Оставшаяся часть путешествия домой, включая посещение Маврикия, Мальты и Гибралтара, прошла без приключений, за исключением одного забавного маленького эпизода. Когда «Реноун» выходил из гавани Гибралтара, выстроившийся на берегу гарнизонный оркестр провожал их музыкой. Герцога очень развеселило, что последними звуками, которые доносились до корабля, были звуки гимна «Теперь мы все благодарим нашего Господа».
В понедельник 27 июня утром герцог и герцогиня снова ступили на землю Англии. В Портсмуте их встречали три брата герцога, а на вокзале Виктория ждали король и королева. Король Георг дал подробные указания относительно того, какие мундиры должны были надеть герцог и его свита по этому случаю, к которым добавил последний наказ для своего сына: «Мы не станем обниматься на вокзале перед таким большим количеством народа. Когда будешь целовать маму, сними фуражку».
За шесть месяцев своего путешествия вокруг света герцог Йоркский преодолел тридцать тысяч миль по морю и несколько тысяч миль по земле. Он стал свидетелем неизменной преданности короне и империи со стороны всех классов Австралии и Новой Зеландии и их любви к метрополии. Благодаря своей проницательности он увидел нечто большее, чем восторженные толпы и развевающиеся флаги, и понял, что эта преданность не только лично королю и его семье, но более широкая верность тому, символом чего являлась корона и империя, – свободе, справедливости, честности и любви к миру. В результате этого турне герцог исполнился бодрости и энтузиазма в отношении будущего Британского Содружества, что отразилось в его речи, произнесенной 15 июля в Гилдхолле на празднике по случаю его возвращения: «Я вернулся законченным оптимистом. Когда путешествуешь по огромной территории империи, когда становишься свидетелем того, чего достигли наши отцы, когда видишь, что благодаря твердости в достижении своих творческих целей наши земляки преодолели самые невероятные трудности, невозможно сомневаться в будущем британской расы. Если мы сохраним единство, как члены одной семьи, то те же качества, которые вели нас к успеху в войне, – я убежден – позволят нам преодолеть все трудности, какими бы неожиданными и пугающими они ни были. Если мы будем держаться вместе, мы победим…»
Герцог вернулся из своего турне не только с новым видением империи, но и с новой уверенностью в себе. Он с большим успехом справился со своей сложной миссией, но главное, он одержал победу над проблемой с речью. На протяжении всего турне он продолжал выполнять упражнения мистера Лога и, насколько позволяла наряженная программа, поддерживал с ним почтовую связь. Через четыре дня после возвращения в Лондон он возобновил регулярные визиты на Харли-стрит. Так что теперь ему легче было снова приступить к выполнению своих многочисленных обязанностей, подразумевавших публичные выступления.
Вместе с этой вновь обретенной уверенностью пришло желание поближе познакомиться с основами государственного управления. Теперь герцог брал на себя вполне определенную и весьма заметную роль в жизни страны, роль, которая свела его с руководителями общественных организаций и, конечно, с советниками короля, поэтому было крайне желательно, чтобы он изнутри познакомился с их работой в области международных отношений и дел Содружества, представленной в отчетах британских представителей в зарубежных странах и доминионах. Однако в этом он неожиданно столк нулся с недовольством короля Георга. Его величество был против подобной процедуры, полагая, что в обязанности его старших сыновей не входит доступ к такой конфиденциальной информации, и по-прежнему игнорировал тот факт, что от них неизбежно будут ждать осведомленности в международных делах, и им придется изображать хорошую информированность и понимание. Даже своему наследнику принцу Уэльскому король не разрешал присутствовать на аудиенциях, которые предоставлял министрам, и знакомиться с содержимым курьерских ящиков, где находились распоряжения премьер-министра и глав департаментов правительства, и не приветствовал его контакты с политическими лидерами. Единственной привилегией, которой пользовались принц и герцог Йоркский, было разрешение просматривать очень ограниченную подборку телеграмм министерства иностранных дел и министерства по делам доминионов. Но и это считалось огромной уступкой и было предоставлено им после долгого сопротивления.
Между тем приближалось время, когда герцогу Йоркскому нужно было играть важную роль в делах короны. 19 октября 1928 года он представлял своего отца в Дании на похоронах вдовствующей русской императрицы, а по возвращении 6 ноября вместе с королем открывать сессию парламента и присутствовать на церемонии в честь Дня перемирия у памятника погибшим в войне. Там король очень сильно замерз, но не обратил на это внимания и через десять дней очень серьезно заболел. Анализ крови, взятый в полночь 21 ноября, указывал на острый сепсис с центром инфекции в правом легком. Его состояние становилось все более тяжелым, и принца Уэльского, который в то время находился в Восточной Африке, предупредили, что «есть основания для беспокойства». Он сразу же решил вернуться в Англию, но не смог приехать раньше 11 декабря. В бюллетене Букингемского дворца от 1 декабря сообщалось об «ухудшении сердечной деятельности».
