— Я не знаю, как делать греческий огонь, — медленно произнес седобородый.
Снова заговорил пастух:
— Тогда это должна быть женщина.
Чтобы скрыть наступившее молчание, портной стал громко расхваливать достоинства сшитых им одежд и удивительно низкие цены.
— Значит, это должна быть женщина, — мрачно проговорил седобородый. — Так обстоит дело с людьми — собственные чаяния и страсти ведут их навстречу гибели. Чресла человеческие требуют рождать новую жизнь. Но каждый новорожденный — еще один заложник Злого. Небесного Отца христиан.
— Иеговы иудеев, — добавил пастух.
— Князя мира сего, — хором сказали все толпящиеся под навесом.
Согласно обряду, каждый из них украдкой сплюнул себе на ладонь.
Шеф, объект всех этих скрытных обсуждений, в конце концов поднялся из-за стола и кинул серебряный пенни с собственным изображением, расплатившись за крепкое и терпкое вино, — у иудеев не было предубеждений против спиртного, свойственных мусульманам, хотя оно и не подавалось каждый день к столу, как у латинян, и никто не напивался с целеустремленностью норманнов.
— Возвращаемся на корабль, — сказал Шеф.
Свандис помотала головой:
— Я хочу прогуляться, поговорить с людьми.
На лице Шефа отразились удивление, растерянность, тревога.
— Ты это уже делала. В Кордове. Тебя не было всю ночь…
Она улыбнулась:
— Я не буду обращаться с тобой как с беднягой Хундом.
— Здесь нет рабынь, ты же знаешь. На каком языке будешь разговаривать?
— Если не найду с кем пообщаться, я вернусь.
Шеф не сводил с нее глаз. С тех пор как они соединились на палубе «Победителя Фафнира», каких-то полтора дня назад, он только о ней и думал. По-видимому, в его природе было заложено, что, привязавшись к женщине, он не мог думать о других, вообще больше ни о чем не мог думать. За исключением того, что необходимо предпринять. Сейчас предпринимать ничего не требовалось. Однако что-то подсказывало ему: эту женщину нельзя удерживать, она восстанет при одной мысли о несвободе. Зато скоро поднимется ветер.
— Приходи поскорее. — И он пошел прочь, подзывая гребцов со своей лодки, чтобы вернуться на «Победитель Фафнира».
Когда задул вечерний бриз, прислуга змея была готова к очередному пробному запуску. Среди моряков уже сложилась небольшая летная элита. В ней по праву оказались Квикка и Озмод, товарищи единого короля во всех его приключениях. Еще важнее было то, что у них сложилось глубокое убеждение: для любой проблемы можно найти техническое решение. Оба они из рабов сделались богачами благодаря техническим новшествам: сначала это были катапульты, потом арбалеты, потом обработанная отпуском сталь, потом водяные колеса, ветряные мельницы, ковочный молот, кривошипы и кузнечные мехи с приводом от водяного колеса. Они привыкли к типичным трудностям, сопровождающим претворение идеи в жизнь, воплощение замысла в машину. Они знали, что рано или поздно задача будет решена. И главное, они знали, что произойдет это благодаря пробам и ошибкам, благодаря объединенным знаниям многих людей. Сегодняшние неудачи не отнимали у них надежду на завтрашний успех. И уверенность их была заразительна.
Еще одним членом команды стал косоглазый Стеффи. У него тоже была убежденность — вполне достаточная, как увидели все, чтобы броситься с высокого утеса, надеясь при этом остаться в живых. Хама и Тримма работали на канатах, Годрих и Балла кроили и сшивали куски подаренной Ибн-Фирнасом драгоценной летной ткани. Полдюжины корабельных юнг, первоначально набранных шкипером Ордлафом для работы с парусами на реях, рьяно претендовали на роль летунов, за чем их сверстники с остальных шести парусников могли только следить с горькой завистью. Вся летная команда состояла из англичан, и они, за исключением мальчишек, были освобождены из рабства армией Пути. Викинги с драккаров Бранда выказывали определенное любопытство и с радостью готовы были сесть на весла и спасти упавшего в море змея. Лишь чувство собственного достоинства удерживало их от суетной одержимости экспериментаторов, жаждущих немедленно все испытать и попробовать.
Самым главным членом летной команды был сам король; его слишком часто вынуждали отвлечься другие дела, и на испытания он кидался, как изголодавшаяся пчела на нектар. Хагбарт, жрец Ньёрда, хотя и не совсем одобрительно относился к идее составить конкуренцию мореплаванию, тем не менее считал своей обязанностью перед жрецами Пути вести записи о производимых опытах. Но редко ему удавалось подобраться достаточно близко, чтобы увидеть, какие изменения внесены в покрой или крепления змея.
— Смотри, — сказал Квикка, когда приготовления были наконец завершены, — мы считаем, что теперь змей скроен абсолютно правильно. Внесены два усовершенствования, о которых не знает твой приятель из Кордовы.
— Вы убрали все куриные перья, — предположил Шеф, намекая на неудачный полет человека-птицы в Стамфорде.
