Британия окажется вовлеченной в войну. Эта позиция была косвенным образом подтверждена спустя три года в отношении Локарнских соглашений, и правительство его величества в Вестминстере стало с большей неприязнью смотреть на любое расширение или даже любое необязательное разъяснение существующей сферы его ответственности.
В те месяцы, которые предшествовали мюнхенскому кризису, мистер Чемберлен – имея в виду правительства Содружества – очень живо проиллюстрировал эту точку зрения. 24 марта 1938 года, меньше чем за две недели до германской аннексии Австрии, в ходе рассмотрения в палате общин британских обязательств за рубежом премьер-министр сказал, что было высказано предложение, что Британия должна незамедлительно дать гарантии, что она всей своей мощью поддержит Францию в случае, если в результате германской агрессии Франции придется предпринять активные действия, выполняя свои обязательства перед Чехословакией. Предлагалось также, что Британии следует сразу же заявить о своей готовности защитить Чехословакию от неспровоцированной агрессии и призвать другие нации присоединиться к этому заявлению. Правительство его величества, сказал премьер-министр, не готово согласиться ни с одним из этих предложений, а также ни с каким «другим предложением, вследствие которого Британия может оказаться в положении, когда решение о вступлении в войну будет автоматически выведено из сферы полномочий правительства».
Едва ли требовалось более однозначное подтверждение традиционной британской позиции. И хотя по мере развития чешского кризиса становилось все более очевидно, что в любом случае шансы Британии не быть втянутой в войну, которая неизбежно возникнет при исполнении Францией своих договорных обязательств перед Чехословакией, крайне малы, и хотя в Мюнхене Британия подписалась под гарантиями сохранения урезанного чехословацкого государства, это оставалось базовым принципом ее внешней политики до того дня, когда спустя год немецкие танки не вошли в Прагу.
Самый большой исторический результат величайшей и преступной глупости Адольфа Гитлера, беспричинно нарушившего Мюнхенское соглашение, заключался в том, что она убедила мистера Чемберлена в невозможности полагаться на германские обещания. Дату этого превращения можно указать точно – 16 марта 1939 года. «Он [Гитлер] с такой легкостью разрывает договоры и отбрасывает свои обещания, что никто не сможет доверять им», – писал он позже. И хотя в своей бирмингемской речи 17 марта он явно исключил из числа британских обязательств любые «новые не обозначенные ранее обязательства, возникшие в непредвиденных обстоятельствах», он быстро двигался в сторону полного пересмотра своей прежней политики.
С разрушением Чехословакии злодеяния Гитлера не прекратились. 21 марта он объявил свои первые требования к Польше о ретроцессии Данцига и решении вопроса с «польским коридором», и в тот же день вынудил правительство Литвы повторно уступить Германии Мемельский край. Словно желая в очередной раз подтвердить приверженность держав оси агрессивной политике, Муссолини в Страстную пятницу 7 апреля захватил Албанию.
Реакция мистера Чемберлена на это новое проявление агрессии была быстрой и своевременной, поскольку, как он впоследствии говорил в палате общин: «Мы не были уверены, не произойдет ли вторжение в Польшу за время, измеряемое не днями, а часами». 21–24 марта ответный государственный визит в Лондон президента Французской Республики и мадам Лебрен предоставил возможность непосредственных консультаций с господином Жоржем Бонне, который сопровождал их в ходе визита, и именно теперь мистер Чемберлен сделал свои первые шаги в русле новой политики Великобритании.
Первая идея премьер-министра заключалась в том, чтобы Британия, Франция, Советский Союз и Польша подписали четырехстороннюю декларацию, выражая общее отношение к агрессии.
Правительства Франции и России поддержали эту идею, но Польша ее отвергла, поскольку она отказывалась иметь что-либо общее с Москвой. Польское правительство просило о «немедленном» подписании двухстороннего договора с Британией, чтобы поддержать уже существующий договор с Францией. В ответ на этот зарос мистер Чемберлен 31 марта выступил с судьбоносным заявлением в палате общин: «В случае любых действий, которые уже затронули независимость Польши и на которые польское правительство сочтет жизненно важным дать отпор с помощью национальных вооруженных сил, правительство его величества чувствует себя обязанным сразу же предложить польскому правительству всю возможную поддержку, имеющуюся в его распоряжении… Я могу добавить, что французское правительство уполномочило меня ясно дать понять, что оно придерживается такой же позиции, что и правительство его величества».
Никогда со времени дипломатической революции 1756 года, в ходе которой Австрия отказалась от своего традиционного союза с Британией в пользу союза со своим старым врагом Францией, а Британия стала союзником Пруссии, британская внешняя политика не претерпевала такого крутого поворота. Решение вступить в войну – действие, независимое принятие которого так ревностно охраняли поколения британцев, и те ограничения, из-за которых мистер Чемберлен сам отказался уступить Франции всего год назад, – все это было безоговорочно отдано в руки иностранной державы. Впервые за многие века Британия дала недвусмысленные гарантии действий, которые последуют автоматически. Она поставила свое будущее в смысле мира или войны в зависимость от готовности Польши оказать сопротивление агрессии. И не только одной Польши. В течение месяца односторонние англо-французские гарантии защиты были расширены на тех же условиях сначала на Грецию и Румынию, а затем на Данию, Нидерланды и Швейцарию. «В один момент, в мгновение ока» Британия заявила, что она готова бескомпромиссно встать на пути агрессии.
