Таким образом, в знаменательный день объединения 2 октября герцог Йоркский снова выступал представителем своего отца. На этот раз все прошло без помпы – никакого ландо, никакого эскорта, – но значимость события уже сама по себе определяла его величие и трогательное благородство. После ненастной ночи с сильным ветром, дождем и грозой на рассвете наступила довольно хорошая погода с проблесками солнца. Две ассамблеи, в последний раз собравшиеся порознь в церкви Толбут и в Эссембли-Холл, прошли двумя процессиями: одна вниз по Лоунмаркет, другая вверх по Маунд и Бенк-стрит, чтобы встретиться на Королевской миле, где стоит собор Сент-Джайлз. Два председателя пожали друг другу руки, а те, кто шел за ними, смешались и вместе пошли через придел Джона Нокса в церковь Джона Нокса.
После службы в кафедральном соборе верховный комиссар и конгрегация проследовали в огромный гараж, превращенный в Эссембли-Холл, единственное строение, способное вместить такое большое собрание.
«Реальная церемония объединения была очень впечатляющей, – писал герцог отцу, – даже несмотря на то, что Холл на самом деле гараж. Там собралось почти 10 000 человек. Хорошо, что мы были без экипажей и эскорта, потому что гремел гром и шел дождь».
Сцена в Холле действительно была впечатляющей. Крупные представители шотландской церкви и государства собрались вместе с видными представителями всех профессий, военные и моряки высокого ранга, архиепископ Кентерберийский и его предшественник, лорд Дэвидсон из Ламбета – позднее оба обратились к ассамблее – и представители других протестантских церквей Европы, Америки, Южной Африки и с антиподов. Как вспоминал один из присутствовавших: «Это было ни с чем не сравнимое по численности, разнообразию и представительности собрание христиан, съехавшихся вместе по такому случаю». Тысячи голосов собравшихся, слившись в величественной красоте псалмов, возблагодарили Господа за то, что две христианские церкви, «каждая верная своему собственному наследию, теперь стали одной церковью Христовой под названием Церковь Шотландии».
Сидевший в этом огромном собрании и невероятно тронутый тем, что он видел, герцог Йоркский слушал, как читали письмо короля, и слышал слова, которые трогали не только его сердце, но и сердца всех присутствующих: «Мы сочли, что будет правильно, чтобы наш дорогой сын Альберт, герцог Йоркский, которого мы назначили представлять нас на последней ассамблее церкви перед объединением, снова будет нашим представителем на первой ассамблее объединенной церкви. Мы верим, что наш выбор при дется вам по душе, тем более что оказанный ему прием на вашем прошлом собрании стал счастливым свидетельством преданности трону, которая всегда радовала нас своим пылом и постоянством».
Когда последовавшие за этим бурные аплодисменты утихли, герцог выступил со своим собственным обращением, в ходе которого сказал, как он рад, что это воссоединение свершилось, и о том, как опечален король тем, что его отсутствие стало причиной разочарования для шотландцев. «Его величество сам был глубоко разочарован и просил меня сообщить вам, что до болезни с готовностью рассматривал перспективу визита в ассамблею, которая знаменует такое важное событие в истории любимого им народа Шотландии».
К вечеру следующего дня все церемонии воссоединения завершились, и председатель и лорд верховный комиссар исполнили ритуал закрытия ассамблеи, сопровождавшийся пением псалма: «Молитесь, чтобы в Иерусалиме был мир и счастье». Все, кто присутствовал на этих заседаниях и слышал незабываемые обращения богословов и мирян, адептов епископальной церкви и пресвитерианцев, чувствовали, что принимают участие в важнейшем небывалом духовном действе. «Мы возвращаемся в мир, – писал один из них, – с новым пониманием наших упущений в прошлом и задач, ожидающих нашу веру в будущем».
Ни одна из частей этого грандиозного опыта не осталась в стороне от герцога Йоркского, на которого события этих двух дней произвели неизгладимое впечатление. Он тоже почувствовал присутствие Божьего духа в этой ассамблее и был глубоко тронут посланием англиканской церкви, переданным ее приматом объединенной церкви: «Возможно, празднование вашего объединения ускорит наши робкие шаги в поисках града нашей мечты – единственной святой церкви». Он привез из Эдинбурга множество воспоминаний и пищи для размышлений, и в тишине болот, окружавших Балморал, обдумывал то, что увидел и услышал.
Были у него и другие причины чувствовать личное удовлетворение. Те два периода, когда он занимал пост лорда верховного комиссара, позволили герцогу – как это было в Англии, Австралии и Новой Зеландии – почувствовать еще более тесную, чем раньше, связь с народом Шотландии, постичь внутренние глубины его национального характера, узнать о его специфических интересах. Кроме того, из Сендрингема пришли краткие слова одобрения от отца. «Поздравляю тебя с твоими речами по случаю объединения шотландских церквей», – написал король Георг.