— Ни одного не осталось. Арабский мудрец сказал верно: мы должны летать как люди, а не как птицы. И старый араб был прав еще в одном. Не нужно думать о змее как о парусе. Не нужно стремиться к тому, чтобы ветер толкал змея. Нужно, чтобы ветер его поддерживал. Поэтому нам пришлось скроить его… — Квикка пытался выразить понятие «асимметрично», но не нашел слов, — разным с разных концов. С наветренной стороны шире, с подветренной — уже. Вот. Есть у нас и другие соображения. Раньше мы запускали змея так, что мальчишка сидел лицом к ветру. Это прекрасно, когда имеется привязь, но в свободном полете намного хуже.
Двенадцатилетний Толман, самый любимый и самый прилежный ученик летной команды, едва Квикка упомянул о полете, тут же радостно вскочил на ноги и получил тычок в спину от ревнивого конкурента. Король, благодаря большому опыту, с легкостью разнял соперников.
— Продолжай, — молвил он.
— Это звучит… — Квикка снова затруднился выразить понятие, для которого через несколько веков подобрали бы слово «парадоксально». — Это как бы противоречит здравому смыслу, но мы стали запускать змея так, что мальчишка сидит лицом в подветренную сторону. Корабля он не видит…
— Я вижу море и небо! — вскричал Толман. — Я смотрю туда, где они соединяются. Если эта линия горизонтальна и ниже моего подбородка, значит я лечу правильно.
— И вот еще что, — уверенно продолжал Квикка. — Как и говорил старый араб, нужно два набора снастей для управления. Один для разворотов вверх-вниз. Это такие крылья, которые мальчишка крутит руками. Но ясно же, что влево-вправо тоже нужно поворачивать. Мы приделали хвостовую пластину, как от флюгера. Мальчишка держит ее между лодыжками.
Прислушивающийся Хагбарт внимательно осмотрел два квадрата летной ткани, приделанные к более широкому наветренному отверстию змея. Хотя Хагбарт и был опытным моряком, он до сих пор не встречал навесной руль. На всех северных судах вместо этой снасти стояло традиционное рулевое весло. Тем не менее Хагбарту стало ясно, что эту же идею с успехом можно использовать и в судоходстве.
— И сегодня мы намерены попробовать свободный полет, — сказал Шеф. — Кто-нибудь из ребят готов рискнуть?
Поскольку снова начались тычки и отпихивания, моряки растащили юнг в разные стороны.
— Мы бы предпочли Толмана, — заметил Квикка. — Он самый тощий и больше всех летал.
— И самый никчемный, — добавил Озмод, троюродный брат Толмана.
— Ладно. А теперь, ребята, подумайте, не слишком ли рискованно? Я не хочу потерять даже Толмана, при всей его бесполезности.
— Какой-то риск всегда есть, — сказал Квикка. — Шутка ли, подъем на пятьсот футов! Упав с такой высоты, синяками не отделаешься. Но мальчик полетит над морем. Вода теплая, спасательные лодки отошли далеко в подветренную сторону. Никогда так не было, чтобы змей просто рухнул в воду. В самом худшем случае он медленно опускается.
— Отлично, — сказал Шеф. — А теперь покажи, как отцепляется трос.
Квикка продемонстрировал ему толстый швартовочный конец, проходящий под правой рукой седока. Показал на удерживающий его зажим, хитроумный механизм, который обеспечивал несколько дюймов слабины, даже когда трос сильно натягивался от ветра.
— Если он упадет в воду, надо будет выбираться из гамака. Позаботьтесь, чтобы у него был нож. В ножнах, на шее. Отлично. Что ж, Толман, кажется, ты будешь первым летающим человеком в Норфолке.
Шефу вдруг пришла в голову еще одна мысль, и он огляделся.
— А где этот араб, Муатья? Я бы хотел, чтобы он увидел полет и потом рассказал своему наставнику.
— Этот-то? — Квикка пожал плечами. — Он вечно тут болтался и брюзжал. Понимать мы его не понимали, но догадывались. Любителей твердить: «Ничего у вас не выйдет» — везде хватает. В общем, он нам надоел, и Сулейман, или как там его на самом деле… Соломон увел араба на берег и там запер. «Не хочу, — говорит, — чтобы Муатья слишком быстро оказался в Кордове и разболтал о еврейских сокровищах».
Шеф тоже пожал плечами и отошел к борту. Хагбарт стал распоряжаться уже привычными приготовлениями к запуску. «Победитель Фафнира» вышел в море против дующего к берегу ветра, отдалившись на милю с лишним от волнореза, защищавшего гавань. В миле от парусника по направлению ветра два быстрых и маневренных норманнских драккара приготовились на веслах устремиться к месту приводнения змея. Полумилей мористее два больших парусника, «Хаген» и «Победитель Грендаля», разошлись к северу и югу. Не ради наблюдения за полетом змея, а чтобы охранять флот от появляющихся из дымки красных галер. В каждом «вороньем гнезде» сидел остроглазый мальчишка с подзорной трубой.
— Опять они играют в свои игрушки, — разочарованно сказал князь ха-Наси молчаливому Соломону.
— Ничего у них не выйдет, — ворчал под нос Муатья, глядя на море через зарешеченное окошечко. — Где этим варварам тягаться с моим наставником, гордостью Кордовы? Они до сих пор говорят по-арабски не лучше мартышек.
— Эта женщина стоит у колодца, — сообщил пастух Тьерри седобородому Ансельму, одному из перфекти. — Пытается разговаривать с женщинами, которые спускаются за водой, но они не понимают ее языка.