тон. Поэтому король написал ему следующее письмо, которое сначала показал премьер-министру:
«Сентябрь, 12, 1939 года
Дорогой мистер Кеннеди,
я рад, что вчера состоялся наш разговор.
Вы, безусловно, четко обрисовали мне нынешнюю международную ситуацию, какой вы ее видите.
Поразмыслив над сказанным вами, я хотел бы прояснить вам один или два момента, какими их вижу я. Когда вы ссылаетесь на тот факт, что Англия может быть разорена в конце этой войны, вы делаете вывод, что и ваша страна, Соединенные Штаты Америки, также может быть разорена, разве вы не можете представить этот факт американской прессе? По моему мнению, США, Франция и Британская империя – это три по-настоящему свободные нации в мире, и сейчас две великие демократии борются против всего, что мы, три страны, ненавидим и к чему питаем глубокое отвращение, – против Гитлера и его нацистского режима и всего того, что он символизирует. Вы говорили о потере престижа Британской империи в изменившихся условиях, в которых мы живем после окончания последней войны.
В силу своего географического положения в мире Англия, моя страна, является частью Европы.
От нее ожидают, что она будет действовать, и она должна действовать как полицейский, к тому же она всегда выступала защитницей прав малых наций. Британская империя в очередной раз продемонстрировала миру свое единство в предстоящей борьбе.
В последние несколько месяцев Япония вела себя оскорбительно в отношении обеих наших стран, но, обладая превосходством в области военно-морских и воздушных сил, даже она не осмелилась досаждать никому из нас, поскольку осознает, каким авторитетом мы обладаем в мире.
Я знаю, что вы цените мнения, когда они ясно выражены, и именно так поступаю сейчас.
И я делаю это с большой искренностью, поскольку испытываю огромное восхищение вашей страной, вашим президентом и лично вами.
Мы стоим на пороге неизвестного. Мы знаем о бедах и страданиях войны. Но что мы знаем о будущем? Решение Британской империи принято. На этом я заканчиваю.
Всегда и неизменно искренне ваш
Георг R.I.».
На это простое и смелое заявление о британской ситуации мистер Кеннеди ответил, судя по записям короля, «с большой теплотой», и вполне вероятно, что его благотворное влияние подействовало в Вашингтоне, где президент Рузвельт готовился убедить конгресс пересмотреть законодательство о нейтралитете[122].
В течение военного периода дипломатические таланты короля Георга неоднократно подвергались испытаниям и, как мы увидим, еще чаще в дальнейшем. Его способность к честным и простым рассуждениям, как и в случае с мистером Кеннеди, были ценным качеством, высоко ценившимся его министрами, которые при необходимости обращались к нему за помощью, особенно в отношении его собратьев-суверенов и глав государств.
Во время войны шла дипломатическая борьба за настроения тех государств, которые провозгласили себя нейтральными. Цель нацистов состояла в том, чтобы убедить как можно больше стран присоединиться к блоку стран оси в рамках подготовки к тому новому порядку, который фюрер предлагал создать вокруг твердого ядра Германского рейха. Дипломатической целью Великобритании и Франции было сохранение нейтралитета. Во время сравнительного затишья между битвой за Польшу и прорывом Германии на Западе нейтральные государства и их правители с опаской ожидали следующего хода на военной шахматной доске – и никто не испытывал большей тревоги, чем Балканы. В Белграде и Будапеште, в Афинах и Софии со страхом восприняли грубую жесткость второго германо-советского договора о дружбе и границе (29 сентября 1939 года), который не только разделил Польшу, но и передал СССР обширные территории как в Прибалтике, так и на румынской границе. «Реал-политик» Гитлера и алчность Сталина, вместе или по отдельности, были, очевидно, способны на любой грабеж, и балканские правители становились все более обеспокоенными перед лицом чередующихся угроз и уговоров[123].
Из-за ключевого стратегического положения Болгарии большое значение придавалось удержанию ее в рамках нейтралитета, и король Георг высказал лорду Галифаксу соображение, что полуофициальное письмо царю Борису[124], «от суверена к суверену», могло бы благотворно повлиять на его моральный дух. Король питал искреннюю симпатию к болгарскому монарху, человеку незаурядного обаяния и способностей, который вместе с царицей посетил Балморал в разгар кризиса в Чехии прошлой осенью. Царь Борис был отличным охотником, что еще больше расположило к нему короля Георга, и они вместе обсудили проблемы, с которыми оба сталкивались в международной ситуации. Король восхищался хладнокровием и спокойной отвагой своего гостя перед лицом неминуемой политической опасности. Его восхищение еще больше усилилось, когда царь Борис, встретившись с Гитлером за неделю до Мюнхенской конференции, решительно призвал к тому, чтобы влияние Германии было брошено на чашу весов в пользу мира, и столь же решительно отказался быть втянутым в орбиту нацистов[125].
