— А родня? — спросила вдова.
— Ради Бога! У нее будет довольно времени радоваться этому, когда мы после венчания уведомим их о случившемся, — гордо сказал король. — Ведь не будут же они этому противиться?
— Дайте мне хоть минуту подумать! — шепнула Кристина, сжимая голову руками.
— О чем тебе думать? — возразил король с нетерпением. — Я сюда пробрался тайком; при дворе императора не знают о моем приезде и не должны об этом узнать; я должен возвратиться как можно скорее, я ждать не могу, откладывать не хочу. Все тут же должно быть обдумано и решено. Ты не должна преждевременно разглашать это, чтобы не вызвать каких-нибудь препятствий. По дороге в Краков ты остановишься в Тынце, где нас обвенчают. Там уже все приготовлено.
Но прекрасная Кристина была до того взволнована, что не в состоянии была здраво размышлять; это неожиданное, как бы с неба свалившееся, счастье пугало ее, и она боялась, чтобы оно столь же скоро не улетучилось. — Король мой, — воскликнула она, обращаясь к нему, — ты мне оказываешь поистине большую честь; даешь мне надежду на счастье, которого я никогда не ждала, но позволь мне успокоиться, собраться с мыслями, помолиться Богу. Я вся дрожу!
Казимир взглянул на нее с состраданием и медленно поднялся с места. Поцеловав ее в лоб, он тихо сказал:
— Я ухожу, возвращусь через несколько часов. Успокойся, прекрасная Кристина, верь королевскому слову, не бойся ничего. Ты меня осчастливишь, и я буду стараться отплатить тебе тем же.
С этими словами он пожал ее дрожащую руку, посмотрел ей в глаза и, улыбаясь, медленно вышел из комнаты.
Рокичана не имела сил провожать его; она опустилась в кресло и дала волю слезам, даже не отдавая себе отчета, почему она плачет. Ее охватила какая-то тревога, страх за будущее; сердце ее усиленно билось, по телу пробегала дрожь. Королевой, она будет королевой, но здесь среди своих она уже была ею по своей красоте и по своему богатству, а там, нося имя королевы, она будет себя чувствовать, как будто унесенная в высь. Она чувствовала, что делаясь королевой, она теряет много — король был для нее привлекательным мужчиной, но любви к нему она не чувствовала. Неужели новая жизнь, прекрасная, полная блеска даст ей счастье? Здесь она была окружена толпой обожателей, а там? Что ждет ее там?
В отчаянии она ломала руки, не зная, на что решиться, с кем посоветоваться. Отказать — не позволяла гордость, принять — мешал страх. Она еще сидела, погруженная в раздумье, вытирая слезы, как вдруг вошел Енджик, почти насильно ворвавшись в комнату.
Кристина с детства привыкла к его любви и покровительству; иногда случалось, что он ее раздражал, и она прогоняла его, когда он слишком явно и навязчиво вмешивался в ее дела; однако она ему очень доверяла и была уверена в том, что он ей желает добра.
В ее теперешнем положении она очень обрадовалась его приходу в надежде с ним посоветоваться. Купец поклонился и по обыкновению начал извиняться.
— Сердитесь на меня, если хотите, — произнес он, — но я вошел сюда чуть ли не силой. Выслушайте меня, прекрасная Кристина; Бог свидетель, никто вам больше добра не желает, чем я.
— Верю, — ответила вдова, медленно приближаясь к нему, — верю и докажу это. Вы ведь меня не выдадите?
— Я? — ответил Енджик, кладя руку на грудь.
— Скажу вам первому, может быть, вам одному, о том что со мной случилось. Польский король…
Енджик, всплеснув руками, перебил ее.
— Кто же не знает о том, что он в вас влюбился? Ведь весь город трубит об этом, а я прихожу к вам с просьбой, чтобы вы прогнали этих… Кристина, сделав нетерпеливый жест, грозно на него взглянула.
— Польский король женится на мне, — гордо ответила она, наблюдая за Енджиком, какое впечатление произведет на него это известие. Но тот лишь насмешливо улыбнулся.
— Они вас бессовестным образом обманывают! — воскликнул он. — Каким образом король может жениться? Ведь он пятнадцать лет уже женат! Ведь жена его, Аделаида, до сих пор еще жива!
— Послушай, — прервала его вдова недовольным тоном, — король, сам король сказал мне об этом; из его уст я это слышала: тот брак расторгнут, она уезжает к отцу, а он женится на мне.
Енджик своим ушам не верил.
— Да! — подтвердила Кристина. — Это так решено. Епископ взялся обвенчать нас.
Купец в задумчивости молчал; он не мог освоиться с этой мыслью.
— Я не знаю всех хорошо этих законов и не знаю, дозволено ли королю то, что запрещено другим, но все это мне кажется враньем, обманом. Помню, что слышал когда-то о каком-то французском короле, который женился на меранской графине, удалив первую жену. А что было потом? Ведь папа велит ему развестись с ней!
Рокичана призадумалась и, скрестив руки, начала ходить по комнате. Енджик следил за ней глазами со странным выражением лица.
— Нет! — воскликнула она, вдруг останавливаясь. — Нет! Королевскому слову можно верить. В его глазах — благородство, этот человек не умеет лгать.
Енджик задрожал и быстро приблизился к ней.
— Так вы намерены, никому не сообщая об этом, довериться и отдаться ему?