Глава 7Шесть спокойных лет1930–1935
С началом третьего десятилетия XX века появились первые едва заметные симптомы катастрофы, которой было отмечено его завершение. Большие надежды на сохранение мира, которые родились после подписания Локарнских договоров 1925 года и достигли своего эфемерного апогея в результате подписания в августе 1928-го пакта Келлога – Бриана об отказе от войны, зашатались под влиянием экономической депрессии, упадка демократического правления в Германии и упорного роста империалистической экспансии со стороны Японии. Эра, когда народы мира теоретически провозгласили отказ от войны как инструмента национальной политики, была обречена стать свидетелем более откровенной и необузданной агрессии, чем какой-либо другой период новой истории, и завершилась самым жестоким конфликтом из всех, которые знало человечество. Британская монархия пережила кризис, и его последствия пошатнули ее до самого основания.
Однако для герцога Йоркского первые шесть лет этой декады стали периодом тихой семейной жизни. Фактически это был последний промежуток спокойствия и мира, который ему суждено было увидеть, время счастливого равновесия между нелегкими обязанностями служения государству и жизнью счастливого мужа и отца.
На второй неделе января 1930 года герцог как представитель короля Георга поехал в Рим на свадьбу кронпринца Италии и принцессы Мари Жозе Бельгийской.
Церемония, проходившая 9 января в часовне Паулины дворца Квиринале, имела особую значимость, поскольку знаменовала первые плоды урегулирования разногласий Савойского дома и итальянского государства с Ватиканом, которое было закреплено в прошлом году синьором Муссолини и папой Пием XI в Латеранском договоре.
Кроме того, она сопровождалось страшным хаосом и сумятицей, во многом обусловленными тем, что великий маршал итальянского двора, почтенный представитель римской аристократии приближался к своему столетнему юбилею, но отказывался сдавать полномочия. Результатом была неразбериха, посреди которой сам великий маршал обратился с призывом: «Может мне кто-нибудь сказать, кто жених?», а бывшему королю Афганистана был предоставлен приоритет перед всеми другими королевскими особами.
Герцог, страдавший от сильной простуды и того, что герцогиня, у которой случился бронхит, не смогла сопровождать его в Рим, остался крайне недоволен полнейшим отсутствием организации, о чем без колебаний сообщил британскому послу, сэру Рональду Грэму. Это было не самое удачное королевское собрание.
Летом того же года у герцога и герцогини Йоркских родилась вторая дочь. Они были в Глэмис, и по какому-то недосмотру или ошибке в подсчетах, сделанных доктором, сообщили министру внутренних дел, мистеру Дж. Р. Клайнсу, что его присутствие потребуется в начале августа. Вместо того чтобы дождаться более точной даты, он от избытка усердия прибыл 5 августа и обнаружил, что сильно поторопился. Его отвезли в Кортачи к вдовствующей леди Эарли и поселили там. Ему предстояло долгое ожидание. Через пять дней герцог писал королеве Марии: «Мне очень жаль, что Клайнсу приходится сидеть здесь так долго. Я всегда хотел, чтобы он приехал, когда за ним пошлют, что было бы намного проще». 13 августа мистер Клайнс все еще ждал, и герцог, несколько извиняясь, писал королю о продолжающемся присутствии министра внутренних дел. В конце концов, 21 августа ребенок родился, и мистер Клайнс освободился от своего затянувшегося дежурства. «Получил известие, что прошлой ночью в 9:30 в Глэмис Елизавета родила девочку. Обе чувствуют себя хорошо», – записал король в своем дневнике. 22-го король и королева выехали из Сендрингема в Балморал, и 30 августа они посетили свою новорожденную внучку в Глэмис. Королева Мария писала, что «Е. выглядит очень хорошо, а ребенок просто прелесть».
Предметом серьезных размышлений и обсуждений стало имя новой принцессы.
«Мне очень хочется назвать ее Энн Маргарет, – писала герцогиня королеве Марии, – поскольку я думаю, что Энн Йоркская звучит красиво, а Елизавета и Энн хорошо сочетаются друг с другом. Интересно, что вы думаете? Многие предлагают Маргарет, но это не фамильное имя ни для одной из сторон».
Однако король Георг был против имени Энн, и, несмотря на свое разочарование, родители уступили его желанию в этом вопросе. Герцогиня смиренно, но решительно написала королеве Марии: «Теперь, поскольку имя Энн не нравится папе, мы с Берти решили назвать нашу малышку Маргарет Роуз. Надеюсь, что вам понравится, По-моему, звучит очень красиво».
По-видимому, король не выразил несогласия с этим решением, потому что 30 октября в Букингемском дворце архиепископ Кентерберийский окрестил принцессу Маргарет Роуз.
Спустя несколько месяцев встал вопрос о назначении преемника лорду Веллингтону, который ушел с поста генерал-губернатора Канады, и его решение проливает интересный свет на отношение лейбористского правительства мистера Макдоналда к связи между королевской семьей и Содружеством. В ходе обсуждения возможных кандидатов британским правительством и премьер-мистером Канады консерватором Р.Б. Беннетом среди прочих называли герцога Йоркского. Но согласно записке, посланной сэром Клайвом Уигамом лорду С