Идея короля о личном ободряющем послании царю Борису на данном этапе понравилась его министрам, и, получив их одобрение, он обратился с «личной запиской к вам, брату-государю, правящему храбрым народом». В письме он с теплотой похвалил усилия царя Бориса по установлению мира в прошлом году и выразил сожаление по поводу их неудачи. По сути, оно повторяло причины вступления Великобритании в войну и демонстрировало понимание трудностей, с которыми столкнулась Болгария. В то же время король подчеркнул важность сохранения нейтралитета Болгарии и отсутствия оснований для подозрений в отношении ее соседей:
«…Я знаю, что ваша страна находится в особенно сложном и щекотливом положении, и по этой причине я и мое правительство так высоко ценим нейтральную позицию, которую ваша страна заняла в нынешнем конфликте. Я искренне надеюсь, что Болгария, и я уверен, что она этого желает, при любых обстоятельствах сохранит свой нейтралитет. Вы, разумеется, можете не сомневаться, что этот нейтралитет будет соблюдаться моей империей в максимально возможной степени до тех пор, пока он не будет нарушен другими. В таком случае я уверен, что болгары сумеют заявить о себе наиболее достойным образом.
Я всегда восхищался всем, что вы сделали для своей страны; и я приветствовал прогресс, к которому двигалась Болгария под вашим просвещенным руководством, пока она не заняла положение, при котором она пользуется уважением всей Европы.
Я также знаю, как усердно вы трудились в прошлом над улучшением отношений вашей страны с ее соседями, и я уверен, что могу рассчитывать на то, что вы продолжите свои усилия в этом направлении. По этой причине я выражаю надежду, что в Болгарии не будет сделано ничего такого, что усилило бы те подозрения и страхи между народами, которые в значительной степени способствуют трудностям и напряжению нынешнего времени».
Письмо было передано царю Борису британским министром в Софии вечером 22 сентября. Он был глубоко тронут, особенно упоминаниями короля Георга о его усилиях по установлению мира в 1938 году. «Как хорошо с его стороны помнить об этом», – повторил он несколько раз со слезами на глазах. Хотя его ответ был несколько уклончивым, возможно вынужденно, письмо короля Георга оказало значительное влияние на моральный дух болгарского правителя. И он испытал огромное чувство облегчения, узнав, что его собрат-суверен понимает то «трудное и щекотливое положение», в котором оказалась Болгария. Инициатива короля, несомненно, повлияла на формирование будущей позиции царя Бориса, убедившего свое правительство придерживаться нейтралитета Болгарии, по крайней мере на тот момент, хотя позже он не смог устоять перед требованиями и заманиваниями фюрера.
Более успешным можно считать вклад короля Георга в заключение франко-британского союзного договора с Турцией. Этот документ был введен в действие 28 сентября 1939 года вместе с военной конвенцией и специальным соглашением, в котором определялись различные формы финансовой и экономической помощи, предоставляемой Турции. Он также содержал «пункт об отсрочке», согласно которому договор не вступал в силу до тех пор, пока западные союзники не обеспечат безотлагательные потребности Турции в вооружении. Осложнение состояло в том, что турецкий министр иностранных дел отправился в Москву с целью заключения нового договора о дружбе с Советским Союзом, где на него оказали серьезное давление с целью изменить уже достигнутые соглашения с Великобританией и Францией.
Таковым было положение, когда в Лондон прибыла турецкая военная миссия, возглавляемая генералом Мехметом Орбаем, который был снабжен внушительным «списком покупок» требуемого туркам вооружения, многого из которого британцам и французам самим, к сожалению, недоставало. Несмотря на тактичные объяснения, высказанные британскими и французскими переговорщиками, и тактику, нацеленную на то, чтобы сделать все возможное для генерала в плане гостеприимства – как мрачно заметили некоторые из них, «на деле вручить ему котлеты вместо пушек», – разговоры шли из рук вон плохо, и недовольный генерал предостерегающе выказал желание к отъезду.
Однако 11 октября генерал Орбай был принят королем Георгом. Как он позже признался, ожидал, что это будет не более чем простая формальность. На самом деле король принял его на частной аудиенции наедине и поговорил с ним минут двадцать, просто и доходчиво. «Орбаю было объяснено, что нам самим нужны все наши орудия и самолеты здесь и во Франции, поскольку очаг войны сейчас находится на Западном фронте. Я постарался донести до него это как можно доходчивее», – скромно записал позже король. Результат оказался потрясающим; его эффект его был таков, что два дня спустя, на встрече, на которой англичане и французы выложили все свои карты на стол, был достигнут практически безоговорочный успех, и 19 октября договор был подписан.