— Рассказывать об этом я не могу. Вам я сказала, потому что вы пришли как раз в такой момент, когда я не в силах была сохранить тайну, к тому же, я уверена, что вы меня не выдадите.
— Отказаться от короны? Не согласиться быть королевой? — прибавила она. — Для этого надо быть безумной, ведь люди осмеяли бы меня!
Она ходила по комнате.
— О, Господи! — воскликнула она, как бы про себя. — Что мне делать? Что ответить? Голова идет кругом…
У Енджика вырвался глубокий вздох, он почувствовал к ней жалость.
— Знаете что? Я дам вам хороший совет, — тихо сказал он. — Никто лучше не разъяснит вам этого, как наш добрый епископ Ян из Дражиц. Он — духовный, тайны не выдаст, а поймет он это лучше вас.
Кристина размышляла.
— Нет, не могу я разглашать этого! Не могу обращаться за советами! Мне некогда! Я и то плохо поступила, что вам рассказала, но это уже случилось. Через час я должна дать ответ — да, или нет.
Купец долго молчал; он раздумывал.
— Когда же король говорил вам об этом? Сам король? — спросил он. — Ведь он в последнее время здесь не бывал?
Вдова покраснела, спохватившись, что могла выдать приезд Казимира, и воскликнула:
— Как дошло до меня королевское слово, это уж мое дело, достаточно, что оно у меня, и я в нем уверена…
— А я ему не верю, — произнес купец, — не понимаю. Для вас многое можно сделать, я это знаю, многое перетерпеть, но бывают иногда такие препятствия, которые даже короли преодолеть не могут. Бросать жену нельзя, и я не поручусь за ваше счастье, которое будет куплено ценой ее слез. Зачем вам гоняться за какой-то короной? Разве вы не королева среди своих? Чего вам недостает? Неужели вы так любите этого короля?
Кристина, казалось, не слушала его; она в задумчивости прохаживалась. — Енджик, — промолвила она, наконец, — не проговорись, я бы тебе этого не простила. Пусть совершится предназначенное мне Богом. Да исполнится Его святая воля…
При этих словах слезы брызнули из ее глаз, и она бросилась в кресло с закрытыми глазами, судорожно вздрагивая в истерическом плаче. Енджик, стараясь ее успокоить, прошептал несколько утешительных слов, но, не дождавшись ответа, видя наконец, что бесполезно было бы убеждать ее, вышел расстроенный и так погруженный в свои мысли, что даже не заметил, как очутился дома.
— Кристина погибла! — повторял он про себя; — спасенья нет!
Несколько часов спустя Казимир возвратился к Рокичане и, пробыв у нее час, вышел оттуда весь сияющий, веселый; он приказал Добку, бывшему вместе с ним, тотчас же готовиться к отъезду. Препятствием для отъезда могло служить отсутствие Кохана, который с самого утра отправился на дуэль с Гашем, и о котором до сих пор не было известий. Хотя королю очень хотелось иметь Кохана при себе, однако, он не решался оставаться дольше в Праге.
— Он нас догонит, — обратился Казимир к Добку, — ждать здесь опасно. Чего доброго при дворе узнают! Пойдут потом толки да пересуды.
Уже были готовы к отъезду, как прибежал слуга Вуйка с известием, что Кохан лежит, тяжело раненный в руку, и должен оставаться несколько дней, пока рана не заживет.
Король был очень недоволен, однако велел свите тронуться в путь, а сам щедро вознаградив монахов, в сопровождении Добка поехал к дому Вуйка, желая увидеться с Коханом и поговорить с ним наедине.
Со стороны Казимира такое путешествие среди бела дня по многолюдным улицам города было большим риском; но он себя чувствовал в этот день таким смелым и отважным, что его прельщала мысль вмешаться в толпу и не быть ею узнанным.
Когда Казимир вошел в комнату, он нашел Кохана лежащим в постели с перевязанной рукой и разговаривающим со своим хозяином.
При виде короля Рава сильно смутился и от волнения ничего не мог сообразить. Казимир знаком показал ему удалить присутствовавших в комнате. Они остались одни.
— Ты должен остаться в Кракове, — быстро промолвил король. — Смотри за Рокичаной; она дала мне слово. Отправь ее в Краков; по дороге остановитесь в Тынце, я тоже там буду, и аббат Ян нас обвенчает. Пусть едет, пусть как можно скорее едет, а ты, если обстоятельства уже так сложились, сопровождай ее. Вержинек пришлет тебе денег. Смотри, не медли. Кохан не успел ответить; Казимир, закутываясь в плащ, уже собирался уходить.
— Ты будешь вознагражден за рану, — прибавил он, — так как ты ранен из-за меня. Не огорчайся, приезжай поскорее, а пока будь здоров.
Насколько ему позволяла раненая рука, Рава склонился перед королем, который приветливо ему улыбнулся, вышел и сел на коня.
Раненый Кохан должен был в течение нескольких дней оставаться дома; его лечил самый лучший врач, пользовавшийся славой хирурга, а заботливая Зоня ухаживала за ним, как за братом.
Между тем, в Праге никто не узнал о пребывании польского короля: Енджик молчал, а Рокичана, хоть и готовилась к отъезду, но тщательно скрывала это, исполняя просьбу Казимира — ничего не разглашать преждевременно.