— Все еще в двух днях пути отсюда, — сказал Эркенберт.
— И где ты намерен установить «Волка», когда его доставят?
— Выбор невелик. Его привезут по прибрежной дороге, которая подходит с севера. Мы не сможем протащить «Волка» по горам вокруг города, а для того чтобы погрузить его на судно, потребуются подъемные механизмы и выходящий на глубокую воду мол. Поэтому нам остается только штурмовать северные ворота. Они прочные, но деревянные. Один каменный шар — и они рухнут.
— Если удастся правильно установить и нацелить «Волка».
— В этом доверься мне, — сказал Эркенберт. — Как-никак, я арифметикус.
Император кивнул. Он знал, что ни один человек в мире не сравнится с крошечным дьяконом в решении этой умопомрачительной задачи — перевода весов в расстояния с помощью унаследованной от римлян системы счисления.
— Итак, нападаем на гавань послезавтра ночью, — сказал Бруно. — А если там не получится, «Волк войны» на следующее утро вышибет северные ворота.
— А если и это не выйдет? — поинтересовался Георгиос, всегда готовый уколоть своих временных союзников.
Император поглядел на него с грозным холодком:
— Если не выйдет, мы попытаемся еще раз. Пока Святой Грааль, на котором воскрес наш Спаситель, не окажется в моих руках вместе со Святым Копьем, которое убило Его. Но я не намерен проигрывать. Запомните все, мы сражаемся с хитроумными язычниками. Опасайтесь их новых козней. Ждите неожиданностей.
Его советники молча задумались, как им разрешить этот парадокс.
«Что-то они слишком притихли», — подумал Бранд, шагая вдоль набережной в поисках своего повелителя.
А вот и он, как обычно — во дворике с остальными. Они сидят, и слушают, и перьями скрипят, словно им нет дела ни до чего на свете. Бранд подождал, пока Соломон не заметит его молчаливое присутствие и не прервет чтение.
— Извините, что потревожил, — с иронией произнес Бранд, — но боюсь, что должен упомянуть об осаде.
— С ней все по-прежнему? — спросил Шеф.
— Более или менее. Но полагаю, тебе пора кое-что сделать.
— Ты о чем?
— О том, что у тебя получается лучше всего. Надо подумать. Сейчас все тихо. Но в подзорную трубу я видел нашего приятеля Бруно. Он просто так не отступится. Не знаю, к чему он готовится. Ты лучше всех в мире умеешь придумывать новое. Тебе пора это сделать еще раз.
Постепенно возвращаясь к реальности от волнующих религиозных проблем, Шеф осознал правоту Бранда, и внутренний голос подсказал ему, что небольшая передышка, на которую он так рассчитывал, когда взялся решать задачу, оказавшуюся вдруг самой важной, неотложной и предназначенной лишь для него одного, — что эта передышка кончилась. С другой стороны, ему уже наскучило просто сидеть и переводить. Да и книга подошла к концу.
— Найди Скальдфинна, чтобы заменил меня здесь, — распорядился он. — Он может переводить слова Соломона, а Торвин будет их записывать. Толман, ты пойдешь со мной.
Он вышел на яркий солнечный свет в сопровождении огромного Бранда и прихрамывающего юнги, а Свандис глядела им вслед. Она хотела дослушать загадочную книгу до конца. И в то же время ее возмущало, что любовник внезапно увлекся новым делом, в котором она не участвовала.
— Я привел двоих, чтобы поговорили с тобой, — сказал Бранд, когда они вышли на набережную. — Стеффи и туземца.
Шеф сначала поглядел на туземца, как назвал его Бранд, смуглолицего мужчину явно арабского происхождения: в городе оставалось много гоев — купцов, застрявших из-за блокады.
— Ты говоришь по-арабски? — спросил Шеф.
— Конечно. — Легкая усмешка в ответ: арабский Шефа был практичным, но весьма далеким от чистого поэтического языка Кордовы и Толедо.
— Какие у тебя новости?
— Император христиан, твой враг и враг моего повелителя халифа, этим летом разрушил немало замков и крепостей. И убил многих правоверных вдоль всего побережья, которое еще недавно принадлежало им. Хочешь узнать, как он это сделал?
— За это мы заплатим золотом, — ответил Шеф.
— Я бы и так тебе рассказал ради борьбы с христианами. У него есть машина. Только одна машина, но она во много раз больше любой из ваших. И император ее использует с одной-единственной целью: ударить огромным камнем во вражеские ворота. Говорят, что для машины нужна ровная площадка и что подготовка к выстрелу требует уйму времени.
— Ты сам ее когда-нибудь видел?
— Нет, но я разговаривал с людьми, которым удалось уцелеть, когда крепость пала.
Слово за словом Шеф понемножку выудил из араба те скудные достоверные сведения, что были тому известны, и постепенно сообразил, зачем нужен противовес. Он рассеянно отпустил купца, уже раздумывая о том, как соорудить ось, как закреплять и потом высвобождать поднятый метательный рычаг и как прежде всего решить главную проблему подобных катапульт: прицеливание по дальности. Дальность зависит от тяжести противовеса. И должен быть какой-то способ определять, зная вес груза и вес метательного снаряда, сколько груза нужно убрать или добавить, чтобы выстрелить на заданную дистанцию.
