Постепенно первая суровая военная зима сменилась обещанием весны, а вместе с ней и растущим ожиданием ожесточения войны. В мирном уединении Роял-Лодж, куда он удалился на выходные, король Георг проанализировал ситуацию, какой она представлялась ему в конце первых шести месяцев войны, и подвел итоги:
«Воскресенье, 3 марта.
Сегодня уже 6 месяцев, как мы воюем.
Большинство людей в этой стране, включая правительство, удивлены тем, что мы не пострадали от воздушных налетов, как это предсказывалось. Тем временем правительственная политика в отношении схемы эвакуации детей, столь тщательно разработанная, не увенчалась большим успехом из-за отсутствия опасности, и многие дети вернулись в свои дома в больших и малых городах.
Сравнительно спокойное время позволило нам осуществить нашу грандиозную программу вооружений без каких-либо внешних препятствий. Вопрос о поставках рабочей силы и сырья тщательно прорабатывается при помощи и сотрудничестве профсоюзов. Но это отнюдь не простая задача, учитывая действующий Закон о воинских обязанностях, затрагивающий каждого мужчину в возрасте от 20 лет, если только у него нет брони. Квалифицированная рабочая сила стоит на первом месте, и нам пришлось отозвать из Британских экспедиционных сил во Франции людей, занимающих ключевые позиции в промышленности. Эти люди находились в Территориальных войсках. Армия, сама по себе столь высоко механизированная, нуждается во всех квалифицированных служащих, которых она может привлечь для своего обслуживания. Танки, пушки, автомобили и т. д. – все это требует большого внимания.
Королевский флот и торговый флот приняли на себя основную тяжесть военных опасностей и неудобств. Из-за подводных лодок система конвоирования импортных и экспортных грузов отняла у ВМФ все доступные корабли, большие и малые, по всему миру. Естественно, произошел значительный сбой в торговле, но в настоящее время изыскиваются средства для того, чтобы заставить ее работать в новых условиях. Большинство нейтральных судов также присоединились к нашим конвоям. США и Южная Америка не оказали необходимой помощи, введя 300-мильную территориальную зону вокруг своих побережий. Мы не ощущаем ее, поскольку у нас есть колонии в пределах этих границ. Королевские ВВС проделали отличную работу по сотрудничеству с авиационным конвоем берегового командования и с их многочисленными разведывательными полетами над Германией, включающими Берлин и Вену. Над Великобританией, Северным морем и Францией было сбито немало истребителей и бомбардировщиков. У рабочих (ARP)[129] было время самоорганизоваться. До сих пор на их долю выпало тяжелое время ожидания. Война в первые шесть месяцев была одни лишь слова и пропаганда, в основном исходившие из Германии. Нацистский режим преуспел в этом и проповедует таким образом свое величие. Было предпринято несколько „мирных“ шагов и „угроз“, что Германия вторгнется в Голландию и Бельгию, а то и на Балканы.
На нейтральные страны на Северо-Западе и Юго-Востоке Европы оказывалось давление с целью заставить их отправлять продовольствие, нефть и сырье в Германию, в обмен на вооружение, которое, по-видимому, служит ее единственным предметом экспорта. К сожалению, каждая нейтральная страна нуждается в вооружении, и они не могут купить его у нас. Германия сразу же топит их торговые суда, за которые у них нет никакой компенсации, и они понесли больше потерь, чем союзники, в плане тоннажа. Эта „Психологическая война“ с нейтральными сторонами безжалостно продолжается.
Немцы утверждают, что мы начали войну, чтобы поддержать нашу империалистическую политику. Гитлер – империалист в том смысле, что он хочет завоевать мир.
Германия не может быть полностью довольна нашей блокадой. Рапорты показывают, что они страдают от нехватки продовольствия. Но они переносили эти трудности годами. Я не думаю, что армия и нацистская партия расходятся во взглядах, а гестапо – это орган, которого следует опасаться всем немцам».
И все же, несмотря на непоколебимую веру в правоту своего дела и в то, что окончательная победа будет одержана, король не был спокоен в душе. Лихой и бравый эпизод с захватом тюремного корабля «Альтмарк»[130] на мгновение взбодрил его. «Я в восторге от этого подвига, – писал он, – последние два дня я думал об „Альтмарке“, и слава богу, мы вызволили своих людей из живого ада». Но визит специального посланника президента Рузвельта, мистера Самнера Уэллса, сильно расстроил его, поскольку он убедился, что надежды на американскую помощь Британии, которые мистер Рузвельт внушил ему в Гайд-парке, оказались чрезмерными. «Дело в том, – записал он после аудиенции мистера Уэллса, – что США не придут нам на помощь, и пока ничто не может их заставить, но в основном они настроены пробритански». Более того, ни внутри страны, ни за рубежом дела шли не так, как следовало бы ожидать. «Психологическая война» была направлена не только против нейтральных сторон. Она проявилась в Великобритании, где всеобщее чувство разочарования нашло выражение в растущем недовольстве правительством, а неспособность западных союзников направить помощь Финляндии в ее доблестной борьбе с советской агрессией теперь стала дополнительным поводом для критики[131].
