Министерство иностранных дел предложило попросить мистера Самнера Уэллса, в то время осуществлявшего „миссию по установлению фактов мира“ для президента, захватить письмо короля с собой в Вашингтон, но хитрый американский дипломат, знающий об идеологической атмосфере в своей стране, выразил несогласие.
„Самнеру Уэллсу показали копию моего письма президенту Рузвельту, – писал король 13 марта, – и он прокомментировал, что не может его принять, поскольку в одном месте упоминается о сотрудничестве США с нами, и это будет означать, что мы просим у США военной помощи. Меня это очень рассердило. Из этого следует, что администрация США и сами Соединенные Штаты не собираются ничего предпринимать до окончания президентских выборов“.
Письмо, датированное 2 апреля, было, однако, отправлено по обычным дипломатическим каналам и стало первым из многих, которыми обменивались король и президент в ходе войны. Эта переписка, составившая еще одну немаловажную связующую нить англо-американской дружбы в это критическое время, оставалась, разумеется, неизвестной общественности обеих стран.
„Мой дорогой президент Рузвельт!
В разгар забот, связанных с ходом войны, я время от времени задумывался над вопросом, каким будет положение дел в Европе и, возможно, в других странах после окончания войны. Вы, несомненно, тоже думаете об этом.
Я считаю, мы должны принять как должное, что в тот момент, когда военные действия прекратятся, во многих частях Европы и, возможно, в других местах будет наблюдаться серьезная нехватка предметов первой необходимости.
Мы не можем гарантировать, что, когда это время придет, будет проявлена оперативная инициатива, за которой последуют необходимые действия. Наоборот, я полагаю, можно считать само собой разумеющимся, что ответственные органы будут полностью заняты. Следовательно, существует опасность того, что, если мы не подготовимся заранее, могут возникнуть повсеместные несчастья и нищета. Поэтому я считаю, что было бы разумно уже сейчас рассмотреть вопрос о том, не следует ли в ближайшем будущем создать какую-либо международную организацию, с тем чтобы у нас имелись планы, готовые к приведению в действие, как только наступит подходящий момент. Мне кажется, что уже сейчас не слишком рано приступить к предварительному изучению потенциальных запасов самых необходимых продуктов питания и одежды, источников поставок этих предметов и возможности их направления в Европу, а также распределения в различных странах, которые могут в них больше всего нуждаться.
Если вы согласны со мной в том, что предварительное исследование такого рода имело бы большое значение, я был бы очень рад узнать ваше мнение относительно наилучшего метода его проведения.
Всегда и неизменно искренне ваш
Георг R.I.“.
Не вызывает сомнения, насколько мудрыми были эти долгосрочные соображения короля, когда понимаешь, что в 1940 году он предвидел именно те проблемы, которые на самом деле возникли примерно шесть или семь лет спустя. Поспешное прекращение ленд-лиза в 1945 году, план Маршалла и создание Организации европейского экономического сотрудничества в 1947 году стали именно теми событиями, которые король Георг предсказывал в своем первом письме президенту.
Ответ мистера Рузвельта от 1 мая был дружественным и выражал готовность к сотрудничеству. Он полностью разделял взгляды короля и, по его словам, назначил правительственный комитет для незамедлительного изучения запасов продовольствия и одежды, имеющихся в то время в различных частях мира, а также способ, с помощью которого производство тех предметов, которые будут наиболее жизненно необходимы, можно эффективно увеличить в качестве дополнительного резерва. Он выразил надежду, что, если британское правительство создаст аналогичный орган в Лондоне, это повлияет на полезный обмен информацией.
Прежде чем какое-либо подобное предложение могло быть реализовано, весь ход войны радикально изменился с началом немецкого наступления 10 мая; а поскольку на континенте в значительной степени господствовал Гитлер, рассмотрение послевоенных проблем приобрело более отдаленный характер. Когда 22 июня король Георг отправил свой ответ, Франция уже пала, но он не позволил этому событию отдалить его от основных и возможных мировых потребностей. Он написал:
„Мой дорогой президент Рузвельт!
Я был очень рад вашему письму от 1 мая, в котором говорилось о чрезвычайных обстоятельствах, которые возникнут в конце войны. Каждый проходящий день показывает, что условия действительно будут тяжелыми, и экспертное исследование, которое вы предлагаете в отношении доступных запасов продовольствия и одежды, а также возможности увеличения запасов жизненно необходимого, должно иметь большое значение для того, чтобы можно было направить усилия наилучшим образом, когда придет время.
