Однако, несмотря на эти трудности, в начале осени 1940 года был проведен обмен посланиями с правительством маршала, целью которого было получить заверения от Виши в том, что они не передадут остатки французского флота немцам и не нападут сами на французские колонии, которые объединились с генералом де Голлем для борьбы с нацистами. Если такие гарантии будут получены, британское правительство, со своей стороны, будет готово вести переговоры о modus vivendi, согласно которому ограниченной торговле будет разрешено преодолеть британскую блокаду между французской метрополией и ее североамериканскими территориями.
Эти переговоры оказались безуспешными, поскольку пораженческий настрой маршала Петена свидетельствовал против всех подобных соглашений. С приближением осени стало очевидно, что давление, оказываемое на вишистскую Францию с целью объявить себя «коллаборационистом», в отношении Германии, усиливалось, и, как следствие, британское правительство предприняло последнюю попытку ограничить это принуждение. 21 октября мистер Черчилль выступил со своим знаменитым радиообращением к французскому народу и вдобавок к этому призвал короля Георга проявить мудрость и обратиться к маршалу лично.
Его величество охотно согласился с этим предложением, хотя его собственное мнение, выраженное им в дневнике 12 октября, было следующим:
«Месье маршал!
В этот ответственный момент в жизни британского и французского народов я посылаю вам свое благоволение. Перемирие, которое вы были вынуждены заключить с общим врагом, и его оккупация стольких французских портов и аэродромов для нападения на мою страну стали тяжким дополнением к бремени, которое приходится нести моему народу. Тем не менее эти трагические события не ослабили в сердцах британцев симпатии и чувства товарищества, выросшие за многие годы мира и войны между британским и французским народами. Мы полны решимости бороться до конца, и мы уверены, что в конечном итоге Британия одержит полную победу над Гитлером и его режимом. Мы торжественно заявляем, что наша победа принесет с собой восстановление свободы и величия Франции.
До меня доходят сообщения о попытке немецкого правительства добиться от вас обязательств, которые выходят далеко за рамки условий, принятых вами во время заключения перемирия. Я помню, что тогда вы выразили свою решимость не принимать никаких условий, позорящих имя Франции. Я уверен, что и сейчас вы отвергнете предложение, которое опозорило бы Францию и нанесло урон бывшему союзнику. Катастрофа, обрушившаяся на Францию, лишила нас ее помощи, но если бы Франция выступила против нас и оказала прямую помощь нашему врагу, то это действительно стало бы мрачнейшим событием в истории. Я не сомневаюсь, что, отвергая любые подобные предложения, которые могли бы быть сделаны, вы заручитесь согласием подавляющего большинства представителей обоих наших народов и других стран, которые верят в вашу честь как солдата и которые видят в победе Великобритании надежду на спасение Франции».
Обращение короля дошло до маршала в критический момент. 23 октября Гитлер, беседуя с генералом Франко в Андайе[152], впервые столкнулся с достойным соперником в уловках дипломатии. На следующий день произошла историческая встреча с Петеном в Монторе, которая, хотя и названная позже апологетами маршала «дипломатическим Верденом», по сути, привела к официальному принятию правительством Виши принципов сотрудничества с Германией. Только на следующий день после своей второй капитуляции перед Гитлером маршал Петен получил послание короля, и о том, что оно мало на него подействовало, можно судить по тому факту, что 30 октября в радиопередаче из Лиона, обращенной к французскому народу, он объявил, что встретился с Гитлером по собственному желанию. «Я не подвергался диктату или давлению с его стороны. Был рассмотрен вопрос о сотрудничестве между нашими двумя странами. Я принял его принципы. Приложение будет определено позже».
Ответ маршала королю был отправлен из Мадрида 2 ноября. Он был далеко не удовлетворительным. Король записал в своем дневнике: «Петен прислал мне весьма примитивный ответ на мое сообщение. Суть в том, что он утверждает, будто французский народ глубоко переживал нападения, которым его страна неоднократно подвергалась со стороны Королевского военно-морского флота, а также поддержку, оказанную правительством его величества французам, восставшим против собственной страны. Он утверждает, что французское правительство стремилось избежать любых действий, которые могли бы усугубить ситуацию, и что оно не предпримет никаких неоправданных нападок, но будет уважать важнейшие интересы французской нации».
Вполне вероятно, что в то время ничто не могло удержать маршала от его квазимистической веры в то, что только страданиями и невзгодами можно возродить душу Франции, и что формой такого жертвоприношения, которую он считал наилучшей для нее, было сотрудничество с Германией, а не с Великобританией. Возможно, для того, чтобы обращение короля возымело действие, его следовало бы направить раньше. Если бы оно попало к маршалу до его отъезда в Монтуар, то его эффективность, вероятно, была бы действеннее. По-видимому, как и в случае с президентом Лебреном во время французского перемирия, вмешательство короля было предпринято слишком поздно для какой-либо перспективы на успех.
