Когда поднялся вечерний бриз, дующий в сторону суши, флот северян набрал скорость, четыре оставшихся корабля викингов по-змеиному извивались на волнах, а двухмачтовики разбивали валы высокими носами, поднимая фонтаны брызг. Греческие галеры попробовали преградить им путь, но повернули назад, не рискнув подставляться под катапульты. Очень скоро они прекратили зловещими акулами преследовать флот и скрылись в дымке.
— Их счастье, — сказал Шеф Торвину и Хагбарту.
Если бы галеры не отстали, он бы приказал развернуться и напасть, чтобы перетопить сразу всех. Галерам дает преимущество штиль, а парусникам — ветер. Катапульты превосходят греческий огонь при дневном свете и на больших дистанциях. В ближнем бою и в темноте все обстоит наоборот.
До заката Шеф успел выбрать бухту с узким входом и высокими утесами по обеим сторонам, в которой удобно разместился флот. Прежде чем стемнело, король принял все доступные меры предосторожности. Викинги Бранда, опытные в захвате береговых плацдармов, немедленно разбежались окрест, осмотрели все подходы, устроили прочное заграждение на единственной спускающейся вниз тропинке. Четыре катапультоносца были надежно зачалены, развернувшись бортами ко входу в бухту, так что любой проникший в нее корабль оказался бы под ударом сразу восьми метательных машин, притом на дистанции, непреодолимой для греческого огня. На утесы по обеим сторонам от входа в бухту Шеф отправил два дозора с пучками просмоленной соломы, приказав поджечь и сбросить вниз факелы при приближении любого судна. В последний момент один из выслушивавших указания английских моряков смущенно попросил немного ткани для воздушных змеев.
— Это еще зачем? — поинтересовался Шеф.
Низкорослый и косоглазый парень объяснил свой замысел, хоть и не без труда. Надо привязать кусок ткани, вроде маленького паруса, к каждому пучку. Когда его бросят, парус, по мнению изобретателя, примет воздух и будет поддерживать факел вроде… ну, вроде воздушного змея. В общем, огонь будет гореть дольше.
Шеф уставился на парня, спрашивая себя, не появился ли у них еще один Удд. Хлопнул моряка по плечу, спросил, как зовут, велел взять ткань и считать себя зачисленным в команду по запуску змеев.
В конце концов все было сделано как нужно, ведь Шеф не уставал отдавать распоряжения, а сами моряки прекрасно знали, что может натворить греческий огонь. И все-таки они были неповоротливы и вялы. Шеф тоже совершенно вымотался, хотя за весь день не нанес ни одного удара и ни разу не взялся за весло. Это был страх. Понимание того, что впервые тебе противостоит более мощный разум, который имеет свои замыслы и заставляет плясать под свою дудку. Ведь, не вмешайся Бранд и Суммарфугль, флот бы погиб и все северяне лежали бы на дне морском или плавали обугленными бревнами, кормя чаек.
Шеф приказал открыть одну из последних бочек эля и выдать каждому по две пинты.
— Зачем? — спросил кто-то.
— Это будет minni-ol в память о наших с «Морской свинки», — ответил Шеф. — Пейте и думайте, что бы с нами было, если бы не они.
И теперь, набив желудок свининой с сухарями, греясь в охраняемом лагере у костра, который разожгли, несмотря на возможную близость передовых разъездов победившей армии, Шеф допивал вторую пинту эля. Через некоторое время он заметил по другую сторону костра Свандис, не сводящую с него светлых глаз. Впервые она выглядела… не то чтобы раскаявшейся, просто готовой для разнообразия послушать других. Шеф поманил ее, не обращая внимания на обычную сердитую мину.
— Пора тебе объясниться, — произнес он, жестом предлагая сесть на камень. — Отчего ты думаешь, что богов нет, а есть только злые люди? И если действительно так считаешь, к чему этот маскарад с белыми одеждами и низками рябины, как у жрецов Пути? Не трать мое время на свое упрямство. Отвечай без утайки.
Усталый и холодный тон Шефа не допускал возражений. В свете костра король разглядел Торвина с молотом на поясе, разлегшегося на песке, и с ним других жрецов Пути. Рядом со Скальдфинном сидел переводчик Сулейман.
— Я должна объяснить, почему считаю, что на свете есть злые люди?
— Не валяй дурака. Я знал твоего отца. Ты не забыла, от чьей руки он принял смерть? Самое лучшее, что о нем можно сказать, — что он был человеком не с одной кожей, eigi einhamr, как верфольф. Только правильнее назвать Бескостного верчервем, я видел его в другом мире. Если ты считаешь его человеком, что тут еще доказывать? Ивар для развлечения выпускал живым женщинам кишки, только так он мог сделать свой детородный орган крепким. Злые люди? — Шеф, не находя слов, покачал головой. — Нет, я хочу знать, с чего ты взяла, что не существует злых богов. Ты говоришь с человеком, который их видел.
— В снах! Только в снах!
Шеф пожал плечами:
— Моя мать встретила одного на таком же настоящем берегу, как этот, и Торвин говорит — она даже познала его плотски. Иначе бы я не появился на свет.
Свандис колебалась. Она достаточно часто излагала свои взгляды, но никогда не делала этого перед лицом такой непоколебимой уверенности. Однако в ее жилах струилась свирепая кровь Рагнарссонов, которая от сопротивления вскипала еще сильнее.