Через правительственный комитет в этой стране было решено провести изучение по вопросам, указанным в вашем письме, и я надеюсь, что обмен информацией по правительственным каналам между американским и британским комитетами может оказаться реальной помощью в подготовке к решению этой серьезнейшей проблемы. Я очень благодарен вам за готовность к сотрудничеству в этом деле, которое будет так много значить для народов Европы.
Остаюсь искренне ваш
Георг R.I.“.
Несмотря на озабоченность грозящей опасностью вторжения и началом Битвы за Британию, король Георг не оставлял своего интереса к послевоенным проблемам. Теперь особое значение приобретала необходимость противодействия „Новому порядку“, провозглашением которого, как предполагалось, Гитлер попытается объединить Европу под властью нацистов. Король обратил на это самое пристальное внимание. По его приказу сэр Александр Хардиндж направил в министерство иностранных дел меморандум, который предусматривал принятие Великобританией и Соединенными Штатами совместной декларации, приветствующей идею добровольной федерации европейских государств после войны и обещающей свою финансовую и экономическую поддержку такой организации.
Однако, хотя ценность подобного заявления была бы несомненной, по мнению советников короля, американское общественное мнение все еще было недостаточно готово, чтобы правительство Соединенных Штатов могло присоединиться к любому подобному демаршу, поскольку это могло бы означать готовность американцев взять на себя прямую ответственность за формирование и поддержание Европейской федерации. Поэтому инициативу короля предлагалось отложить до тех пор, пока Америка не станет активной воюющей стороной, и тогда общественное мнение в Соединенных Штатах может счесть его представляющим прямую заинтересованность самого американского народа в сотрудничестве с целью будущего восстановления Европы как важном элементе своего собственного благополучия. Приняв этот совет, хотя и с некоторой неохотой, король выразил надежду, что после войны маятник американского общественного мнения в отношении участия в европейских делах может быть ускорен осознанием того, что Европа, в которой властвуют нацисты, будет представлять собой угрозу американской безопасности.
Поэтому на время этот вопрос отложили, но инициатива короля не была полностью бесплодной. Был назначен Министерский комитет для рассмотрения возможности создания послевоенной европейской системы на основе федерации. Но у комитета имелась и другая цель, которая всегда оставалась близка сердцу короля Георга. На него также возлагалась задача по предварительному рассмотрению плана социальной реформы для Объединенного королевства, направленной на обеспечение равенства возможностей и социальных услуг среди всех слоев общества, тем самым увековечивавшей дух национального единства, достигнутый в стране во время войны. Именно в результате этого предварительного исследования в конечном счете и появилась модель Бевериджа по социальному страхованию и обеспечению полной занятости в свободном обществе.
1 мая 1940 года, одновременно с ответом на первоначальное предложение короля Георга о планах послевоенного восстановления, президент Рузвельт написал еще одно, более неофициальное письмо его величеству. Это второе письмо, пришедшее в разгар падения правительства Чемберлена, видимо, пробудило воспоминания о тех счастливых, хотя и напряженных, часах, которые король провел в Гайд-парке меньше года назад.
„В течение многих недель, а то и месяцев, – писал президент, – я собирался послать вам личное письмо, дабы сказать вам и королеве, как много места вы занимали в наших мыслях. Прошлый июнь кажется таким далеким. Вы, наверное, помните, что в тот субботний вечер в Гайд-парке, когда после напряженного рабочего дня я не давал вам спать, моя убежденность в вероятности войны могла показаться вам пессимистичной. Спустя немногим более месяца после нашей встречи конгресс заверил меня, что войны быть не может, и в течение нескольких недель мне приходилось мириться с обвинениями в том, что я „накликаю беду“. Я, конечно, не могу радоваться своим пророчествам, но, по крайней мере, это позволило мне донести всю серьезность ситуации в мире до тех американцев, которые, в слишком большом количестве, до сих пор верили, что, что бы ни случилось, мало повлияет на нашу страну.
Я очень надеюсь, что к тому времени, когда вы получите это письмо, довольно тревожные новости, поступавшие за последние две недели, улучшатся.
Я неизменно желаю, чтобы вы и ваша семья знали, что у вас есть очень надежные и верные друзья в лице моей жены и меня, и вы должны без колебаний обращаться ко мне за любой помощью, которую я могу вам оказать или облегчить вашу ношу.
На днях Маккензи Кинг навестил меня в моем коттедже в Уорм-Спрингс, и меня радует мысль, что Канада и Соединенные Штаты находятся в таких по-настоящему близких отношениях.
Выражаю вам свои самые теплые пожелания – и позвольте мне добавить, что я искренне надеюсь, что вы заботитесь о своем здоровье, потому что ваше крепкое физическое состояние имеет огромное значение для всего мира“.