Принц Уэльский уже бывал в Австралии в 1920 году, и его встречали с большим энтузиазмом, поэтому, поразмыслив, король решил, что теперь у его второго сына есть возможность предпринять миссию первостепенной важности для империи. Однако у него возникли некоторые сомнения. Несмотря на то что все, кто имел отношение к миссиям герцога за рубежом, оценивали их исполнение не иначе, как прекрасное, король по-прежнему был не вполне уверен в способности сына исполнять обязанности, которые предполагало предстоящее королевское турне. Кроме того, оставалась еще проблема заикания. На самом деле это был решающий фактор. Мистер Брюс во время имперской конференции 1926 года несколько раз слышал, как говорит герцог, и его смущала перспектива, что короля будет представлять человек с таким серьезным недостатком. Да и сам герцог, как никто, остро сознавал свою проблему и сомневался, что сможет выполнить сложную программу с большим количеством выступлений, составлявших неотъемлемую часть королевского турне. Теперь ему было тридцать лет и, несмотря на мужество, с которым он упрямо встречал испытание публичными выступлениями, а также понимание, сочувствие и поддержку герцогини, разочарование, связанное с тем, что все предыдущие старания специалистов излечить его заканчивались неудачей, породило в нем безысходное отчаяние хронического заики и тайный страх, что корень проблемы лежит скорее в его сознании, чем в его теле.
Между тем близилось время отъезда. 19 октября 1926 года стало поворотным моментом в жизни герцога Йоркского, потому что в этот день состоялась его первая беседа с мистером Лайонелом Логом, который оставил об этой встрече следующую запись: «Он вошел в мой кабинет в три часа дня, стройный, тихий мужчина с усталыми глазами и очевидными симптомами человека, на котором привычный дефект речи уже оставил свою печать. Когда в пять часов он уходил, было видно, что в его сердце снова вспыхнула надежда».
Карьеру мистера Лога во многих отношениях можно назвать феноменальной. Он родился в 1880 году в Австралии и по образованию готовился стать инженером. Он вовсе не был профессиональным медиком, и его дар исправлять дефекты речи обнаружился во время Первой мировой войны при драматических и почти мистических обстоятельствах. Позднее он развил свои способности и стал высококвалифицированным специалистом, а в 1924 году начал практиковать в Лондоне. Его слава быстро росла, и в конце 1926 года с ним связался личный секретарь герцога, мистер Патрик Ходжсон.
Поначалу герцог не имел желания встречаться с мистером Логом. Он был сыт по горло специалистами, которые заявляли, что способны вылечить заикание, и сильно разочарован серией неудач. Однако герцогиня убедила его сделать «всего одну попытку», и в результате жизнь открылась перед ним с новой стороны.
Подход мистера Лога был и физическим и психологическим. Уже одно его присутствие внушало уверенность, но причина крылась скорее в его чрезвычайной простоте и искренности, чем в какой профессиональной «врачебной манере». Те, кто желал получить его профессиональный совет, сразу же начинали чувствовать, что он не только сам уверен в своей целительной силе, но способен и им внушить такую же веру в него и в себя. Прекрасно понимая свои цели, он знал, что главный страх заики состоит в том, что он чувствует себя «не таким, как другие». Поэтому его первой задачей было убедить своего пациента, что заики – это абсолютно нормальные люди, имеющие вполне излечимый недостаток. Лечение заключалось в том, чтобы научить пациента правильно дышать, при необходимости развив легкие с помощью физических упражнений, и контролировать свой диафрагмальный ритм. Базовый секрет его успеха был следующим: начиная с самой первой встречи он заставлял пациента поверить, что он обязательно вылечится, и вместе с тем абсолютно ясно давал ему понять, что успех лечения в равной степени зависит и от врача, и от самого пациента. Его любимым изречением было: «Существует только один человек, способный вас вылечить, – это вы сами». «Я могу сказать вам, что надо делать, но сделать это можете только вы». Таким образом, пациент, почувствовав первоначальную уверенность, активно включался в процесс собственного излечения и начинал считать, что окончательный результат успешного лечения является его завоеванием.
Именно этот элемент вызова привлек герцога Йоркского. Находясь под большим впечатлением от уверенности и простоты мистера Лога, он без колебаний отдался в его руки. В течение следующих двух с половиной месяцев герцог посещал его кабинет практически ежедневно и с религиозным рвением выполнял все прописанные ему упражнения. Герцогиня Йоркская, со своей стороны, относилась к этому процессу с искренним интересом. Она тоже часто бывала на Харли-стрит и старалась вникнуть в детали лечения, чтобы помогать герцогу в той большой одиссее, в которую они отправились вдвоем.
Прогресс в речи герцога стал проявляться почти сразу. Уже после первого месяца лечения он с вновь вспыхнувшей надеждой писал королю Георгу: «Я посещаю Лога каждый день и уже заметил значительное улучшение в своей способности говорить, а также в тех речах, которые я произносил на этой неделе. Уверен, что со временем я буду в полном порядке, но 24 года неправильной речи невозможно исправить за месяц. Жаль, что я не встретил его раньше, потому что теперь, когда я знаю, как правильно дышать, моя боязнь говорить исчезает».