Так, щедро предлагая англо-французские гарантии, мистер Чемберлен не ставил своей целью лезть в драку с державами оси. «Я не стал в большей степени „человеком войны“, чем был в сентябре», – сказал он палате общин. Ставить непроходимый заслон на пути нынешних диктаторов он тоже не собирался. «То, что нас по-настоящему беспокоит, – написал он в своем дневнике, – это не границы государств, а атаки на их независимость». Он по-прежнему хотел бы урегулировать неразрешенные разногласия посредством мирных изменений, но при этом слово «мирные» не должно было допускать таких коннотаций, как давление, сила и шантаж. Премьер-министр надеялся и верил, что в результате англо-французских гарантий произойдет следующее: во-первых, что при проведении своей национальной политики диктаторы откажутся от агрессивной тактики; во-вторых, что любое небольшое государство, вступая в переговоры с Германией, сможет делать это с большей уверенностью и ощущением безопасности. Лейтмотивом новой британской политики была не изоляция, а самозащита от любой угрозы ее целостности и независимости.
Чтобы такое отношение Британии к агрессии не выглядело пустым и ничего не значащим, мистер Чемберлен принял второе революционное решение. 27 апреля он объявил, что впервые в истории страны правительство его величества предложило ввести обязательную военную службу в мирное время. Палата одобрила это предложение 376 голосами против 145, но из-за упорной оппозиции со стороны Лейбористской партии до 18 мая билль о военной службе не мог пройти третьего чтения.
Самым важным в оценке этой новой инициативы в британской внешней политике является объединяющее воздействие, которое она оказала на британскую общественность. Во время подписания Мюнхенского соглашения страна была разделена. В обществе не было единства в поддержке войны с Германией, кроме того, обнаружилось, что правительства некоторых доминионов тоже против этого. Такое отсутствие единства сохранялось в Англии до тех пор, пока оккупация Чехословакии не показала с ясностью, что на обещания Гитлера полагаться нельзя. После этого реакция значительного большинства сторонников политики умиротворения мистера Чемберлена была такой же, как и у самого премьер-министра. Они убедились, что агрессию диктаторов надо остановить. Это ставило их в один ряд – хотя и не всегда примиряло – с теми критиками Мюнхена, которые уже давно придерживались такого мнения. Так или иначе, но страна стала единой, какой не была уже несколько лет, и единственное, что ее тревожило, – это чтобы реальность и искренность нового поворота в британской внешней политике осознали и оценили за рубежом как друзья, так и враги.
Ответ диктаторов на новую британскую политику не подкрепил надежды мистера Чемберлена на ее успех. 28 апреля Гитлер одновременно денонсировал и германско-польский договор о ненападении 1934 года, и англо-германское соглашение 1935 года, после чего Германия и Италия заключили военный и политический «Стальной пакт», свидетельствовавший о тесном сближении их политики и их действий. Тем не менее мистер Чемберлен продолжал надеяться и верить, что в ближайшее время фюрер не замышляет новых действий и, возможно, даже готов до некоторой степени проявить сдержанность. Придя к такому убеждению, он взял на себя ответственность посоветовать, чтобы король Георг и королева Елизавета исполнили свой план в мае совершить путешествие в Канаду и Соединенные Штаты.
Чтобы понять причины североамериканского визита короля и королевы, нужно вернуться к лету 1937 года. Мистер Макензи Кинг[105] приехал на коронацию с твердым намерением добиться хотя бы предварительного одобрения королевского визита в Канаду. Еще раньше он рассказал о своем замысле своему другу президенту Франклину Д. Рузвельту, который проинструктировал своего специального посланника мистера Джеймса Джерарда предложить королю, чтобы в случае его визита в Канаду он включил в свою повестку посещение Вашингтона. Оба предложения были встречены тепло. Идею канадского турне одобрили в принципе, и король сказал мистеру Джерарду, что с радостью примет приглашение президента Рузвельта. Визит в Канаду был ориентировочно назначен на 1939 год, но из-за напряженности, вызванной чешским кризисом, первоначальные планы оказались под угрозой, и король, как и его советники, усомнился в разумности – и даже возможности – следовать им. За советом обратились к генерал-губернатору лорду Твидсмюру, который добавил свой голос к просьбам мистера Кинга, уверяя, что их величествам не следует отказываться от идеи визита в Канаду, если международная обстановка не станет настолько угрожающей, что сделает его невозможным. Таким образом, с некоторой долей храбрости решение осуществить этот план было принято, и, когда 18 августа 1938 года канадский премьер-министр встретился с президентом Рузвельтом на открытии моста Тысячи Островов, соединившего США и Канаду, он сообщил ему, что король и королева, вполне вероятно, посетят Канаду на следующий год.