не меньшему смущению, – колония изъявила желание подарить герцогу ферму, о чем ему сообщил сэр Роберт Кориндон. Он был глубоко тронут этим выражением любви и сообщил о нем своему отцу. Однако в Лондоне сочли нецелесообразным, чтобы герцог принял этот дар.
«Конечно, со стороны губернатора было очень любезно предложить тебе ферму как дар от колонии, – ответил король Георг. – Я сразу же проконсультировался с министерством колоний и полностью согласен с ними, что принять его невозможно (о чем я тебе телеграфировал). Это создаст прецедент, который будет означать, что другим членам нашей семьи тоже могут быть предложены фермы в других колониях, когда они поедут туда с визитом. Что ты будешь делать, если ферма не будет окупаться? Тебе останется только купить ее самому (но у тебя нет свободных денег), как сделал Дэвид в Канаде, и я считаю, что это была ошибка».
10 февраля отдых герцога в Кении закончился неожиданным и трагическим событием, поскольку до него дошло известие о смерти сэра Роберта Кориндона в результате срочной операции по поводу панкреатита. В тот момент герцог и его свита находились с лордом и леди Френсис Скотт в Ронгаи, расположенном в 250 милях от Найроби, но он сразу же прервал встречу и вместе с капитаном Бруком и лейтенант-коммандером Буистом выехал назад в столицу колонии, чтобы присутствовать на похоронах одного из тех, кто посвятил себя Кении как доблестный солдат, знаменитый охотник и крупный администратор.
«Губернатор был похоронен с воинскими почестями, – написал герцог в своем дневнике. – Все жители, и европейцы, и индийцы, и местные, вышли, чтобы посмотреть на процессию. Это было красивое зрелище, оно показало, как высоко в колонии ценили сэра Роберта Кориндона. В настоящее время это большая потеря, поскольку он понимал, что здесь нужно, и делал все возможное, чтобы этого добиться. Такого человека будет трудно заменить».
Но принца тревожило не только это. До него дошли известия, что король Георг серьезно болен. 15 февраля у него случился острый приступ бронхита. И хотя телеграммы из Лондона обнадеживали, сообщая, что его отец поправляется, доктора настаивали на круизе по южным морям. «Я очень расстроился, узнав, что ты заболел, но твоя телеграмма стала большим облегчением, – писал герцог. – Значит, ты отправляешься на яхте в круиз по Средиземному морю. Надеюсь, это поможет тебе снова стать здоровым».
Из уважения к памяти покойного губернатора колонии герцог отказался от продолжения своего тура по Кении, включая, к его глубокому сожалению, охоту на льва в округе Нанди, и сразу же уехал в Уганду, отбыв 15 февраля из Кисуму, и завершил свой визит 5 марта в Нимуле на границе с Суданом. Его отчет об этом восемнадцатидневном путешествии содержался в письме к королю Георгу:
«Мы выехали из Кисуму на пароходе, пересекли озеро Виктория и после осмотра водопада Рипон, который является истоком Белого Нила, на следующий день добрались до Энтеббе. Нас встретил действующий губернатор, мистер Джарвис, и следующие два дня мы пробыли в Кампале, где посетили кабаку Буганды[60], и я сообщил ему о посвящении его в рыцари-командоры ордена Святого Михаила и Святого Георгия. Он был очень доволен. В воскресенье мы ходили в кафедральный собор и посетили католическую миссию, которая делает много добрых дел для местных жителей. Прошедшую неделю мы провели на сафари в долине Семилики, где хорошо поохотились, поскольку там много дичи и нам было не слишком трудно добраться до нее. Долина пролегает параллельно хребту Рувензори, расположенному в Бельгийском Конго. Эта страна очень сильно отличается от Кении, она более тропическая и намного жарче. Уганда во всех отношениях далеко не так привлекательна, как Кения. Это не лучшее время года, чтобы посещать ее, потому что сейчас сухой сезон и местные жгут слоновью траву, которая вырастает очень высокой, и дым от пожаров образует огромное облако, закрывающее солнце, и повсюду летает пепел, который оседает на всем. Но однажды вечером мы все-таки видели из долины заснеженные вершины Рувензори. Два дня назад мы добрались до озера Альберта и, позвонив из Бутиабы, стоящем на озере, поехали дальше в наш следующий лагерь, где ожидали увидеть слонов. Когда мы прибыли туда, то обнаружили, что они ушли вглубь суши, поэтому сели на пароход и поплыли по Белому Нилу в другое место. Через три часа мы высадились в Катенгери и разбили лагерь. Ближе к вечеру мы с Соломоном сходили к егерю, и вечером я подстрелил довольно большого слона, бивни которого весили по 90 фунтов каждый. Это была огромная удача, потому что таких больших осталось немного. Спустя два дня я подстрелил еще одного поменьше, Брук добыл одного 70-фунтового и одного 45-фунтового. В последний день Буист тоже подстрелил одного. Так что мы хорошо поохотились. На следующий день, 3 марта, мы приехали в лагерь за носорогами. Я вышел из лагеря и подстелил белого носорога с рогом длиной 33 дюйма, что очень хорошо. Здесь это считается очень ценным трофеем. Но стрелять их очень легко, и они не нападают на людей, как кенийские. Мы видели штук тридцать, но все они были маленькие.
Свой визит в Уганду мы закончили вчера утром в Нимуле, куда прибыли накануне поздним вечером. Прошлой ночью рулевая стойка „Семюэля Бейкера“ покосилась, и нам пришлось сделать остановку, чтобы починить ее, что заняло всю ночь.
Теперь мы на борту речного парохода „Назир“, на который мы сели вчера, проехав на машине из Нимуле в Реджаф 90 миль по очень плохой дороге. Я уверен, что будет интересно проплыть вниз по Нилу и мы увидим много самой разной дичи».
Герцог не был разочарован в своих ожиданиях. Путешествие вниз по Нилу доставило им массу удовольствий. Погода была очень жаркой, и из-за засухи большие стада белоухих кобов и других животных подходили прямо к реке, чтобы напиться. Время от времени организовывались лодочные походы, а иногда делались остановки на пару дней, чтобы пойти вглубь суши на охоту. В Тонгу они прибыли как раз во время проведения ежегодного схода местного племени талоди, на котором прошел парад 12 000 нубийских воинов, а потом состоялись состязания по знаменитой местной разновидности борьбы.
«Одна из особенностей этих состязаний – это нубийская борьба, – писал герцог королю. – Участники – огромные мужчины, которые борются полностью одетыми, в том смысле, в котором они это понимают. Одежда состоит из пояса, увешанного колокольчиками, у которого сзади посередине свисают обезьяньи хвосты и всякая всячина, которую можно подвесить. Они, видимо, понимают, что такое спортивные состязания, потому что никогда не спорят по поводу решения судьи и не нарушают правил».
Затем они прибыли в Хартум, «где Голубой Нил впадает в Белый Нил, и эти обрученные давно наконец берутся за руки», и остановились в огромном дворце, который Китченер построил на месте более простой резиденции, в которой Гордон встретил свою одинокую трагическую смерть и которую разрушил Махди. Здесь их развлекал новый генерал-губернатор, сэр Джеффри Арчер. Он повез их на место Омдурманской битвы, гд