На рассвете Кохан, закутанный в капюшон, тронулся по направлению к чешской столице, выбирая кратчайший путь и хорошо знакомые ему тропинки. Для себя лично он мог найти помещение в старом городе, у мещанина Вуйка, у которого он уже несколько раз останавливался; ему нужно было позаботиться лишь о помещении для короля и о разговоре с Рокичаной.
Он рассчитал, чтобы приехать в город в сумерки, но еще до закрытия ворот, и прямо отправиться к Вуйку. Он знал, что его там радушно примут, так как никогда не скупился и щедро платил, а дочь Вуйка, красивая Зоня, веселая, миловидная, игривая девушка была к нему расположена и всегда была ему рада. Все знали и догадывались, почему он так часто туда заглядывал, и его приезд ни для кого не был секретом.
Да и Зоне, с утра до ночи говорившей, трудно бы сохранить секреты; она выболтала бы и собственные грехи, до того у нее язык чесался. Будучи сама легкомысленной и кокеткой, она всегда была рада помочь во всякой интрижке, так как ей казалось, что чужой грех оправдывает ее собственное поведение.
Как раз в то время, как приехавший Кохан переодевался в отведенной ему комнате, Зоня, стоявшая на крыльце дома, заметила приходившего мимо Енджика. Она его хорошо знала, слышала о его любви к Рокичане, и хотя жалела его, однако часто над ним подтрунивала. Он шел с опущенной головой и не заметил девушки, которая шаловливо нагнувшись к нему, шепнула:
– Тебе остается только повеситься, Енджик! Они отнимут-таки от тебя Кристину. Опять приехал от польского короля посол, который возит ей драгоценности; если б она была каменная, то и то не устояла бы… Да, она счастливая женщина.
Енджик остановился и сильно насупился; из слов Зони он догадался о приезде Кохана, на которого он давно уже точил зуб. Девушка, между тем, со смехом убежала в комнату.
Енджик, мучимый ревностью и желанием принять меры для охранения доброго имени вдовы, притаился за углом дома, поджидая Кохана.
– Ничего они не достигнут, – шептал он про себя, – пускай же даром не шатаются и не пятнают ее доброй славы. Этому же должен быть положен конец! В сумерках Кохан выбежал из дома Вуйка, спеша к вдове; но лишь только он появился на улице, как Енджик его остановил.
Думая, что его по ошибке приняли за другого, Рава пробормотал что-то и хотел обойти нахала, заступившего ему дорогу, но Енджик удержал его за плащ.
– Не бойтесь, – сказал он, – я не разбойник, я знаю, кто вы и с какой целью сюда прибыли; мы должны переговорить.
– Но я не знаю, кто вы, – возразил нетерпеливо Рава, хватаясь за меч, – да и у меня нет ни времени, ни желания с вами разговаривать.
– Я Енджик, здешний купец, меня все знают, – воскликнул чех, не позволяя Раве уйти, – вы должны со мной поговорить!
Рава вспылил.
– Никто не смеет меня принуждать! – крикнул он.
В этот момент Енджик что-то шепнул ему на ухо. Рава притих, и они оба вошли в дом Енджика, находившийся на расстоянии нескольких шагов.
Осветив комнату, купец, как гостеприимный хозяин, велел подать пива и, усевшись на скамейке против Равы, начал:
– Вы опять приехали? Что? Но напрасны все ваши труды. Король, или не король – никто не возьмет Рокичану без венчания! Я ее знаю с детских лет. Если бы даже она согласилась – чего, конечно, никогда не случится – то родные и друзья этого не допустят. Зачем же напрасно давать пищу людским толкам?
После минутного раздумья Енджик взглянул на Кохана глазами, метавшими молнии, и видимо на что-то решившись, сказал:
– Я скажу вам всю правду. Я ей ни брат, ни сват, между нами очень далекое родство, но я ее люблю с детских лет и, хотя эта любовь до сих пор мне дала лишь одно горе и в будущем ничего лучшего не предвещает, я от нее не откажусь. Кристина для меня недосягаема, но я не позволю, чтобы другие ее обидели. Вы должны знать о том, что страстная любовь толкает людей на безумные поступки. Примите это к сведению. Я скажу вам только, что если ее кто-нибудь обидит, я на всякую месть готов. У нее мужа нет, а родственники – Господь их знает – заступятся ли, но я…
Клянусь Богом, я этого не допущу! Я человек маленький, купец, но это ничего не значит, руки у меня есть, и я не пожалею последней копейки, чтобы…
Он не закончил, ударив кулаком о стол и, сжав губы, взглянул на противника, как бы требуя ответа.
Кохан, человек опытный, мог хранить хладнокровие или быть пылким, смотря по тому, как этого требовали обстоятельства. Он придерживался правила: против пылких быть хладнокровным, а против хладнокровных –горячиться. Видя перед собой сильно взволнованного, хотя и сдерживающего себя Енджика, он старался оставаться спокойным.
– Послушайте, – произнес он, – я, собственно говоря, не понимаю, что вам нужно. Не стану врать; король меня посылает к Рокичане, и если она меня принимает, то это ее дело. Она вдова и может поступать по собственному усмотрению.
– Ну, нет! – крикнул Енджик. – Женщину нужно всегда охранять… Это уж вы напрасно…
– Ее опекуны – братья покойного Миклаша, – возразил Рава.