Несмотря на то что герцог навсегда сохранил нелюбовь к публичным выступлениям, особенно если велась их трансляция, лечение мистера Лога в значительной степени смягчила ее, и в последующие годы, когда требования, предъявляемые к нему, росли, это становилось все более и более заметно. На тот момент главным достижением стало то, что исчезли страхи, связанные с его способностью совершить королевское турне, и накануне отъезда он с благодарностью писал мистеру Логу: «Я должен послать вам несколько строк и рассказать, как я благодарен за все, что вы сделали, чтобы помочь мне с моим дефектом речи. Я действительно считаю, что вы обеспечили мне хороший старт в деле его преодоления. Я уверен, что, если буду выполнять ваши упражнения и инструкции, возврата к прошлому не будет. Сейчас перед этим путешествием я исполнен уверенности».
Как будет видно, уверенность герцога в себе не была ошибочной. Его выступления в Австралии и Новой Зеландии в целом были очень успешными, хотя, когда он сильно уставал, заикание возвращалось. Результатом его успехов стало рождение новой веры в себя и возросшее чувство безопасности во взаимоотношениях с отцом. Он больше не «глотал язык» в присутствии короля Георга. Теперь он мог говорить бегло и решительно. В том же году после возвращения из Австралии он написал Логу из Балморала: «Я здесь много говорю с королем, и у меня нет никаких проблем. Более того, я могу заставить его слушать, и мне не нужно повторять все по нескольку раз».
Король Георг также высоко оценил достижения своего сына.
«Я рад, что Берти со мной, – писал он королеве Марии. – Он приехал вчера вечером. Я несколько раз говорил с ним и нахожу, что он весьма здравомыслящий молодой человек, совсем не такой, как Д.»[64].
6 января 1927 года герцог и герцогиня Йоркские отплыли из Портсмута на боевом корабле «Реноун» (капитан Н.А. Саливан). Король и королева пожелали им доброго пути на вокзале Виктория. Прощальный момент получился грустным, поскольку означал для герцогов разлуку с их маленькой дочкой, принцессой Елизаветой, которой не исполнилось и года. «Во вторник во время отъезда я очень разволновалась. Малышка была такой милой, играя с пуговицами на мундире Берти, что я чуть не расплакалась», – писала герцогиня позднее королеве Марии. Двадцать шесть лет назад король и королева по зову империи сами принесли такую же жертву, оставив своих малолетних детей, и теперь настала их очередь быть снисходительными дедушкой и бабушкой. Они часто отправляли бюллетени о том, как растет и как ведет себя принцесса Елизавета, и получали в ответ родительские увещевания не баловать ребенка. «Я рад, что могу дать тебе наилучший отчет о твоей маленькой дочери, которая растет не по дням, а по часам, – писал король. – Сейчас у нее четыре зуба, что очень хорошо для одиннадцатимесячного ребенка, и она очень счастливая. После полудня ее катают в коляске, и ей это очень нравится».
«Я очень рад, что малышке Елизавете так хорошо с вами, – отвечал ее отец. – Я, правда, надеюсь, что вы не слишком сильно ее балуете, что – как мне всегда говорили – свойственно дедушкам и бабушкам».
Но не только разлука с дочкой тревожила герцога Йоркского в момент расставания. Он остро переживал свою ответственность за то, что ждало его впереди, и был глубоко признателен королю, что ему поручили такую важную для империи миссию. «Это первый раз, когда ты отправляешь меня с миссией, касающейся империи, и я могу тебя заверить, что сделаю все возможное для ее успеха, на который все мы надеемся», – писал он с борта «Реноуна», державшего курс на запад. В подтверждение своих слов герцог часто проводил совещания с начальником своего штаба, генералом лордом Каваном[65], и своим секретарем по вопросам политики, мистером Генри Баттерби[66], которые входили в состав его свиты.
Маршрут, которым предполагалось идти «Реноуну», был определен не без некоторых угрызений совести. За приглашением совершить визит в Австралию в скором времени последовало приглашение от правительства Новой Зеландии, и оно тоже было принято. Однако австралийское правительство заявило, что, раз открытие сессии парламента содружества в Канберре 9 мая является fons et origo [источником, первопричиной] королевского турне, герцогу и герцогине следует сначала приехать в Австралию, а визит в Новую Зеландию оставить на потом. Этими соображениями престижа не следовало пренебрегать, однако с учетом климата и требований, которые предъявлял предел выносливости герцогини Йоркской, было решено, что их высочествам следует плыть по Тихому океану и посетить сначала Новую Зеландию, а затем завершить турне знаменательным событием в Канберре. Такое решение не вызвало восторга в Австралии. «Вопрос о визите герцога и герцогини Йоркских в Новую Зеландию и его место в порядке следования их королевских высочеств нарушил спокойствие в правительстве содружества», – писал лорд Стемфордхем генерал-губернатору Новой Зеландии сэру Чарльзу Фергюссону. Но несмотря на это, решение осталось неизменным.