Но вычисление сложных функциональных зависимостей было вне возможностей Шефа, да и любого человека на свете. Даже расчеты, сколько нужно запасти бочек с водой или какая доля добычи причитается каждой команде и каждому человеку, требовали в принятой на Севере системе счисления многих проб и ошибок. Шеф с досадой подумал, что ему, как и Бруно, тоже надо бы держать на службе арифметикуса. Или человека, имеющего хотя бы отдаленное представление об искусстве счета. В досаде ударив кулаком по ладони, он заметил, что перед ним на одной ноге стоит взволнованный Стеффи, как всегда направив глаза в разные стороны.
— Зачем тебя прислал Бранд?
— Я вроде как подумал. О факелах, которые мы кидали с воздушных змеев. И о том, как я с утеса прыгнул, помнишь? Я подумал: а что, если ночью мы приготовим факелы и будем кидать их вращательницей? Можно привязать ткань, она раскроется, и факел будет падать медленнее, а ткань с дыркой, как мы научились делать…
Выслушав еще несколько пояснений, Шеф отослал Стеффи разыскать катапультеров и потренироваться в стрельбе факелами с привязанным куском ткани.
— Но пока ничего не поджигайте, — предостерег Шеф. — Просто прикиньте, как устроить, чтобы купол раскрывался вовремя. Постарайтесь не расходовать кристаллическую селитру почем зря, ее долго добывать.
Когда косоглазый Стеффи удалился, Шеф вернулся к размышлениям о противовесной катапульте, которая неотвратимо приближалась к Септимании. Взгляд упал на все еще забинтованного Толмана. Паренек ходил словно в воду опущенный с тех пор, как очнулся от долгого забытья. Ничего удивительного, ведь два его товарища погибли. Может быть, послать другого юнгу? Нет, Толман по-прежнему самый опытный летун, и у него больше всего шансов. Однако сначала его нужно уговорить.
На лице Шефа появилось задумчивое и дружелюбное выражение, то самое, которого близкие к нему люди уже научились опасаться. Оно означало, что король собирается кого-то использовать в своих целях.
— Ну что, Толман? — начал он. — Хотел бы ты на этот раз полетать над мягкой и безопасной водой? Снова обрести мужество, пока еще не поздно, а?
Губы мальчика задрожали, он проглотил слезы. Молча и покорно Толман кивнул. Шеф легонько похлопал его по забинтованному плечу и позвал Квикку, Озмода и своих самых искусных катапультеров.
Как и в ту долгую северную зиму в Ярнбераланде, после которой минуло уже семь лет, Шеф не уставал поражаться, сколь быстро идея иногда воплощается в жизнь. Еще не кончился день, а материалы для строительства осадной катапульты нового типа были подобраны, в том числе массивное бревно для метательного рычага, — ради этого без возражений отдали киль строящегося судна. Помогало, конечно, то, что рутинную работу делать не приходилось. Все население Септимании было оторвано от привычных занятий и, опасаясь грабежа, который устроят войска императора, стремилось внести свой посильный вклад в оборону. Искусные плотники и кузнецы брались за любые поручения, не требуя платы. Помогало и то, что у Шефа было много опытных руководителей, готовых организовать людей для выполнения непривычных задач. Глядя, как Квикка командует потными трудниками, мастерящими железный обод для одного из шести огромных колес будущего монстра, Шеф пришел к выводу, что, побыв рабами, некоторые люди, по-видимому, приобретают вкус к власти.
«Как и я сам?» — мелькнула мысль.
Но Шеф ее отогнал. Нет, он делает только то, что должен делать.
Уверенность. То, чего в таком избытке нет больше ни у кого в мире. Уверенность в том, что у любой проблемы, будь то полеты в небе или швыряние огромными валунами, найдется практическое решение, если только удастся совладать со всеми мелкими техническими деталями. Квикке, Озмоду и даже Стеффи, как и отсутствующему ныне их товарищу Удду, довелось увидеть, как благодаря их машинам терпели поражение короли и отступали армии. Поэтому бывшие рабы не относились к механизмам скептически.
Все это, конечно, здорово, вот только те победы — в прошлом. А в настоящем может быть допущена роковая ошибка. Шеф снова погрузился в проблему, которая не давала ему покоя с тех пор, как он раздал поручения своим людям. Он взад и вперед слонялся по пристани, бормоча под нос и пересчитывая белые и черные камни, которые принес в карманах.
Квикка пихнул одного из своих помощников:
— Чего-то он сердитый. Кому-то достанется на орехи, вот увидишь.
— Да нам всем, кому же еще, — мрачно заявил помощник. — И что его так разозлило?
— Не знаю. Что-то слишком умное — нашим куриным мозгам не понять.
Еврей Соломон, окончивший работу над книгой, тоже заметил сдерживаемый гнев на лице чужеземного короля, который, хоть и навлек беды на Септиманию, нравился ему своей неистощимой любознательностью. «У него более деятельный ум, чем у любого талмудиста, — размышлял Соломон. — Но во многих отношениях это ум ребенка».