– Да, – ответил Енджик, – но они не могут за ней присмотреть и уберечь ее, а я…
Остановившись на минуту, он резко спросил:
– Скажите, чего вы от нее хотите? Чего? Чтобы она к вам в Краков поехала? Обещаете ей богатства? Землю? Что?
Рава, пожав плечами, ответил:
– Я не намерен перед вами исповедоваться. Скажу вам лишь, что вы напрасно беспокоитесь. Рокичана – умная женщина и сама за себя постоит.
– Да, – перебил Енджик, – но ведь она – женщина, а он – король.
– Помимо того, что он король, он человек, который не желает ничьей обиды.
Они взглянули друг на друга, как бы измеряя свои силы. Шансы были неравны: Кохан, хитрый придворный, представлял собой полную противоположность Енджику, честному и слишком пылкому простаку.
– Я вам вот что скажу, – отозвался после минутного молчания Енджик, –сохрани вас Бог, если вы ее обидите, я вам не прощу…
Он облокотился и продолжал:
– Вспомните только эту громкую историю Амадеев в Венгрии. Здесь о ней все знают. Старик отец, правда, поплатился жизнью, не отомстив за дочь, но он пытался это сделать – значит дорожил своей честью. Рокичана для меня дороже, чем дочь для отца; у меня нет ни отца, ни матери, ни семьи. Один я, как перст…
Кохан покачал головой.
– Что же делать? – произнес он. – Вы высказались, я выслушал – и довольно. Я вам лишь одно отвечу: вы нас предостерегли, и этим вы стали для нас менее опасным. Ну, а теперь баста…
Енджик, видя, что Кохан собирается уходить, и раздраженный еще больше его хладнокровием, вскочил со скамьи.
– Я поступил честно и вас предостерег, потому что не хотел напасть на вас из-за угла.
– А вы думаете, что мы вас испугаемся? – спросил Кохан.
Енджик, схватив себя за голову, в сильном волнении воскликнул:
– Это уже ваше дело; а если бы мне даже пришлось истратить последнюю копейку, чтобы нанять пятьдесят или сто людей… То я готов!
– А мы можем выставить таких триста! – рассмеялся Кохан. – Впрочем, чего нам тут болтать – ведь это все равно, что воду в ступе толочь… Кохан вновь попытался уйти.
Енджик, наконец, вышел из себя.
– Бросьте эти бесполезные посещения, – воскликнул он, – это ни к чему не приведет, говорю вам! Ни к чему! Вскружите лишь голову женщине. На ней мог бы жениться какой-нибудь из более богатых мещан или господ…
– Или вы, – расхохотался Рава.
– Нет! – воскликнул Енджик, – я не смею претендовать ни на ее руку, я для этого слишком ничтожен, но я не позволю погубить ее жизнь. Бросьте ваши посещения, – повторяю вам.
– Но ведь вы знаете, что я слуга короля, – возразил Рава, – и я не могу противиться его приказаниям.
– Объясните королю!
Рава махнул равнодушно рукой.
– Простите, – сказал он, снова поднимаясь. – Вы хотели переговорить, я дал себя втянуть в этот разговор, выслушал вас, а теперь у меня нет времени. Прощайте!
Енджик что-то бормотал, хмурился, сердился, но не мог его больше задерживать. Взглянув вслед Кохану, он вторично повторил свою угрозу и заломил руки.
Кохан в ответ на это, равнодушно пожимая плечами, направился прямо к дому Рокичаны, но не застал ни ее, ни старой воспитательницы, которая была им подкуплена наравне с другими слугами.
Его пригласили в приемную и предложили обождать возвращения Рокичаны, которая, по словам, должна была вскоре возвратиться со свадьбы в Старом Городе. Это вовсе не соответствовало его планам, потому что он должен был еще искать безопасного помещения для короля, выехать ему навстречу и провести туда.
Поздно вечером богато одетая, покрытая драгоценностями, утомленная продолжительными танцами вдова возвратилась в сопровождении красивого, статного мужчины. Это был – как Рава легко догадался – новый претендент, какой-то бедный немецкий барон, служивший при императорском дворе; он ухаживал за вдовой, вероятно, больше ради ее денег, чем ради ее красоты. Увидев ожидающего Кохана, он подозрительно взглянул на него, грозно нахмурился и ушел. Для Равы это была уже вторая неприятная встреча.
Вдова не особенно обрадовалась его приезду и приняла его довольно сухо.
Но Рава, не смущаясь и не откладывая в долгий ящик, шепнул ей, что на следующий день тайком прибудет сам король.
Услышав это, Рокичана даже всплеснула руками.
– Зачем? – воскликнула она. – Разве для того, чтобы услышать из моих уст то, что я ему столько раз передавала через вас? Это совершенно напрасно, потому что меня он не купит ни за какие богатства. Зачем же он едет?
Рава не хотел выдать ей намерения своего пана.
– Не знаю, – сказал он, – хотя бы для того чтобы взглянуть в ваши глаза; что же тут удивительного?
– Да, ему это конечно, не повредит, – едко ответила вдова, – ему это будет развлечением, а мне-то сколько потом придется выслушать упреков, с этим вы не считаетесь, вам это все равно? Вы думаете, что, как бы хорошо вы его ни скрыли в Праге, об этом не будут знать? А что потом обо мне станут говорить, когда узнают, что король приезжает ко мне тайком?