– Вам совсем не нужно оправдываться! – проговорил король. – Я верю вашим словам. Они дышат искренностью и правдой. С вашей стороны нет никакой вины.
Говоря это, король в задумчивости отступил на несколько шагов.
– Клеветник погибнет позорной смертью – прибавил он. – Я ему простил убийство и насилия; его обвиняли в измене – я этому не поверил. Благодаря моему покровительству он возвысился, теперь же я его уничтожу, как ядовитую гадину.
Увидев, что королева побледнела и дрожит от волнения, Казимир приблизился к ней и, взяв ее за руку, начал ее успокаивать.
– Прошу вас ради вашего здоровья забыть о существовании этого негодяя. Считайте, что его уже нет на свете. Вы будете отомщены, как подобает королеве, на честь которой посягнули, и клеветник понесет достойное наказание.
Казимир ударил в ладоши, и на зов его явилась перепуганная Конрадова. Поручив ее заботам королеву, находившуюся в полуобморочном состоянии, и, стараясь вызвать на своем лице принужденную улыбку, он вышел из комнаты. Весь двор был в недоумении при виде короля, возвращавшегося в свои покои; выражение лица его было до того грозное, что страх обуял всех. Редко видели Казимира, умевшего владеть собою даже в наиболее критические моменты, таким взволнованным, а так как он возвращался от королевы, то догадывались, что между супругами произошло что-то необычайное, вызвавшее его гнев. Но никто не осмелился приблизиться к королю, лицо которого пылало гневом, а руки дрожали.
Проходя мимо приготовленных к дороге лошадей, Казимир сделал знак убрать их. Один лишь Кохан, увидев, что король отослал лошадей в конюшню и возвратился в свои покои, поспешил к нему, чтобы предложить ему переодеться.
Он нашел Казимира, сидящим в кресле, погруженным в глубокую задумчивость. Он никогда не видел его таким взволнованным; Казимир, заметив вошедшего Раву, в волнении поднялся с кресла, несколько раз прошелся по комнате и, сев на прежнее место, проговорил:
– Прикажи позвать сюда главного судью.
Обязанность эту в Кракове исполнял некий Николай Доливчик, прозванный в молодости Слепцом, потому что из-за близорукости постоянно жмурил глаза и близко присматривался к каждому предмету.
Это был человек холодный, хладнокровный, прекрасно знакомый с законами и всей душой преданный своему делу. У него не было ни жены, ни детей, он был чрезвычайно скуп, и всей целью его жизни было стать самым богатым в роде Доливов и прослыть ученым законоведом. Он не был ни добр, ни зол, а воплощал собой букву закона.
Самой своей наружностью он не возбуждал ничьей симпатии. Он никому не глядел прямо в глаза, ни с кем не дружил, никого не любил, вид чужих страданий не производил на него никакого впечатления. Все его боялись, потому что знали его строгие взгляды и неумолимость в деле применения закона, когда дело шло о наказании за преступление.
Николай Доливчик относился с большим уважением к королю, который был верховным судьей, и власть которого была выше всех законов, и всегда послушно исполнял все его приказания. Он был назначен судьей по совету ксендза Сухвилька, ценившего его за прекрасную память, ученость и безупречное поведение. Хотя он любил деньги, однако никто не смел даже подумать о том, чтобы его подкупить. Жизнь, которую он вел, вполне соответствовала его характеру. Он аккуратно являлся в назначенное время в суд, не позволял никому опаздывать, высижывал на суде до самого конца и все свободное время проводил дома над книгами. Никто его никогда не видел беседующим или пирующим, но зато он всегда был там, куда его призывали его судейские обязанности.
В замке как раз происходило заседание суда, когда доложили Доливчику, что король требует его немедленно к себе.
Такое приказание произвело магическое впечатление. Оно означало, что все надо немедленно оставить; он отложил дело, которое начал было разбирать, отпустил тяжущиеся стороны и поспешил в комнаты короля, который его встретил со следующими словами:
– Дело, которое предстоит к решению, касается моей чести, а вместе с тем чести королевства и короны! Лично сам я не решаюсь быть судьей в деле, в котором являюсь также заинтересованной стороной, но я должен!..
Глаза Казимира грозно сверкнули.
– Скажи мне, – продолжал он, – какое наказание заслуживает лжец и клеветник, который посягнул на честь и спокойствие своего повелителя, который хвастается…
Казимир не мог докончить, до того он был взволнован.
Судья стоял нахмуренный, внимательно слушая. Видя, что король не кончает, он проговорил сухим, авторитетным тоном:
– Оскорбление величества хотя бы только на словах, а не на деле – это оскорбление Господа Бога, так как король помазанник Божий, и всякий монарх является Его наместником на земле. Оно должно быть наказуемо смертью!
– Этого мало! – крикнул король, ударяя кулаком о стол.
– Род казни может назначить сам король, сообразно со степенью преступления, – продолжал судья Николай.
– Нельзя совершить более тяжкое преступление, чем этот негодяй! –произнес Казимир. – Я осыпал его милостями и неоднократно прощал его. Я его помиловал даже, когда он совершил убийство.
