Именно опираясь на эту точку зрения, когда позднее встал вопрос об исключении имен короля Италии и Бельгии из рыцарского списка и об удалении их знамен из часовни Святого Георгия в Виндзоре, его величество согласился с мнением своих советников, что окончательное решение по делу короля Леопольда следует отложить до окончания войны. Поэтому его знамени было позволено остаться, и оно находится там и до сих пор.
В Нидерландах судьба Британских экспедиционных сил все еще висела на волоске. Капитуляция голландской армии 15 мая поставила под угрозу британские, бельгийские и французские войска к югу от Шельды, и теперь ничего не оставалось, как обеспечить выход Британского экспедиционного корпуса через северные порты Ньюпорт и Дюнкерк. Однако теплилась надежда, что положение улучшится благодаря крупномасштабному контрнаступлению, которое планировал генерал Вейганд.
Донесения, которые король получал, дабы быть в курсе стратегического положения и общего состояния морального духа французского правительства и Верховного командования, вызывали у него глубочайшую тревогу, о чем свидетельствует одна из записей в его дневнике того времени.
«Четверг, 23 мая.
Я хотел встретиться с Ньюоллом, маршалом Королевских ВВС, которого не видел некоторое время, и он пришел вечером. Он только что покинул совещание начальников штабов с премьер-министром и сообщил мне, что ситуация во Франции критическая. Горт прислал сообщение, в котором говорилось, что у него не хватает провианта и боеприпасов. Из-за стремительного продвижения немецких танков и моторизованной дивизии его пути сообщения через Амьен были перерезаны, и продовольствие нужно было доставлять во Францию отсюда по воздуху. Немецкие танки достигли Булони, захватили форт над городом и обстреливали гавань. Он опасался, что 2-й ирландский гвардейский и 2-й валлийский гвардейский полки понесли большие потери, поскольку не смогли остановить танки с помощью противотанковых орудий. Форт подлежит немедленной бомбардировке. Ньюолл выразил сожаление, что он представил такой мрачный отчет, и он сообщил, что французское командование, должно быть, „залипло“ за линией Мажино. Они полагали, что в этом месте Маас невозможно перейти, а Арденский лес – невозможное место для развертывания армии. Однако у немцев это получилось.
…Эта новость настолько обеспокоила меня, что я отправил Уин-стону сообщение с просьбой зайти ко мне после ужина. В 7:30 я узнал, что французы контратаковали с юга и, как сообщается, они вошли в Амьен, Альберт и Перонн. Сообщение пришло из Вашингтона. Премьер-министр пришел в 22:30. Он сообщил, что французский план, разработанный Вейганом, не увенчался успехом и ему придется отдать приказ BEF [Британскому экспедиционному корпусу] возвращаться обратно в Англию. Эта операция означала бы потерю всего оружия, танков, боеприпасов и всех складов во Франции. Вопрос заключался в том, сможем ли мы вернуть войска из Кале и Дюнкерка. Сама мысль о том, что придется отдавать приказ об этом передвижении, вызывает ужас, поскольку человеческие жертвы, вероятно, будут огромными».
Именно на этом фоне надвигающейся катастрофы король на следующий день выступил в эфире в честь Дня империи, опасаясь, как бы еще какие-нибудь печальные известия не заставили его в последний момент изменить текст сообщения. Такие новости действительно поступили двадцать четыре часа спустя после капитуляции бельгийской армии, вступившей в силу в полночь с 27 на 28 мая, полностью обнажив левый фланг союзников. Теперь не оставалось ничего другого, как обеспечить выход максимального количества войск Британского экспедиционного корпуса из периметра Дюнкерк – Ньюпор, но существовали две серьезные неопределенности: доберется ли немецкая бронетехника, двигавшаяся вдоль побережья, до поста первой и, таким образом, отрежет британцев от путей эвакуации? Или, в случае если измученные войска достигнут побережья, не будут ли они разбомблены люфтваффе до полного уничтожения, прежде чем их успеют вывезти? У многих возник третий вопрос: а возможна ли эвакуация вообще? Но мистер Черчилль и невероятная способность Королевского флота к импровизированному реагированию решительно ответили утвердительно на этот вопрос[139].
Король был осведомлен обо всех этих факторах. Судьба его армии была связана с ним ежечасно, день за днем, во время одного из самых героических арьергардных боев в истории – «Чуда Дюнкерка», получившего более прозаичное название операция «Динамо», ставшего беспрецедентным достижением сотрудничества трех служб. «После ланча я виделся с Энтони Иденом, который сообщил мне, что за последние 48 часов мы эвакуировали 30 000 человек», – записал король в дневнике 29 мая, и после этого каждый вечер он заносил в дневник отчет о ежедневном количестве спасенных.
«Четверг, 30 мая.
Мы эвакуировали 80 000 военнослужащих BEF.
Пятница, 31 мая.
