Тень остался в гостинице еще на день, а потом сел на автобус до Турсо, а оттуда на поезд до Ивернесса.
В поезде он заснул, но ему ничего не приснилось.
Когда он проснулся, на банкетке рядом с ним сидел мужчина. Мужчина с лицом жестким, как лезвие топора, читал книгу в бумажной обложке. Увидев, что Тень проснулся, он ее закрыл. Тень глянул на обложку: «Трудность бытия» Жана Кокто.
— Хорошая книга? — спросил Тень.
— Ничего, нормальная, — ответил Смит. — Тут сплошь эссе. Предполагается, что они очень личные, но создается такое впечатление, что всякий раз, когда он невинно поднимает глаза и говорит: «Это все я», перед тобой какой-то двойной блеф. Но «Belle et la Bete»[2] мне понравился. Когда я его смотрел, мне казалось, я к нему ближе, чем когда читаю его откровения,
— Тут все на обложке, — сказал Тень.
— Вы о чем?
— Трудность быть Жаном Кокто.
Смит почесал нос.
— Вот, прочтите. — Он протянул Тени газету «Скотсмен»[3]. — На девятой странице.
Внизу девятой страницы была небольшая заметка: отошедший от дел врач покончил жизнь самоубийством, Тело Гаскелла нашли в его машине, припаркованной на стоянке для пикников у прибрежного шоссе. Он проглотил тот еще коктейль из обезболивающих, залив его почти полной бутылкой «Лагавулина».
— Мистер Элис не переносит, когда ему лгут, — сказал Смит. — Особенно наемные работники.
— Про пожар там что-нибудь есть? — спросил Тень.
— Какой пожар?
— И то верно.
— Но я нисколько бы не удивился, узнав, что в ближайшие несколько месяцев сильных мира сего станут вдруг преследовать всякие несчастья. Автокатастрофы. Аварии поездов. Может быть, даже самолет упадет. Убитые горем вдовы, сироты и возлюбленные. Очень грустно.
Тень кивнул.
— Знаете, — продолжал Смит, — мистер Элис очень беспокоится о вашем здоровье. Он волнуется. Я тоже волнуюсь.
— Вот как? — переспросил Тень.
— На все сто. Я хочу сказать, вдруг с вами что-то случится, пока вы в нашей стране? Может, через дорогу не в том месте перейдете. Пачку денег покажете не в том пабе. Мало ли что? Проблема в том, что, если вы пострадаете, то — как там ее зовут? — мамаша Гренделя может неверно это понять,
— Ну и?..
— И мы считаем, что вам лучше уехать из Англии. Так ведь для всех будет безопаснее, правда?
Некоторое время Тень молчал. Поезд начал замедлять ход.
— Ладно, — сказал Тень наконец.
— Это моя станция, — сказал Смит. — Я тут выхожу. Мы закажем вам билет — разумеется, первым классом, Куда бы вы ни направились. Билет в один конец. Только скажите, куда хотите поехать.
Поезд остановился. Не станция даже, маленький полустанок, как будто посреди нигде. У перрона, на жиденьком солнышке был припаркован большой черный автомобиль. Стекла в окнах были затемненные, и Тень не смог разглядеть, кто в нем.
Опустив окно купе, мистер Смит открыл снаружи дверь вагона и ступил на платформу. Потом повернулся, чтобы через открытое окно поглядеть на Тень.
— И?..
— Думаю, — сказал Тень, — я несколько недель погуляю по Англии, посмотрю местность. Вам придется просто молиться, чтобы, переходя улицу, я смотрел по сторонам.
— А потом?
И тут Тень понял. Возможно, он с самого начала это знал.
— В Чикаго, — сказал он Смиту, когда поезд дернулся и начал отъезжать от станции. Произнося эти два слова, Тень почувствовал себя старше. Но нельзя же откладывать это вечно.
А потом добавил так тихо, что слышать мог только он один:
— Наверное, я возвращаюсь домой.
Вскоре пошел дождь: огромные капли разбивались о стекла, по окнам хлестали серые струи, отчего весь мир расплывался пятнами серого и зеленого. В пути на юг Тень сопровождали утробные раскаты грома. Ворчала гроза, выл ветер, молнии отбрасывали на небо гигантские тени, и в их обществе Тень понемногу начал чувствовать себя не таким одиноким.