Работы в саду тоже доставляли большую радость, и здесь герцог обнаружил возможность выразить один из своих главных интересов. У него был талант к декоративному садоводству, который вскоре завоевал ему видное положение на этом поприще, поскольку сочетал в себе серьезные знания о садоводстве с даром проектировать и воплощать. Кроме того, он обладал бесценной «легкой рукой». Герцог не был поверхностным садоводом, которому нравится лишь пройтись в погожий денек по своим лужайкам и цветникам. Он действительно знал, о чем говорил, и с помощью мистера Эрика Сейвилла, помощника смотрителя виндзорских парков и лесов, создал в Роял-Лодж один из самых красивых небольших садов в стране, отличавшийся как своей планировкой, так и цветовыми решениями.
Герцог специализировался на кустарниках, и среди них наибольший интерес проявлял к рододендронам. В этом мире он был признанным знатоком. Как сказал один из экспертов, нанятый комиссаром королевских земель для ухода за рододендронами: «Его никто не сможет поставить в тупик». Герцог с радостью включился в обмен информацией и саженцами с другими знатоками – эту страсть всех коллекционеров-садоводов. Он так сильно заинтересовался, а его знания были такими обширными, что однажды после визита в замок Лохинч он написал графине Стейр письмо на «языке рододендронов».
«Дорогая леди Стейр!
Я должен написать и сказать вам большое спасибо за то, что вы пригласили меня посетить Лохинч. Этот визит доставил мне огромное удовольствие, вы подарили мне такое Agapetum (восхитительное) время.
Для меня стало большим разочарованием, что моя жена не смогла поехать со мной, ей очень жаль, что она упустила два Formosum (прекрасных) дня, которые мы провели здесь. Я рад вам сказать, что ей гораздо лучше, хотя я застал ее разглядывающей Microleucrum (маленький и белый).
Очень любезно с вашей стороны сказать, что я хорошо заменил ее в субботу, но чувствую, что она сделала бы все намного лучше, поскольку обладает Agastrum (очаровательной) способностью Charidotes (дарить радость). …Она Pothinum (очень хотела) побывать здесь и опечалена тем, что пропустила этот визит. Однако мы Sperabily (очень надеемся) Timeteum (удостоиться чести) получить приглашение в будущем».
На это письмо леди Стейр ответила с таким же остроумием и изобретательностью: «Сэр, письмо вашего королевского высочества очень Charopoeum (повеселило) нас. Это было Assumistum (очень приятное) письмо, и я Timetum (польщена) тем, что получила его. У меня возникло желание попытаться ответить в таком же Asteitum (элегантном) стиле, но я сомневаюсь, смогут ли мои старания оказаться Axium (стоящими)».
В середине тридцатых годов XX века для британской монархии наступил период великой стабильности. На Европейском континенте многих тревожил приход к власти Адольфа Гитлера и нацистский режим в Германии, а также опасная разобщенность Франции. Одновременно с этим источником восхищения немалого числа людей стал великий эксперимент президента Рузвельта в виде его «нового курса» по ту сторону Атлантики. В то же время безудержная агрессия Японии в Китае и Италии в Эфиопии пошатнули надежды поборников коллективной безопасности и стали источником роста новых опасений. Однако национальное правительство в Британии пережило экономический кризис, и, когда осенью 1935 года мистера Макдоналда на посту премьер-министра сменил мистер Болдуин[75], который в ходе всеобщих выборов подтвердил свою власть существенным большинством голосов, стало казаться, что стабильность обеспечена. Же нитьбы двух младших сыновей короля, герцога Кентского и герцога Глостерского, вызывали большое удовлетворение в обществе, а невероятный всплеск народной любви и преданности по случаю серебряного юбилея короля 6 мая 1935 года, похоже, удивил самого Георга, когда он, проезжая через лондонский Ист-Энд, увидел огромное скопление своих подданных. Своим присутствием они выражали самую глубокую любовь и преданность, существовавшую все двадцать пять лет его правления, как в отношении личности их суверена, так и в отношении короны. Глядя на них, король сказал: «Я понятия не имел, что они так ко мне относятся. Я начинаю думать, что они, должно быть, любят меня таким, какой я есть».
Герцогу Йоркскому казалось, что теперь его образ жизни окончательно установился, и жизнь эта была весьма приятной. Семья и дом стали для него источниками огромного счастья. Он всегда испытывал живейший интерес к воспитанию своих дочерей и никогда не переставал заботиться о них. Вспоминая свое собственное далеко не безоблачное детство, герцог исполнился решимости, чтобы, оглядываясь назад, принцесса Елизавета и принцесса Маргарет видели свои ранние годы как золотой век. Любовь, понимание и дружеское отношение герцогини стали частью его существа. Они действительно так много значили, что невозможно представить герцога лишенным этих жизненно важных частей его души.
