Король Георг был по-королевски недоволен очевидным пренебрежением, с которым с ним обошлись. Он поручил своему личному секретарю донести его недовольство до секретариата кабинета министров и потребовать, чтобы был разработан какой-то более удовлетворительный механизм, позволяющий ему в будущем быть в курсе таких внезапных событий.
«Его величество считает, и, по моему скромному мнению, вполне справедливо, – писал сэр Александр Хардинж сэру Морису Хэнки, – что он не должен был узнавать из ненадежной прессы о сложной ситуации в его правительстве, сложившейся в результате заседания кабинета министров в субботу вечером. Я уверен, вы согласитесь, что следует разработать какую-то договоренность, позволяющую королю незамедлительно получать информацию о любых серьезных событиях подобного рода, и я был бы рад возможности обсудить с вами этот вопрос».
На самом деле непосредственные обстоятельства отставки мистера Идена были так необычны, что очень трудно сказать, когда именно ситуация достигла той критической точки, что о ней следовало сообщить его величеству. Вопреки сообщениям воскресных газет, ни премьер-министр, ни сэр Морис Хэнки не думали, что государственный секретарь действительно намерен подать в отставку до того момента, когда он сообщил об этом на встрече небольшой группы министров. Она состоялась в воскресенье в 7:30 вечера, и, хотя секретариат премьер-министра должен был сообщить об этом по телефону в Букингемский дворец, в минуту всеобщего волнения и возбуждения они забыли это сделать. В результате консультаций между сэром Александром Хардинжем и сэром Морисом Хэнки договорились, что секретарь кабинета должен взять на себя ответственность напоминать премьер-министру о его обязанности информировать короля о любом надвигающемся кризисе, а в случае, если тот не сможет сделать это немедленно, проявить благоразумие и связаться с личным секретарем короля. Однако позднее этот способ немного изменили, и по собственному предложению его величества было решено, что при необходимости держать его в курсе быстрого развития серьезной ситуации во внутренних или внешних делах ему, как и премьер-министру, будет отправляться предварительный экземпляр решений кабинета, не дожидаясь окончательного оформления протоколов.
Стремление короля быть в курсе развития событий диктовалось не только его искренним интересом в отношении того, что происходит каждый день, но и глубоким сознанием своего долга надлежащим образом исполнять функции, возложенные на него его высоким предназначением. Признанным неотъемлемым правом суверена является тройственное право в кризисные моменты советовать, поддерживать и предупреждать, и, с точки зрения практичного пунктуального сознания короля Георга, он не смог бы выполнять эти обязанности, не будучи информирован так же своевременно, как его министры. Так ревностно он оберегал и исполнял свои прерогативы.
Отставка мистера Идена стала сюрпризом и потрясением для народа Англии, среди которого он долгое время пользовался заслуженной репутацией preux chevalier (доблестного рыцаря) Лиги Наций. В совокупности с жестокими методами, примененными в отношении канцлера Шушнига, известия о которых пришли непосредственно перед отставкой государственного секретаря, и нацистской аннексией Австрии, последовавшей вскоре после нее (12 марта), его отставка стала первым сильным ударом по всенародному доверию, которым до сих пор пользовался мистер Чемберлен. Были те, кто питал надежду, что мистер Иден присоединит свой голос и силу своего влияния к стараниям мистера Черчилля, пытавшегося разбудить Британию и дать ей осознать грозящую опасность. Однако их ждало разочарование. Мистер Иден был раскольник, но не лидер восстания и не активный мятежник. Сохраняя безупречную верность лидеру своей партии, он вел себя очень сдержанно.
Считается, что, хотя король Георг сожалел об уходе мистера Идена из кабинета министров, ему было гораздо проще иметь дело со своим новым секретарем по международным делам, мистером Галифаксом. Как позднее признавался король премьер-министру одного из своих доминионов, в то время он не смог установить личные отношения с мистером Иденом, которого, как он считал, трудно было убедить в разговоре отступить от своей линии. Только потом под влиянием мистера Черчилля король в полной мере оценил мистера Идена. С другой стороны, с лордом Галифаксом с его непринужденными манерами, с его удивительным дружелюбием и большим опытом обращения с людьми и делами, у его величества установились самые сердечные отношения отчасти на личной основе, отчасти по причине близкого сходства взглядов нового государственного секретаря и премьер-министра.
Весна и лето 1938 года были полны тревог. Не успел утихнуть первый шок от аннексии Австрии нацистами, как стало очевидно, что заверения, которые давали германские государственные деятели Чехословакии в том, что Anschluss исключительно «семейное дело Германии» и Чехословакии нечего бояться рейха, были абсолютной ложью. 28 марта, всего через две недели после триумфального въезда Гитлера в Вену, лидер партии судетских немцев в Чехословакии Конрад Хенлейн был вызван в Берлин, где получил приказ о проведении предварительной работы по разрушению чехословацкого государства, и 24 апреля объявление Карлсбадской программы[97] стало первым выстрелом в битве, которая годом позже закончилась победоносным входом Гитлера в Прагу.