Герцог Йоркский, который охотился в Нейсби, вернулся на Пикадилли, 145 сразу же после того, как получил сообщение о болезни отца, и оставался в Лондоне в состоянии крайнего волнения. 2 декабря стало ясно, что король утратил трудоспособность надолго и на время его болезни необходимо назначить советников для выполнения государственных дел. Были предложены шесть кандидатур: королева, принц Уэльский, герцог Йоркский, архиепископ Кентерберийский (доктор Ленг), лорд-канцлер (лорд Хейлшем) и премьер-министр (мистер Болдуин). Заседание этого приватного совета назначили на 4 декабря, чтобы суверен одобрил передачу власти в их руки.
Герцог стал одним из советников, сформировавших кворум. Король был очень слаб, и ему пришлось сделать над собой большие усилия, чтобы выполнить то, что от него требовалось. Стоя с лордом Болдуином и лордом Стемфордхемом в дверном проеме, отделявшем зал для аудиенций от королевской спальни, герцог смотрел, как сэр Уильям Йонсон в одиночку вошел в комнату и, приблизившись к постели короля на несколько ярдов, прочитал приказ. Затем он услышал, как хриплый от болезни голос короля отчетливо ответил «согласен», и увидел в руках лорда Доусона Пенна бумагу с подписью короля.
Спустя два дня герцог написал два письма своему старшему брату, который мчался домой с максимально возможной скоростью, о чем герцог Виндзорский позднее написал в своих мемуарах. Письма дали ему общее представление о болезни короля, а во втором письме был абзац, указывавший, что, несмотря на серьезность ситуации, сыновья короля не потеряли чувство юмора: «Тут ходит забавная история, которая распространилась из Ист-Энда, будто причина твоей спешки в том, что в случае, если с папой что-то случится, я собираюсь захватить трон в твое отсутствие!!! Совсем как в Средние века».
Первый кризис болезни короля случился 11 декабря, в тот самый день, когда принц Уэльский прибыл в Лондон, а лорд Доусон оказался перед лицом необходимости делать операцию. В тот вечер герцог Йоркский встретил своего брата на вокзале Виктория и за трехминутную поездку до Букингемского дворца поведал ему о мрачном предчувствии, тяжелой пеленой накрывшем всю Британию.
«Он подготовил меня к тому потрясению, которое мне предстояло испытать при виде отца, – писал позднее принц. – „Ты увидишь, что он очень изменился, – сказал он, – и теперь Доусон говорит, что в ближайшие один-два дня необходима операция“. Потом он с восхищением сказал о матери: „Несмотря на всю свою тревогу, она ни разу не выдала своих чувств в нашем присутствии“. Это, похоже, взволновало его, потому что он быстро добавил: „Она действительно слишком сдержанна, все держит внутри себя. Я боюсь, что у нее случится срыв или еще что-нибудь ужасное. Но она великолепна“».
Операция прошла должным образом, и по всей Британии и империи люди с тем почтительным чувством преданности и любви к короне, которая особенно ярко проявляется в моменты больших кризисов, ждали и слушали новости о борьбе короля за жизнь. Церкви держали открытыми днем и ночью для тех, кто молился о его исцелении, и день за днем, ночь за ночью, несмотря на холод, молчаливые толпы стояли возле дворца в ожидании вестей о своем страдающем суверене, как будто этот больной человек был их ближайшим родственником.
Наступило и прошло Рождество, но к концу года король выиграл битву, и можно было объявить, что «выздоровление не за горами». В начале февраля его перевезли в госпиталь Богнор, откуда он в мае вернулся в Виндзор. Однако лишь в середине июня было объявлено, что он достаточно поправился, чтобы выдержать публичную церемонию. В воскресенье 7 июля 1929 года в сопровождении королевы и своих детей король приехал в Вестминстерское аббатство на благодарственную службу. Это известие разлетелось по всему миру.
Болезнь короля вызвала небывалый всплеск верноподданнической тревоги. «Возможно, когда-нибудь наука откроет формулу чудес, которые – даже в физической сфере – может вызвать сконцентрированная воля больших людских масс, – писал один из его биографов. – Наши предки более благочестиво и, возможно, более мудро приписали его выздоровление людским молитвам».
Из-за болезни отца и связанных с ней недель сильной тревоги на плечи герцога Йоркского легли дополнительные обязанности, одни из которых он воспринимал спокойно, от других старался избавиться. Это был сильный стресс, но он не вывел герцога из равновесия, и он с удовлетворением писал мистеру Логу: «Несмотря на нервное напряжение, моя речь не изменились нисколько». Он научился владеть собой.