«За три с половиной дня мы прошли всего несколько миль, – писала королева королеве Марии. – Туман был таким густым, что казалось, будто корабль окружает белое облако, и сирена гудела, не умолкая. Ее протяжные меланхоличные звуки эхом отражались от айсбергов, как звон натянутой проволоки. Это невероятно жутко и действительно очень тревожно, когда знаешь, что со всех сторон окружен льдом, и на расстоянии фута ничего не видно. Позавчера мы едва не столкнулись с айсбергом, и бедный капитан чуть не сошел с ума, потому что какие-то весельчаки напомнили ему, что именно здесь поблизости на айсберг налетел „Титаник“, и это произошло примерно в этих же самых числах!»
Напряжение, сковавшее всех, кто был на борту, несколько ослабело благодаря неожиданному событию: канарейка старшего стюарта снесла яйцо!
Между тем 17 мая «Императрица Австралии» благополучно подошла к своему причалу в Квебеке, и король смог написать своей матери успокаивающее письмо:
«Боюсь, пресса выжала все, что смогла, из нашего богатого событиями вояжа в Канаду. Это правда, что в течение трех дней нас сдерживал туман и близость айсбергов. Уже много лет не случалось, чтобы скопления айсбергов зашли так далеко на юг. В прошлое воскресенье, когда туман рассеялся, мы простояли весь день среди этих льдин, и к вечеру нам пришлось четверть мили проталкиваться через очень толстый и крепкий лед. Мы видели несколько айсбергов разного размера. Все это было невероятно интересно. Из-за этого мы задержались на два дня, но это не важно, поскольку мы изменили свою программу в Оттаве, так что сможем нагнать те дни.
На самом деле я смог хорошо отдохнуть во время плавания, и два дополнительных дня пошли мне на пользу. И хотя я не хотел бы провести свои каникулы в окружении ледяных полей и густого тумана, похоже, что в наши дни это единственное место, где я могу отдохнуть!»
Королю действительно повезло, что он получил несколько дополнительных дней отдыха, поскольку с первого мгновения прибытия в Канаду и до самого отъезда, спустя месяц, у него было очень мало времени для отдыха. Каждый час его дня был заполнен встречами, а многие ночи он проводил в королевском поезде. Если ежедневные обязанности суверена достаточно трудоемки, то работа суверена во время турне всегда бывает напряженной до крайности.
Но результаты были фантастическими. Успех визита их величеств никогда не вызывал сомнений, но масштаб этого успеха был совершенно неожиданным. В первую же неделю после своего прибытия король и королева полностью завоевали сердца всего Северо-Американского континента. Те из членов их свиты, кто повидал много королевских турне, были восхищены искренностью и грандиозностью приема, оказанного канадцами, и эффекта, который оно произвело на гордый националистический дух Канады. В прошлом здесь поговаривали о выходе из Содружества и о нейтралитете во время войны. Если такие чувства и существовали, то они исчезли, «как легкие облачка перед бискайским штормом». Как заметил премьер-министр одной из провинций мистеру Алану Ласеллсу: «Вы можете вернуться домой и сказать старой доброй Англии, что после сегодняшнего дня все разговоры о канадском изоляционизме, которые можно услышать, – это просто чушь».
В порыве своего энтузиазма некоторые канадцы заявляли: «То, что делают здесь король и королева, предотвратит войну в Европе, но, хотя это осталось лишь благим пожеланием, невозможно было себе представить более очевидного доказательства преданности и верности канадского народа, если бы только фюрер захотел заметить и выучить этот урок».
Но важно не только это. Присутствие британского суверена как короля Канады впервые в истории стало символом реальности Британского Содружества, его жизнеспособности и эффективности, несмотря на многочисленные внешние противоречия и кажущуюся несостоятельность[109]. Как позднее скажет король в лондонском Гилдхолле: «В Оттаве я согласно законодательству лично председательствовал в канадском парламенте; я лично получал верительные грамоты нового представителя Соединенных Штатов, великого и соседа и друга Канады; я лично подписал договор о торговле между этими двумя странами».
Эти персональные действия суверена, это отношение со стороны короля и королевы придавали их визиту гораздо большую значимость, чем любому другому визиту в истории. Но было и еще одно – тот фундаментальный факт, что тысячи простых североамериканцев, впервые встретившись с их величествами лицом к лицу, обнаружили, что они куда симпатичнее, чем можно было себе представить. Возможно, именно это больше, чем что-либо другое, дало результат, который намного превзошел ожидания даже самых горячих энтузиастов этого турне.