Чехословакия стремилась получить от Парижа подтверждение, что в случае нацистской агрессии торжественные взаимные обязательства по безопасности, которые она заключила с Францией, будут выполнены. Французское правительство не дало немедленного ответа на этот запрос, поскольку хотело сначала получить заверения в поддержке от правительства Британии.
Теперь для мистера Чемберлена начиналось великое испытание, та трагическая последовательность событий его жизни, которой суждено было достичь победной вершины с подписанием Мюнхенского соглашения и закончиться, спустя шесть месяцев, потрясением и горьким разочарованием в связи с германской оккупацией Праги. Премьер-министр не мог поверить ни в то, что Германия нападет на Чехословакию, ни в то, что сохранение территориальной целостности чехословацкого государства, предусмотренное мирным урегулированием в Париже, станет оправданием начала Второй мировой войны. Перед лицом яростной критики он с мужеством и решимостью продолжал отстаивать свою веру в исключительную эффективность и конечный успех политики умиротворения.
Тем временем правительство столкнулось с трудностями в палате общин по вопросу перевооружения, а более конкретно по вопросу наращивания королевских военно-воздушных сил. Министру по делам авиации лорду Суинтону удалось собрать замечательную команду государственных служащих, как военных, так и гражданских, чьи совокупные таланты обеспечили планирование и создание таких самолетов и их обеспечения, которым Британия была обязана своим выживанием. «Ураганы» и «спитфайры», выигравшие битву за Британию, бомбардировщики Бленхейма и Веллингтона, которые позднее вступили в войну и разрушали вражеские твердыни, система радиолокации и «теневые фабрики» – все это обязано своим существованием вдохновению и энергии лорда Суинтона и его коллег. Действительно, если лорда Тренчарда называют отцом Королевских военно-воздушных сил, то лорда Суинтона вполне можно назвать их крестным отцом.
Но, как всем руководителям технических департаментов в мирное время, министру авиации приходилось бороться с нежеланием казначейства оплачивать перечень расходов, связанных с превращением крупного производственного проекта в конечный продукт. И хотя канцлер казначейства сэр Джон Саймон имел четырехлетний опыт работы в министерстве иностранных дел и встречался с фюрером лицом к лицу, казалось, что он, говоря словами одного обозревателя, «очевидно, позабыл то, о чем в бытность министром иностранных дел узнал от самого Гитлера».
К маю 1938 года правительственная программа перевооружения ВВС подверглась существенной критике, нацеленной больше всего на задержки с производством самолетов новых типов и с созданием «теневых фабрик». Эту атаку возглавил мистер Черчилль, хотя он был достаточно аккуратен, разделяя в своем осуждении правительственную программу и личный вклад лорда Суинтона. В результате министерство авиации, отвечая на его вопросы, оказалось во вдвойне невыгодном положении. Во-первых, по соображениям безопасности оно не могло рассказать палате общин, насколько далеко процесс продвинулся на самом деле, а по соображениям вежливости не могло сказать, что прогресс был бы намного больше, если бы для этого выделялись соответствующие деньги. Во-вторых, его представительство на министерской скамье парламента было не самым удачным. Когда в 1935 году государственный секретарь по авиации занял свое место, это был сэр Филип Канлифф-Лайсте-ром, член палаты общин, но через два года он получил титул пэра и место в палате лордов, и «с нового места» ему стало намного трудней защищать свое министерство. Между тем его заместитель, лорд Уинтертон, оказался не способен отражать нападения Черчилля и его сторонников в палате общин. «Я говорил слишком много, выражался слишком витиевато и с готовностью бросался отвечать, когда меня перебивали», – скромно пишет он о своей работе. 12 мая после бурных дебатов ситуация достигла критической точки.
Перед мистером Чемберленом встала необходимость усилить представительство министерства авиации в палате общин. Сделать это он мог, назначив либо нового, более подходящего заместителя, либо нового государственного секретаря из числа членов нижней палаты. Он выбрал второе и 16 мая освободил лорда Суинтона от его обязанностей, назначив на это место сэра Кингсли Вуда. «Он [премьер-министр] почувствовал, что ему нужен государственный секретарь, способный усмирить палату общин», – писал уходящий министр.
Потерю лорда Суинтона особенно остро ощутили те из его коллег и из его оппонентов, кто представлял его достижения во всей полноте. Такими были чувства короля Георга, хорошо знакомого с фактами и продемонстрировавшего ему свою признательность.