– Вероятно, Мацек Боркович? – шепотом спросил судья.
– Не хочу осквернять свои уста этим постыдным именем! – громко проговорил Казимир.
Наступило краткое молчание. Судья, устремив глаза на пол, раздумывал, что ему ответить.
Король, не дождавшись его ответа, продолжал:
– Знайте, что он не только изменник, в чем я долго сомневался, но…
Позорной клеветой он оскорбил честь королевы! Она сама со слезами на глазах пришла ко мне с жалобой на него… Я ей верю, вина его очевидна, оправдания для него нет.
Судья, наконец, проговорил:
– Повесить его – это мало. Палач под позорным столбом должен вырвать ему лживый язык и казнить его так, как за святотатство и за отцеубийство… Это самое страшное наказание…
Король вздрогнул и задумался. Гнев его начал постепенно уменьшаться, уступая место присущей ему врожденной доброте.
– Я хотел успокоить свою совесть и обратился к вам за разъяснением, –проговорил он. – Я знаю, что простить его невозможно, он должен погибнуть… В назидание другим.
– Он должен быть наказан, как отцеубийца, – повторил судья. –Завязанный в мешке вместе со змеей и кошкой…
Казимир не дал ему окончить, сделав знак рукой, что не желает больше слушать. Казалось, что у короля явилась какая-то идея, и он отпустил судью, сказав ему на прощанье:
– Благодарю вас. Я требую от вас молчания и сохранения в секрете обо всем слышанном от меня. Я не желаю, чтобы преступник, заблаговременно предупрежденный об ожидающем его наказании, скрылся и нашел убежище у своих бранденбургских друзей или у моих недругов крестоносцев.
Не успел судья закрыть за собою дверь, как король быстро приблизился к другой двери и громким голосом позвал Кохана, уверенный, что последний находится где-нибудь по близости.
Рава немедленно явился. Казимир несколько раз молча прошелся по комнате, как бы собираясь с мыслями и, наконец, остановившись перед Коханом, сказал:
– Мацек Боркович осужден мною на смерть. Этот клеветник осмелился хвастаться любовью королевы, украденным у нее перстнем, старался проникнуть в ее спальню.
Взгляд, брошенный Казимиром на Кохана, который лицом и движениями старался показать, что все это ему уже известно, заставило его прервать свою речь, и он проговорил:
– Расскажи!
– Давно уже следовало этого негодяя убить, – произнес Кохан. – Он заслужил самое строгое наказание… Но ваше милосердие…
– Я буду безжалостен, строг и жесток! – воскликнул король. – Ты знаешь обо всем?
– Я многое знал, а об остальном догадался, – ответил Рава.
– И ты молчал? – спросил Казимир возмущенный.
– Я ждал подходящего момента.
Казимир окинул своего фаворита подозрительным взглядом и вдруг произнес:
– Помнишь ли ты Баричку? Ты был палачом по собственному усмотрению… Я тебя не наказал за его смерть, которой я не желал… Я молча простил тебя и спас тебе жизнь… Помнишь ли ты об этом? Теперь настал твой черед понести за это наказание!
Кохан с удивлением посмотрел на короля. Он не мог найти связи между совершенным им убийством Барички и проступком Мацека.
Казимир после некоторого размышления продолжал:
– В наказание за то, что самовольно расправился с ксендзом я назначаю тебя палачом над Борковичем. Я тебе предоставляю полную свободу… Повесь его, разрежь его на куски… Сделай с ним, что хочешь… Это уж твое дело… Но не смей мне показываться на глаза, пока он находится в живых… Ты должен его стереть с лица земли.
Кохан, не ожидавший подобного поручения, стоял, как окаменелый. Приказание было дано категорическое, неотменимое и нельзя было от него отказываться. С одной стороны он был даже польщен, что король оказывает ему такое доверие, с другой он находил, что исполнение полученного им приказания крайне тяжело и неприятно. Он знал, что осужденный – человек сильный, хитрый, ловкий и дешево не отдаст своей жизни. Исполняя миссию короля он должен был поставить свою собственную жизнь на карту.
Воспоминание же о Баричке, о котором король так долго молчал, было ему крайне неприятно, так как он видел, что Казимир не забыл его вины.
Кохан уныло повесил голову.
– Ты слышал? – повторил король. – Собирайся в дорогу. Торопись, чтобы он не убежал… Если скроется, беги за ним… Он должен погибнуть. Как доказательство его смерти ты мне представишь перстень, похищенный им у королевы… Никому ничего не говори, поезжай и не заставь меня долго ждать исполнения данного тебе приказания.
Рава хотел что-то сказать, но, взглянув на короля, не осмелился и, молча поклонившись, удалился.
В замке свита короля все еще не знала, чем был вызван его гнев. Разговор с судьей, вслед за этим вызов Кохана, приготовление последнего к дороге, распоряжение данное Казимиром канцлеру о приготовлении законного акта на имя Кохана Равы о содействии ему властей – все это в высшей степени возбудило любопытство придворных.