Герцог высоко ценил свой статус второго наследника отцовского трона. По общему признанию, здоровье короля Георга ухудшалось. В то же время принц Уэльский до сих пор не был женат. Но даже в случае, если бы отец умер и старший брат унаследовал трон, герцогу Йоркскому казалось почти невероятным, чтобы он когда-нибудь стал королем, по крайней мере в обозримом будущем, поскольку они происходили из семьи долгожителей и брат был старше его всего на восемнадцать месяцев. За все время герцог Йоркский, похоже, никогда не рассматривал вероятность того, что займет трон. Он по-прежнему следовал программе своих официальных встреч и исполнял свои обязанности с неизменным рвением и в то же время наслаждался счастливой семейной жизнью и не думал об этой возможности, считая ее выходящей за пределы вероятного.
Однако дни его спокойной жизни были сочтены. Жизнь короля Георга V близилась к концу, и последующим событиям суждено было возложить на плечи герцога Йоркского бремя ответственности, о котором он не просил, которого не ждал и которому не был рад.
Здоровье короля вызывало беспокойство уже в течение некоторого времени. В феврале 1935 года возобновились проблемы с бронхами, потребовавшие восстановительного периода в Истборне. Однако официальные церемонии по случаю своего серебряного юбилея он пережил с удивительной стойкостью, и его внешний вид в июле, когда он приехал проводить смотр флота в Спитхеде, дал повод надеяться, что он полностью вылечился. Облегчение, которое испытала нация, прозвучало в молитве придворного поэта:
О, Боже, даруй ему долгие годы,
Весь мир – друг Англии,
И Англия блистает среди равных
Мудростью, которой нет конца.
Но молитва не помогла. Осенью по возвращении из Балморала королю стало заметно хуже. Смерть его сестры, принцессы Виктории, случившаяся ранним утром 3 декабря, нанесла ему сокрушительный удар. Пожалуй, первый и последний раз в своей жизни его невероятно сильное чувство долга по отношению к обществу дало сбой, и он в кратчайший срок отменил официальное открытие парламента, назначенное на тот печальный день, чувствуя, что под гнетом своей тяжелой утраты не сможет вынести испытание появлением на публике. Король уехал в Сендрингем, где всегда проводил рождественские праздники, и сделал свое последнее радиообращение к нации, в котором многие слушатели уловили заметное ухудшение его состояния.
15 января в Сендрингеме прошла небольшая семейная вечеринка. Король совершил короткую прогулку верхом на своей белой лошади, королева сопровождала его пешком. На следующее утро он пожаловался на простуду и весь день не выходил из своей комнаты. «Мне очень тревожно, – написала королева Мария в своем дневнике. – Я послала за Берти, чтобы он помог мне с приемом».
У герцога Йоркского были свои причины для беспокойства, поскольку герцогиня недавно перенесла инфлюэнцу, следствием которой стала пневмония. Она лежала больная в Роял-Лодж, но оба согласились, что герцог должен немедленно ответить на призыв матери. Он сразу же выехал в Сендрингем и был там поздно вечером 16 января.
На следующий день королю стало совсем плохо. «Я чувствую себя отвратительно», – написал он в дневнике. Весь день он был сонным и вялым, и королева послала за принцем Уэльским, который был на охоте в Виндзоре, и лордом Доусоном Пеннским. Оба прибыли в тот же вечер, принц Уэльский – самолетом. В следующие два дня ситуация становилась все мрачнее и мрачнее. Приехал сэр Морис Кэссиди, который сказал, что у короля отказывает сердце. Все надежды на выздоровление растаяли. 19 января принц Уэльский с герцогом Йоркским вернулись в Лондон и сообщили премьер-министру, что их отец проживет не больше двух-трех дней.
Утром 20 января собрался Тайный совет с целью назначить государственных советников. События этого дня с пронзительной простотой изложены в дневнике королевы. Ослабевший умирающий король сидел в кресле, и государственные советники едва видели его через открытую дверь гостиной.
«Лорду Доусону удалось получить от Г. слово „согласен“ и два маленьких крестика, поскольку он был не в силах написать свое имя, что его очень расстроило… В 2:30 вернулись Дэвид и Берти на самолете Д. …За вечер Г. ослабел еще сильней, и мы поняли, что приближается конец. Мы – семья, пообедали одни, а потом периодически заходили в комнату Г. Без пяти 12 мой дорогой муж мирно ушел. Мои дети вели себя как ангелы».
На следующей странице печальная королева добавила следующую фразу: «Слова по случаю смерти короля Георга V: „Закат его смерти окрасил небо всего мира“».
Глава 8Царствование короля Эдуарда VIIIЯнварь – декабрь 1936
Новое царствование и новая эра, короткая, но значимая для нашей истории, началась 20 января 1936 года. Она родилась в сиянии яркой и лучезарной надежды и завершилась нотой большой трагедии. Ни одного британского суверена, восходящего на трон, люди не встречали с большей доброжела