[91].
Мы с королевой шлем вам и миссис Болдуин наилучшие пожелания и надеемся, что в будущем сможем часто видеться с вами.
С огромной благодарностью за вашу прекрасную службу моему отцу и мне…
Георг R.I.».
Новый премьер-министр, мистер Невилл Чемберлен, которого уже давно прочили в преемники мистера Болдуина и лидеры Консервативной партии, привнес на свой пост таланты и качества, совершенно отличные от тех, которыми обладал его предшественник. Сын Великого Джо[92] и сводный брат сэра Остина Чемберлена, одного из разработчиков Локарнских соглашений, он, пожалуй больше походил на своего отца. Его отношение к делам общества было скорее отношением главы крупной корпорации – он был успешным лорд-мэром Бирмингема, – чем политика. Как писал его биограф: «Умелый, уверенный, ведомый инстинктивным стремлением к порядку, он задавал направление и, возможно, границы каждой темы. Его подход обычно был осторожным, но его мнение, как только оно определялось, трудно было изменить. …Будущее он всегда планировал и держал под контролем, требуя от своих министров составлять программы на два года».
Кроме того, во всех учреждениях, которые ему подчинялись, у него была репутация человека, знающего свои законопроекты лучше, чем те, что их разрабатывал.
Более холодный и простой в своем мышлении, чем мистер Болдуин, мистер Чемберлен не обладал любезным долготерпением своего предшественника в отношении тех, кого он считал «заблудшими людьми». Его воинственный характер не отличался способностью изображать чувства, которые он не разделял, или скрывать неприязнь, которую испытывал, и если он считал, что человек не прав, то наносил ему жестокие удары. Человек большой цельности, высоких принципов и смелости, как моральной, так и физической, он совершал промахи из-за ощущения самодостаточности и упрямства, сформировавших у него тенденцию, особенно ярко проявившуюся в ведении международных дел: он отказывался верить в то, во что ему не хотелось верить.
Отношения премьер-министра с его сувереном всегда носили самый сердечный характер. На самом деле чувства короля Георга к нему во многом были похожи на чувства его отца к мистеру Асквиту. Он высоко ценил тот факт, что мистер Чемберлен держал его в курсе всех аспектов государственных дел и, очевидно, симпатизировал усилиям, которые его премьер-министр прилагал, чтобы справиться с мрачной перспективой, стоящей перед ними обоими.
Действительно, наследство, доставшееся королю Георгу VI и мистеру Чемберлену в сфере международных отношений, было незавидным. Авторитет Лиги Наций, уже ослабевший после ухода Японии в 1931 году и Германии в 1933-м, практически растаял в связи с провалом политики санкций в отношении Италии в 1935 году. А через год разрушение системы Локарнских договоров перед лицом безнаказанной гитлеровской милитаризации Рейнланда нанесло смертельный удар надеждам тех, кто верил в принципы коллективной безопасности. Хотя Франция и Британия могли повторить свои взаимные обещания, факт оставался фактом: Бельгия вышла из системы западной безопасности и перестала верить в фантастические международные гарантии ее нейтралитета, которые не смогли защитить ее от нападения в Первую мировую войну и оказались столь же неэффективными во время Второй. Таким образом, северный фланг остался незащищенным от Германии, а на юге находилась угрюмо враждебная Италия, в то время как Испания корчилась в конвульсиях гражданской войны, международные последствия которой угрожали миру в Европе. Стремительно вооружавшаяся Германия вступила в союз с хорошо вооруженной Японией, с которой она в 1936 году заключила Антикоминтерновский пакт, и с Италией, с которой в том же году подписала соглашение о формировании оси Рим – Берлин. Государства Центральной Европы – хотя они были связаны между собой и с великими державами сетью различных пактов и союзов – в действительности оказались незащищенными от нападения и вторжения нацистов, а на Дальнем Востоке агрессия Японии против Китая создавала сильнейшее напряжение в ее отношениях с Великобританией, Соединенными Штатами и Россией.
Таким образом, когда в мае 1937 года был коронован король Георг и мистер Чемберлен занял кресло премьер-министра, международная перспектива выглядела достаточно мрачно. Над Рейном открыто и нагло нависала нацистская угроза, и Адольф Гитлер однозначно предупредил всех, кто хотел услышать это предупреждение, о масштабе своих притязаний не только в смысле нарушения Версальского договора и всего, что он подразумевал, но и в отношении создания своего Тысячелетнего рейха, границы которого простирались от Балтики до Бреннера и от страсбургской кирхи до рижского собора. Дилемма, стоявшая перед премьер-министром короля Георга, заключалась в следующем: была ли война неизбежна и ее следовало ожидать раньше, или позже, или существовала возможность укрепить существующую европейскую систему и сохранить мир. Мистер Чемберлен с похвальным бесстрашием отказывался принимать фатальную неизбежность и исполнился решимости осуществить новую попытку спасения мира. Безусловно, это говорило в его пользу, независимо от того, что, по мнению многих, он выбрал неверный способ добиться этого.