«Когда я прошлой осенью убеждал их величества приехать сюда, я не сознавал, что открываю путь такой лавине! – писал лорд Твидсмюр своему шотландскому другу о событиях в Оттаве. – Этот визит производит неимоверный эффект на Канаду и Соединенные Штаты, да и на весь остальной мир, как демонстрация духовного единства…
Наши монархи самые замечательные молодые люди. Я всегда чувствовал глубокую привязанность к королю, и теперь, как никогда, оценил те прекрасные качества, которые он сочетает в себе: его прозорливость, доброту и чувство юмора. Что же касается королевы, то она настоящий гений в умении себя подать. Спонтанные эпизоды, которые случаются здесь, просто великолепны. Например, когда она закладывала первый камень в новое здание суда, я услышал разговор каменщиков и понял, что некоторые из них были шотландцы. Она попросила, чтобы я подвел ее и короля к ним, и они в течение, как минимум, десяти минут обменивались воспоминаниями о Шотландии на глазах 70 000 зрителей, которые буквально сошли с ума! Потом на открытии военного мемориала, куда пришли около 10 000 ветеранов, она спросила меня, нельзя ли подойти к ним поближе. Я сказал, что мы можем постоять среди них, если их величества готовы рискнуть, и они с радостью согласились. Это было потрясающее зрелище, поскольку толпа буквально поглотила нас. Я никогда не забуду, какие лица были у детективов из Скотленд-Ярда! Но ветераны показали себя прекрасными телохранителями. Было замечательно видеть, как старые вояки со слезами на глазах кричали: „Вот это да! Если бы Гитлер это увидел!“. Американские корреспонденты были просто ошеломлены. Они сказали, что ни один американский президент никогда не посмел бы сделать такое. Это прекрасный пример того, что значит истинная демократия и народный король».
Американские журналисты действительно были потрясены, а тем немногим, кто приехал с враждебным настроением и желанием «развенчать» британскую королевскую семью, оставалось лишь оценить их и восхититься.
Подобные сцены происходили не только в столице доминиона. От Квебека, где франкоговорящие канадцы впервые стали говорить англоговорящим «наши король и королева» вместо «ваши король и королева», во всем традиционалистском Онтарио, в степных провинциях и дальше на запад в сторону Тихоокеанского побережья – повсюду повторялась одна и та же история – триумф истинной демократии и народного короля.
9 июня 1939 года чуть позже десяти часов вечера британский суверен впервые ступил на территорию Соединенных Штатов Америки.
Король и королева отобедали в отеле «Дженерал Брок» у Ниагарского водопада и на время попрощались с большей частью канадских официальных лиц, сопровождавших их на запад и обратно. С особенной грустью они прощались с ординарцами Канадской королевской конной полиции, которые выполняли роль их эскорта. Возможно, их сожаление усиливал тот факт, что, согласно поступавшим сообщениям, в Детройте и Буффало активизировались члены ИРА (Ирландской республиканской армии), настроенные весьма агрессивно. Прошедшие три недели были сплошным триумфом, но теперь они стояли на пороге нового опыта, опыта, который, как они предчувствовали, не исключал неопределенности и риска.
Для Нового Света члены британской королевской семьи не были чужаками. Американцы помнили, что дед короля Георга и его брат, будучи принцами Уэльскими, посещали Соединенные Штаты, и будущего короля Эдуарда VII действительно с трудом удержали от попытки перебраться через Ниагарский водопад в тачке знаменитого канатоходца Шарля Блондена[110]. Чего американцы, возможно, не помнили – а если и помнили, то были слишком тактичны, чтобы заострять на этом внимание, – это что первый король, ступивший на американскую землю, сделал это во время Войны за независимость, когда сын Георга III, принц Уильям Генри, позднее герцог Кларенс и король Вильгельм IV, был приписан к штаб-квартире адмирала Дигби на реке Гудзон. Прием, запланированный для принца восставшими колонистами, был горячим, но вежливым, поскольку он должен был стать объектом налета и вместе с адмиралом в качестве пленного, но со всеми почестями отправиться в Филадельфию на континентальный конгресс. План провалился, хотя получил благословение Джорджа Вашингтона, и теперь, спустя почти сто шестьдесят лет, прапраправнук принца Уильяма Генри собирался нанести визит тридцатому преемнику генерала Вашингтона на посту президента Соединенных Штатов.
Планируя первоначальную концепцию визита короля и королевы, президент Рузвельт ни на минуту не забывал о международном положении, в видении которого он был намного прозорливее многих своих сограждан. Понимая, что присутствие их величеств в Канаде предоставило миру неопровержимые доказательства солидарности внутри Британского Содружества, он надеялся, что их визит в Соединенные Штаты станет для мира таким же подтверждением англо-американской дружбы.
«Мой муж пригласил их в Вашингтон, – писала миссис Рузвельт, – в значительный степени из-за предположения, что в скором времени мы можем оказаться вовлеченными в борьбу не на жизнь, а на смерть, в которой Великобритания станет нашей первой линией обороны. Он надеялся, что этот визит создаст дружескую связь между народами двух стран. Он понимал, что, хотя в этой стране мы постоянно сталкиваемся с критикой и поверхностным недоброжелательством в отношении британцев, в минуту опасности на поверхность выходит нечто другое, и мы с британцами твердо держимся вместе, уверенные в общности нашего наследия и идей. Он надеялся, что визит короля и королевы станет напоминанием об этой глубинной связи. И во многих аспектах визит оказался даже более успешным, чем он ожидал».