«Совершенно невозможно было позволить ему (Орбаю) получить то вооружение, которого нам самим крайне не хватает, – писал генерал Асмей Александру Хардинджу. – Следовательно, не вызывает сомнения, что он уехал бы разочарованным, если бы не сильное впечатление, произведенное на него личной аудиенцией у короля».
Терпение, как и мужество, являлось насущной необходимостью в эти первые дни конфликта, принявшего столь ошеломляющий оборот. На Востоке падение Польши перед объединенной мощью Германии и России сразу же положило конец военным действиям. Театром войны, как король и говорил генералу Орбаю, теперь оказался Западный фронт, где объединенные французская и британская армии застыли за линией Мажино. Мир с тревогой ждал очередного шага Гитлера, и король разделял всеобщее напряжение и неопределенность. В Виндзоре он проанализировал ситуацию:
«Воскресенье, 24 сентября.
После трех недель войны произошло много странных событий. Это все похоже на удивительную головоломку. Германия покорила Польшу быстрее, чем считалось возможным. Поляки сражались отважно, хотя их лидеры оказались не готовы к скорости передвижения немецкой моторизованной дивизии. На самом деле немцы оказались застигнутыми врасплох, когда Красная армия Советской России вторглась в Польшу с Востока раньше, чем предусматривалось германо-советским соглашением, подписанным в августе 1939 года. Она стремительно продвинулась вперед и захватила нефтяные месторождения Галиции. Советская Россия также оккупировала румынско-польскую и румынско-венгерскую границы, дабы предотвратить вторжение Германии на Балканы. Что теперь будет делать Германия?
Знала ли Италия о секретном пункте германо-советского соглашения? Внезапное наступление России на балканскую границу не может прийтись по вкусу Италии. Она, несомненно, желала сохранить Балканы за собой и отрицательно отнеслась бы к присутствию Советского Союза в Средиземном море и свободному доступу русских со стороны Черного моря.
Муссолини говорит, что хочет остановить войну, и мы знаем от Чиано, его министра иностранных дел, что Гитлер собирается предложить мирные условия, когда будет решен польский вопрос. Но как будут теперь считаться со Сталиным два диктатора, которые оба утверждают, что нацизм и фашизм являются антибольшевизмом?
Нашим и французским ответом будет „Сражаться дальше“, и что тогда?
Германия никак не препятствовала нашим мобилизациям и не нападала на нас с воздуха? Почему? Мы должны подождать и посмотреть».
Ожидаемое мирное предложение не заставило себя долго ждать. Оно было сделано Гитлером перед рейхстагом 6 октября, и неделю спустя правительства Великобритании и Франции его отвергли. После этого над Западным фронтом сгустился военный туман, и конфликт перешел в ту фазу зловещего бездействия, которую американцы окрестили «странной войной» или еще более насмешливо «сидячей войной». В то время широко распространилось мнение, будто Гитлер, вместо того чтобы рисковать лобовой атакой на легендарную линию Мажино, готовился принять стратегию войны на истощение, что приветствовалось на Западе, поскольку предполагалось, что Британия хорошо подготовлена к победе в такой войне благодаря своему превосходству на море. Высказывались надежды на войну на выносливость, которая могла бы привести к сравнительно небольшим человеческим жертвам. Теперь нам известно, что такое предположение было совершенно необоснованным и что Гитлер действительно намеревался совершить нападение на Запад в любой благоприятный момент после завершения Польской кампании. Первоначальная дата нападения была назначена им на 12 ноября. Только неблагоприятные погодные условия помешали этому плану состояться и в дальнейшем привели к его переносу еще на шесть месяцев.
Мимолетная вспышка света затемненного фонаря не давала сомневаться о намерениях фюрера. Сообщение от 6 ноября из бельгийского представительства в Берлине, где поддерживались секретные контакты с антинацистскими элементами, заставило короля Леопольда мчаться ночью на автомобиле из Брюсселя в Гаагу, дабы предупредить королеву Вильгельмину о неминуемой опасности вторжения Германии в обе их страны и о необходимости согласованных действий для предотвращения этого. На следующий день, 7 ноября, оба правителя Нидерландов совместно предложили свои посреднические услуги королю Георгу, президенту Франции Лебрену и фюреру; и 12 ноября король Георг дал ответ от имени британского правительства.
У короля Георга и его министров не возникало никаких колебаний относительно того, какими должны быть их ответы. Они испытывали сочувствие к затруднительному положению, в котором оказались оба монарха, и признательность за искренность их предложения, и у них отсутствовали сомнения, как им на это следует поступить. «Мы не можем заключить мир с Гитлером, поскольку старая причина нашей войны с ним все еще остается в силе», – записал король в своем дневнике.