Позорное вступление Италии в войну 10 июня 1940 года, в тот момент, когда казалось, что трофеи победы можно было бы получить, не проливая итальянской крови, – поступок, который в тот же день был соответствующим образом заклеймен президентом Рузвельтом, – получило осуждение как в Африке, так и в Европе; ибо из Ливии Муссолини мог приступить к осуществлению своих грандиозных планов по восстановлению Римской империи и господству в Средиземноморье. Ключ к успеху или провалу задумок дуче находился в Египте, где ему противостоял британский фельдмаршал генерал Уэйвелл с военными силами, насчитывавшими 36 000 человек, включая одну бронетанковую дивизию из двух частично укомплектованных бригад. Этому небольшому отряду противостояла армия в 215 000 человек под командованием маршала Бальбо, тогда как в итальянской Восточной Африке располагалась еще одна армия в 200 000 человек под командованием герцога Аостского. Неудивительно, что перед лицом такой подавляющей численности врага генерал Уэйвелл, который отличался талантом одерживать победы в сражениях при хроническом отсутствие необходимых ресурсов для достижения решающего триумфа, приказал своим войскам всегда «действовать так, чтобы один человек казался дюжиной, один танк – эскадрильей, а рейд – наступлением».
Важнейшим фактором безопасности британских войск служило наличие в Каире египетского правительства, благосклонно настроенного по отношению к Великобритании, желающего и способного выполнять положения англо-египетского союза; но правительство тогдашнего премьер-министра Али Махер-паши никак нельзя было назвать таковым. В сентябре 1939 года Египет разорвал дипломатические отношения с Германией, но, по согласованию с британским правительством, не стал объявлять войну. Однако в июне 1940 года итальянская дипломатическая миссия в Каире осталась на месте после объявления Италией войны Великобритании, и Али-Махер в настоящее время отвергал все попытки Великобритании добиться их высылки.
Премьер-министр, придворная клика и многие религиозные лидеры были профашистами и предпочитали политику умиротворения. Ситуация сложилась безвыходной, и британскому послу сэру Майлзу Лэмпсону были направлены инструкции с тем, чтобы он решительно заявил королю Фаруку, что он должен избавиться от Али Махера и назначить премьер-министром того, кто мог бы сформировать сильное и представительное правительство, которое также могло бы рассчитывать на поддержку народной вафдистской партии, возглавляемой Нахас-пашой.
Аудиенция короля Фарука с сэром Майлзом Лэмпсоном во дворце Абдин в Александрии во второй половине дня 17 июня была не из приятных. Король был крайне возмущен тем, что он назвал британским «вмешательством» во внутренние дела Египта и в осуществление своих королевских прерогатив. Особенно ему не нравился совет проконсультироваться с Наха-пашой, которого он в 1937 году уволил с поста премьер-министра. Посол, однако, был настойчив, и, когда позже тем же вечером он отбыл в Каир, и он, и король Георг знали, что его величество проиграл битву.
Однако король Фарук сдался не сразу. Он был очень рассержен и некоторое время рассматривал возможность отречения. А пока он направил в Лондон гневный и личный протест королю Георгу, который получил его из рук египетского посла 19 июня. До этого времени отношения между двумя суверенами были дружественными. Во время немецкой оккупации Чехословакии в марте 1939 года король Фарук направил личное послание королю Георгу, в котором заверил его, что Египет будет неукоснительно выполнять свои обязательства по договору с Великобританией. Государственный визит египетских короля и королевы в Лондон был запланирован на осень 1939 года, но его пришлось отменить из-за начала войны, однако король Георг передал дружеское послание мистеру Энтони Идену, когда тот, будучи государственным секретарем доминионов, посетил Каир в феврале 1940 года, выразив свое разочарование по поводу отмены визита и свою признательность за благоприятные условия и помощь, предоставленные Египтом британским вой скам. Это послание было воспринято благосклонно.
Однако теперь короля Георга возмутила критика действий британского представителя в Каире. «Я сказал послу Египта, что надеюсь, что Фарук „выполнит“ условия нашего договора, – записал он. – Я послал Фаруку решительный ответ, и я знал, что Лэмпсон будет действовать».
В этом ответе, который после консультации с министерством иностранных дел был передан египетскому послу 20 июня, король сообщил королю Фаруку, что совет британского посла был дан в соответствии с четкими инструкциями британского правительства, которое считает, что инт