— Рассмотрим богов, в которых верят люди, — начала Свандис. — Бог, которому приносили жертвы мой отец и его братья, Один, Бог Повешенных, Предатель Воинов, вечно готовящийся к дню Рагнарёка и битве с волком Фенриром. С какой же речью обращается к нам Один в «Hávamál», в священных «Речах Высокого»?
Свандис вдруг заговорила нараспев, как жрецы Пути:
Рано встает,
кто хочет отнять
добро или жизнь;
не видеть добычи
лежачему волку,
а победы — проспавшему[2].
— Я знаю эти заповеди, — перебил Шеф. — Смысл-то в чем?
— Смысл в том, что бог подобен людям, которые в него верят. Он говорит им только то, что они и сами хотят услышать. Один — Верховный Бог, как вы его называете, — просто олицетворение житейской мудрости пиратов и убийц вроде моего отца. Обратимся к другим богам. Вот бог христиан — высеченный, оплеванный, прибитый к кресту и умерший без оружия в руках. Кто верит в него?
— Эти злобные сволочи, монахи, — раздался из темноты голос, — были моими хозяевами. Привыкли во всем полагаться на плетку, но никто не слышал, чтобы выпороли хоть одного из них.
— Но где зародилось христианство?! — вскричала Свандис. — Среди римских рабов! Они сотворили себе бога в воображении, такого, чтобы мог возвыситься и принести им победу в другом мире, потому что в этом мире у них не осталось надежд.
— А как насчет монахов? — спросил тот же скептический голос.
— Кому они проповедовали свою религию? Рабам! Верили в нее сами или не верили, но она приносила им пользу. Что проку, если бы их рабы верили в Одина? А как насчет здешних приверженцев пророка? — продолжала она, развивая успех. — Они верят в единственно истинный путь. Любому дозволено встать на него, для этого нужно лишь произнести несколько слов. И никто под угрозой смерти не может сойти с этого пути. Те, кто принял ислам, налогов не платят, но их мужчины должны вечно сражаться с неверными. Двести лет назад арабы были песчаными крысами, их никто не боялся! Что их религия, как не способ стать сильными? Они сотворили бога, который дает им власть. Так же как мои дядья сотворили бога, дающего им смелость и безжалостность, а христиане — бога покорности.
— Совершенно верно, — снова раздался скептический голос, сопровождаемый зычным отхаркиванием и плевком в костер. — Отдавайте кесарево кесарю. Я слышал это от них.
Наконец Шеф узнал говорившего. Это Тримма, один из помощников Квикки. Странно, что он так разговорился. Должно быть, эль подействовал.
Вмешался еще один голос, тихий голос еврея Сулеймана. Переводчик говорил уже почти без акцента на принятом во флоте смешанном англо-норвежском жаргоне.
— Небезынтересное мнение, юная госпожа. А что ты скажешь о боге, чье имя не произносят? — Поскольку никто не понял, он пояснил: — О боге моего народа. О боге евреев.
— Евреи живут в коридоре, — решительно начала Свандис, — на дальнем берегу Внутреннего моря. Все армии мира от начала времен ходили туда и сюда через их земли. Арабы, греки, римляне — все. Евреи вечно жили как жаба под бороной, так мне рассказывали. Слыхали, как кричит жаба, когда ее цепляет борона? Она кричит: «За меня отомстят!» Евреи сотворили бога абсолютной власти и абсолютной злопамятности, он не прощает ни малейшего вреда, причиненного его народу, и он отплатит за все однажды. Когда придет мессия. Говорят, вы ждали его очень долго, а дождавшись, распяли. Но если вы верите в то, что делаете, не имеет значения, что мессия никогда не придет, потому что он грядет всегда. Так живут евреи.
Шеф рассматривал лицо Сулеймана в свете костра, тщетно выискивая признаки неудовольствия.
— Интересное мнение, принцесса, — медленно проговорил Сулейман. — Вижу, у тебя для всех готов ответ.
— Не для меня, — сказал Шеф, допивая кружку. — Я видел богов в снах. И другие видели меня в тех же самых снах, так что это не просто мое воображение. Мне показывали то, что происходит очень далеко, и все оказалось правдой. Так же как у Виглейка Провидца, у Фармана, жреца Фрейра, и у других людей Пути. И я говорю вам: боги не созданы моим воображением! Кто укусил меня? Свандис, ведь ты видела следы на моем теле! Творение Локи или любимец Одина? Но уж точно не мое сознание. Я даже не питаю приязни к моему отцу Ригу, если он и впрямь мне отец. Без богов мир был бы лучше, считаю я. Если бы мы все на самом деле верили в то, во что нам хочется верить, я бы воспринял слова Свандис всерьез. Но мне лучше знать. Зло идет от богов. Люди тоже злы, им приходится быть такими. Если бы боги создали лучший мир, тогда и люди стали бы лучше.
— Мир станет лучше, — прогремел могучий бас Торвина, — если мы сможем освободиться от цепей Скульд.
— Помни об этом, Свандис, — поднимаясь, сказал Шеф. Он остановился, не дойдя до своего одеяла, расстеленного на песке. — Я говорю то, что у меня на уме и на сердце; это не шутка и не оскорбление. Ты заблуждаешься насчет богов Пути; по крайней мере, ты не смогла объяснить то, что мне открылось. И все же в твоих словах может заключаться какое-то новое знание — если не божественное, то людское. А для этого и существует Путь. Для знаний, а не для приготовлений к Рагнарёку.