Таким образом, ответ короля кратко обрисовал обстоятельства, при которых Британия вступила в войну, и причину, по которой она вела военные действия. В нем говорилось: «Если ваше величество сможет сообщить мне какие-либо предложения Германии такого характера, которые дадут реальную перспективу достижения цели, описанной мною выше, я могу сразу сказать, что мое правительство окажет им самое серьезное внимание».
«Я считаю, что этот ответ весьма ясно излагает нашу позицию», – прокомментировал король.
В первую неделю октября король совершил свою первую военную поездку на флот, проведя два дня в Инвергордоне и Скапе, где каждая миля берега и каждая полоса воды напоминали ему о его службе в годы Первой мировой войны. Флагманские офицеры отобедали с ним в «Нельсоне». «Не совсем в таком количестве, как во время Великой войны, когда папа приезжал в гости к Великому флоту. Мне было очень интересно увидеть вещи такими, какие они в начале войны, – записал король. – Ситуация довольно запутанная, но удивительно, как службы справляются со всем этим и продолжают работать в тяжелых условиях».
Два месяца спустя с 4 по 10 декабря он находился в составе Британского экспедиционного корпуса во Франции. Здесь, помимо осмотра своих войск на позициях и переговоров с главнокомандующим лордом Кортом, он встретился с президентом Лебреном, Даладье и генералом Гамеленом, главнокомандующим французской армией (сдержанным человеком, который очень мало говорил), которые сопровождали его при осмотре этого фантастического фортификационного сооружения – линии Мажино, которую он сравнил с «подземным линкором».
Визит короля был напряженным, он встречался с большим количеством людей, к тому же ему не удалось избежать тяжелых усло вий действующей армии зимой. Ему приходилось мириться с большим дискомфортом, особенно по части водных процедур, поскольку погода стояла очень холодная и горячая ванна была редкостной роскошью. Психологическая важность визита не вызывала сомнения, поскольку он пришелся на тот момент, когда армии союзников за четыре месяца войны практически не участвовали в боевых действиях и, казалось, перспективы выхода из тупика не предвиделось. К тому же возникали трудности в отношениях между британским верховным командованием во Франции и правительством в Лондоне, и англо-французское сотрудничество нуждалось в консолидации. Поэтому во всех отношениях король считал свой визит «своевременным».
«Очевидно, что визит пришелся как нельзя кстати, поскольку сам факт присутствия монарха в войсках сам по себе являл воодушевление, – писал королеве сэр Ли. – Но настоящее значение имело, на мой взгляд, то, что король проявил живой интерес и понимание тех трудностей и проблем, которые приходилось преодолевать как высшему, так и низшему составу Британских вооруженных сил, о чем мне неоднократно говорили во время визита.
Невозможно представить себе больший успех как с британской, так и с французской точки зрения, и я верю, что природная скромность его величества не помешает ему в достижении своей цели».
На самом деле король отдавал себе отчет, что во время визита ему удалось оказать ценную услугу не только моральному духу своих войск, но и англо-французскому союзу. Домой он вернулся с чувством удовлетворения, которое подкреплялось долгожданным известием о ликвидации «карманного линкора» «Граф Шпее» крейсерами «Аякс», «Ахиллес» и «Эксетер» в битве у Ла-Платы.
Король Георг и его советники пришли к соглашению, что первое военное Рождество должно быть ознаменовано личным посланием, которое будет передано монархом в конце программы Би-би-си «Вокруг империи» после полудня в день Рождества. С самого начала своего правления король отказывался продолжать отцовскую традицию выступать по радио по двум причинам. Во-первых, трансляция рождественского выступления короля Георга V стала почти легендарной по всей империи и Содружеству, и его сын сомневался, что сможет соответствовать установленному высокому стандарту. И во-вторых, у него имелась глубоко укоренившаяся личная антипатия к микрофону. Чтобы преодолеть это стойкое отвращение, необходимы были самые настойчивые убеждения и понимание крайней необходимости подобного события. «Для меня это всегда тяжелое испытание, и я не могу начать радоваться Рождеству, пока оно не закончится», – написал он в своем дневнике.
Но королю не стоило беспокоиться о своем успехе. Его рождественская речь 1939 года, первая из серии, которую он вел ежегодно вплоть до своей смерти, глубоко запала в сердца британских подданных. Это был нелегкий момент для обращения к своему народу. Мир пребывал в подавленном настроении, поскольку большинство ожидало, что вскоре весь ужас войны обрушится на Лондон и Париж, – но на самом деле ничего не произошло. Возникла опасность апатии и благодушия, и король Георг решил рассеять это настроение. Он говорил о реалиях ситуации, так как видел ее своими глазами; о Королевском военно-морском флоте и всех его вспомогательных силах, «на которые в течение последних четырех месяцев обрушилась буря безжалостной и непрекращающейся войны»; о Военно-воздушных силах, «которые ежедневно добавляют лавры к тем, что завоевали их отцы»; и о британских экспедиционных силах во Франции, задача которых трудна. «Они ждут, и ожидание – это испытание выдержки и дисциплин