У Чемберлена было два варианта, из которых он мог выбирать: он мог пойти по пути формирования альянса держав, выступавших против оси Рим – Берлин и не связанного с Лигой Наций, или постараться умиротворить сами державы оси. Для Британии выбор первого пути повлек бы за собой прямые обязательства в отношении Франции, к которой премьер-министр не питал большого доверия, и необходимость сближения с Советским Союзом, вызывавшим у него откровенное недоверие. Более того, Британия оказалась бы вовлечена – до некоторой степени – в обязательства, которые связывали Францию с ее протеже в Центральной и Юго-Западной Европе.
Многие считали, что, только создав объединение подобного рода, Западная Европа может надеяться противостоять скрепленному формальным альянсом блоку диктаторов, но для мистера Чемберлена догматом веры стала идея любой ценой уберечь Европу от разделения на два враждующих лагеря. В качестве альтернативы он выбрал политику умиротворения, которой и стал следовать.
Было бы несправедливо возлагать на Чемберлена ответственность за выбор термина «умиротворение». На самом деле его использовал мистер Энтони Иден, который 26 марта 1936 года, произнося похоронную речь над Локарнскими соглашениями, уверял палату общин, что «именно умиротворение Европы в целом мы должны постоянно иметь в виду». По сути, политика мистера Чемберлена была лишь проекцией идеи мистера Идена, но со значительным смещением акцентов. В то время как мистер Иден призывал к умиротворению Европы в целом, мистер Чемберлен начал проводить политику умиротворения диктаторов Германии, Италии и Японии ценой демократии.
Мистер Чемберлен был вынужден принять такую политику по трем причинам: во-первых, как человек здравомыслящий, он ненавидел войну со всеми присущими ей ужасами; во вторых, он был искренне убежден, что можно многого добиться путем личных переговоров, поскольку между разными людьми «должно быть что-то общее», раз уж «мы все принадлежим к человеческой расе», и, следовательно, у диктаторов тоже должно быть что-то человеческое. Он разделял мнение, которого придерживались многие его современники, что дискуссия способна изменить природу факта и ход событий.
Третьей причиной была причина практическая. Он, как никто, знал, в каком плачевном состоянии пребывали британские вооружения и средства обороны. Первые робкие шаги по перевооружению были сделаны правительством мистера Болдуина в 1935 году, после того как стало известно о существовании люфтваффе и его численности. Во время того, что мистер Черчилль удачно назвал «затянувшейся паузой», последовавшей за оккупацией Рейнланда нацистами, Британия начала перевооружаться более активно, хотя по-прежнему без особой уверенности. Мистер Чемберлен, будучи канцлером казначейства, горячо выступал за ускорение темпов перевооружения, и в ходе борьбы, предшествовавшей всеобщим выборам 1935 года, первым и самым главным называл вопрос обороны. Впоследствии он настаивал на расширении рамок программы перевооружения и добился определенного успеха в этом отношении, когда в 1936–1937 годах были приняты программы, вошедшие в «Официальные документы по обороне». Таким образом, мистер Чемберлен делал все, что мог, чтобы привести в порядок национальную оборону – факт, который среди первых засвидетельствовал мистер Черчилль, – но он понимал, каким незначительным и жалким было то, чего он смог добиться, и какая глубокая пропасть лежала между планами, изложенными в документах, и конечным продуктом в виде реального оружия. Но хотя достижения правительства в вопросе восстановления былой мощи были невелики по сравнению с результатами его противника на Рейне, премьер-министр, по крайней мере, что-то делал, и это несмотря на ожесточенное сопротивление Лейбористской партии, которая, критикуя правительство за его мягкотелость в международных делах, решительно и упорно противилась любому расширению программы перевооружения.
Что было не так ясно и что приводило в растерянность членов палаты общин с обеих сторон, – это что мистер Чемберлен предполагает делать дальше. Было ли конечной целью его политики потребовать от нацистов остановить разрушение структуры парижского мирного урегулирования, или он готовился признать «сосуществование» (хотя этот термин еще не вошел в обиход) с диктатурами и, доведя британскую оборону до такого состояния, которое избавит страну от угрозы, молча согласиться с шагами Гитлера и Муссолини по реализации своих территориальных притязаний мирными способами? Иными словами, будет ли диктаторам предоставлена свобода действий в Центральной и Восточной Европе и на Балканах?
Теперь мы знаем ответ на этот вопрос. Мистер Чемберлен начал следовать второй политике, но под давлением обстоятельств был вынужден отказаться от нее в пользу первой. Но прежде, чем он отказался от политики умиротворения, он указал, как далеко готов зайти, чтобы добиться всеобъемлющего урегулирования. Хотя поначалу он сомневался в успехе: «Я сам не верил, что мы можем купить мир и долговременное урегулирование, отдав немцам Танганьику, но если бы я в это верил, то не колебался бы ни минуты», – сказал он как-то в палате общин. Однако в конечном счете жертвы, принесенные ради достижения мира, оказались намного больше, чем это.