«Я очень обеспокоен общей ситуацией, – писал король в середине марта, – поскольку все, что мы делаем или пытаемся сделать, кажется неправильным и ни к чему нас не приводит».
Не слишком утешили его и перестановки в кабинете министров, вызванные смертью министра судоходства сэра Джона Гилмора в конце марта. «Новая кровь не поступает» – таков был его комментарий, и, как большинство его подданных, он жаждал действий. Однако долго их откладывать не пришлось. Реорганизация в правительстве позволила мистеру Черчиллю занять более видное место в координации деятельности министров обороны и начальников штабов, и наконец было принято решение лишить Германию скандинавских ресурсов путем минирования территориальных вод Норвегии. К сожалению, это решение сопровождалось хвастливым заявлением Чемберлена о том, что «Гитлер опоздал на автобус» (4 апреля), за которым 9 апреля последовало гибельное, давно готовящееся вторжение Германии в Данию и Норвегию.
Первой общественной реакцией на Норвежскую кампанию стало чувство облегчения оттого, что тупиковая ситуация последних семи месяцев наконец-то была преодолена. Никто не сомневался, что в операции с ярко выраженным военно-морским характером британцы будут более чем достойны противника, и ожидания возросли. Король разделял эту надежду, поскольку его также раздражало бездействие. Во второй половине дня 9 апреля в военном зале Адмиралтейства ему показали расположение британского боевого флота у берегов Норвегии, но затем он получил мрачные известия о том, что немцы захватили почти все норвежские порты. И все же даже сейчас он ощущал недостаток той личной активности, к которой стремился. «У меня был плохой день, – написал он в тот вечер. – Все, кроме меня, работают в лихорадочном напряжении».
Но королю вскоре предстояло немало потрудиться. Вопреки заверениям мистера Чемберлена и мистера Черчилля, к 4 мая стало совершенно очевидно, что, за исключением ненадежного плацдарма союзников в Нарвике, вся Норвегия находилась в руках врага, и, несмотря на храбрость их войск, Великобритания и Франция потерпели сокрушительное поражение. Катастрофический исход Норвежской кампании выявил в парламенте и в стране в целом накопившееся недовольство правительством Чемберлена, которое так долго оставалось скрытым. Во время войны правительство должно быть чрезвычайно сильным, чтобы противостоять неудачам, а после семи месяцев войны без каких-либо подвижек администрация Чемберлена оказалась слишком слабой, чтобы пережить катастрофу. Буря, которую оно только что перетерпело после провала с отправкой помощи в Финляндию, была ничем по сравнению с тем ураганом, который разразился, когда премьер-министр и его коллеги предстали перед палатой общин 7 мая, в первый день чрезвычайно серьезных дебатов по Норвегии.
В течение этих двух дней в палате царило напряжение, а страсть и драматизм споров накалились даже сильнее, чем во времена Мюнхенского соглашения. Воспоминания старейших парламентариев восходили к падению «Мягкой коалиции» в 1916 году и выходу консерваторов из коалиции Ллойд Джорджа на заседании Карлтонского клуба в 1922 году; а историки искали прецедент столь крупного партийного потрясения в Крымской войне и движении Робака[132]. Ведь помимо нападения доблестного члена парламента от Северного Портсмута сэра Роджера Кейса, великолепного в своей адмиральской форме, и драматичного призыва мистера Ллойд Джорджа к премьер-министру «показать пример самопожертвования, поскольку ничто не могло бы способствовать победе больше, чем его отказ от своих полномочий», положение усугубилось тем, что пять членов Консервативной партии выступили против правительства и только шесть, не считая министров, высказались за него. Когда под сводами палаты представителей разнеслась страстная речь мистера Эмери, вторящая словам Кромвеля, который, обращаясь к Долгому парламенту, громогласно произнес: «Вы больше не годитесь на то, чтобы быть парламентом! Вы уже и так сидели слишком долго! Убирайтесь, говорю я вам, и дайте нам с вами покончить. Во имя Господа, убирайтесь!» – это прозвучало похоронным звоном по правительству мистера Чемберлена, несмотря на старательные усилия мистера Черчилля восстановить равновесие.
Мистер Чемберлен, однако, не сразу смирился с близостью поражения. Когда он вечером встретился с королем Георгом в первый день дебатов, 7 мая, то с улыбкой сказал, что пришел не для того, чтобы подать в отставку, и что он еще не оставил надежду на реорганизацию своего правительства на основе национальной коалиции, к которой присоединилась бы Лейбористская партия. «Я спросил премьер-министра, – писал король, – поможет ли ему, если я поговорю с Эттли о национальной позиции Лейбористской партии, и что я надеюсь, что они поймут, что должны взять на себя ответственность и присоединиться к национальному правительству, но мистер Чемберлен придерживался мнения, что такое обращение следует отложить до окончания ежегодной конференции Лейбористской партии, которая состоится в ближайшие выходные в Борнмуте, поскольку тогда мистер Эттли будет более уверен в позиции своих сторонников».