Мы эвакуировали 133 000 военнослужащих BEF и 11 000 французских военнослужащих.
Суббота, 1 июня.
Мы эвакуировали 175 000 военнослужащих BEF и 34 000 французских военнослужащих.
Воскресенье, 2 июня.
Мы эвакуировали 215 000 военнослужащих BEF и 60 000 французских военнослужащих».
Наконец была достигнута предпоследняя стадия чудесного спасения, и король мог написать с благодарностью и облегчением:
«Понедельник, 3 июня.
Сегодня мы эвакуировали 224 000 военнослужащих BEF и 85 000 французских военнослужащих. Последние солдаты BEF эвакуированы».
И снова, как и в Галлиполи в 1915 году[140], свершилось невозможное. Но войска смогли унести домой не больше, чем свои жизни. Их артиллерия и бронетехника были потеряны, транспорт, запасы и боеприпасы уничтожены[141], но сами они находились в безопасности, за что король и его народ выражали безмерную благодарность. Король записал в дневнике:
«Вторник, 4 июня.
Сегодня мы эвакуировали более 102 000 французских военнослужащих, что в целом составило 327 000 человек.
Среда, 5 июня.
Сегодня мы эвакуировали 111 000 французских военнослужащих, что в целом составило 335 000».
В тот день, когда чудо завершилось, король принял некоторых из его участников, в том числе французского адмирала Абриоля, завершившего уничтожение Дюнкерка, и командиров 2-го и 3-го Британского экспедиционного корпуса. «Все они поведали мне одну и ту же историю о героизме и преданности солдатскому долгу, а также о трудностях, которые им пришлось преодолеть, – записал он позже вечером. – Дороги перекрыты всевозможным транспортом, тысячи беженцев представляют собой жалкое зрелище. Они устали, но длительный сон пошел им на пользу».
И действительно, времени для отдыха оставалось мало, поскольку битва за Францию все еще продолжалась, хотя сопротивление со стороны французов постепенно угасало. 4 июня король Георг направил президенту Лебрену, с одобрения своих министров, телеграмму с выражением сочувствия и поддержки: «Мы сочувствуем потерям, которые понесла Франция, но видим в них стойкое проявление французского героизма и преданности», – однако вскоре стало очевидно, что боевой дух Франции сошел на нет. От мистера Черчилля король узнал о стремительно ухудшавшейся ситуации, какой ее увидел премьер-министр на встрече с французскими министрами, – отчаянная храбрость военного министра Поля Рейно, горький пессимизм генерала Вейгана, пораженческое настроение маршала Петена. Конец наступил быстро. 16 июня Рейно отказался от борьбы и подал в отставку: маршал Петен сформировал правительство и позднее той же ночью потребовал соблюдения условий перемирия. Душа Франции погрузилась в затмение.
Внимание Великобритании теперь сосредоточилось на спасении французского флота от попадания в руки Германии и Италии. 10 июня Италия объявила войну Великобритании и Франции. «Муссолини не объяснил причины, – написал в тот вечер король в своем дневнике. – Пусть он пожалеет о том дне, когда отдал приказ». Снова и снова в эти последние судьбоносные дни мистер Черчилль умолял французское правительство распорядиться флотом практически любым способом, только не дать врагу захватить или конфисковать его, и предлагал всевозможные соблазны, включая новую идею франко-британского союза. Ответы французов были уклончивыми. Они не хотели отправлять свои корабли в британские порты и не позволяли им интернироваться в Америку; они предложили отправить их в Северную Африку, чтобы там демонтировать.
Однако это никак не удовлетворяло британское правительство, которое заручилось поддержкой короля Георга, чтобы сделать последнее обращение. Поздно вечером 22 июня, когда, как оказалось, франко-германское соглашение о перемирии уже было подписано в Компьене, от его величества президенту Лебрену была отправлена следующая телеграмма:
«С глубоким беспокойством и тревогой я узнал, что наше правительство под жестоким давлением трагических дней рассматривает возможность отправки французского флота во французские порты Северной Африки, где он будет демонтирован. Фактически это должно привести к тому, что французский флот окажется там, где ему будет угрожать явная опасность попасть в руки противника.
Мне нет нужды напоминать вам, господин президент, что, случись это, насколько велика будет опасность для нашего общего дела, и я полагаюсь на торжественное и четко выраженное заверение, данное моему правительству, что ваше правительство ни при каких обстоятельствах не согласится на какие-либо условия, влекущие за собой такие последствия».
К сожалению, британский посол сэр Рональд Кэмпбелл, которому телеграмма была отправлена для передачи по назначению, получил ее только на следующее утро, когда он уже покинул Бордо. Не имея возможности доставить ее лично президенту, он переслал телеграмму по телеграфу из Сен-Жан-де-Люз. К тому времени, когда она дошла до растерявшегося месье Лебрена, жребий был уже брошен, и трагическим продолжением стали события в Ране и Мерсэль-Кебире 3 июля