Но все равно эксперимент казался обреченным на провал. С помощью счетов Шеф рассчитал конструкцию нового змея с площадью поверхности в четыре раза большей, чем у змея Толмана. Аппарат вышел так велик, что выступал за борта и корму «Победителя Фафнира». Первая трудность заключалась в том, что веса Шефа могла не выдержать хрупкая подставка, на которую был водружен змей. Король приказал сделать для себя подмости, чтобы опираться на них до того момента, когда ветер, как он надеялся, подхватит его.
Ветер, во всяком случае, дул сильный. Все корабли флота, которых ныне насчитывалось свыше шестидесяти, на галсе бакштаг левого борта развивали скорость бегущего человека или даже пустившейся в легкий галоп лошади. Небо было, как всегда, безоблачным, но имело более темный оттенок. Ордлаф предсказывал бурю, хотя все считали, что шторм в этой теплой луже и сравнивать нельзя с «делателями вдов», налетающими на корабли в северных морях. В своих вычислениях единый король силу ветра тоже учитывал.
— Готов, — сказал Шеф.
Он взобрался по короткой приставной лесенке — на этот раз по настоящей, не по допотопному Градуалю — и полез ногами вперед в кожаную сбрую. Дерево гнулось и трещало. Моряки стартовой команды с тревогой посматривали на крепления, а работающие на лебедке проверяли подвижность ворота. Змей, который только что рвался в небеса, застыл в зловещей неподвижности, словно налился свинцовой тяжестью.
Шеф ухватился за рукоятки управления, повертел их по-всякому. Он тоже почувствовал, что змею не хватает подъемной силы, и недоумевал, что же будет дальше. Неужто он так и будет здесь лежать, точно свиная туша? Или стартовики просто столкнут его за борт, и он рухнет, как тот дурак в перьях, что спрыгнул весной с башни Дома Мудрости?
Шеф посмотрел на окружающие его встревоженные лица. В одном не было сомнений: ждет ли его успех или неудача, в возможности для человека летать никто не усомнится. Как минимум половина моряков из летной команды носила на шее новые амулеты в виде крыльев Вёлунда, или, как называли его англичане, Вейланда. Эти люди с гордостью считали себя летунами. Шеф создал новую профессию. Несколько новых профессий.
— Готов, — повторил он.
Восемь самых высоких моряков подошли к змею, разом присели, и каждый ухватился обеими руками за раму. Теперь команды отдавал Квикка, руководитель старта.
— Подъем! — крикнул он.
Восемь стартовиков одновременно выпрямились и выбросили руки высоко над головами: вес был невелик, сильные мужчины могли бы поднять его вдвоем, а Бранд или Стирр — даже в одиночку. Но важно было сохранять равновесие. Квикка поглядел на людей с лебедками, столпившихся у подветренного борта, огромный змей вытеснял их с палубы, однако они удерживали тросы и готовы были вытравливать их. Опытный Квикка выжидал, пока не увидел, что ветер подхватил змея, подталкивает его снизу.
— Пуск!
Восемь стартовиков отклонились назад, как метательные рычаги взведенных катапульт, и бросили змея вперед и вверх, на волю ветра. Шеф почувствовал толчок и тут же понял, что змей под ним заваливается назад. Ветер подхватил машину, но понес ее вниз, ниже борта «Победителя Фафнира», чтобы обрушить в море и превратить в мешанину порванных растяжек и сломанных планок. Шеф крутанул первую попавшуюся рукоятку, почувствовал, что змей угрожающе нырнул вниз, увидел разинутые рты моряков, столпившихся у подветренного борта. Повернул другую рукоятку.
Боковые крылышки повернулись, ветер сильнее налег на огромные плоскости из провощенного хлопка, двинул машину вверх. Преодолевая тяжесть пилота, громоздкая конструкция набирала высоту. Люди на лебедках почувствовали натяжение тросов, принялись медленно и осторожно их вытравливать; каждый старался держать трос слегка натянутым, но не препятствовать подъему. У них был большой опыт в этом деле.
Шеф старался вспомнить, что говорил ему Толман, и даже пытался выполнить указания мальчика. Ветер ниже направления взгляда, повернуть рукоятку вот так. Нет, выше, повернуть назад. И все время его заносило бортом к ветру, и он двигал зажатую между коленями рукоятку хвостового оперения — нет, нет, в другую сторону.
На краткий миг полет уравновесился, и Шеф исхитрился взглянуть вниз. Под ним покачивался на волнах флот, словно стайка детских корабликов в пруду; на каждой палубе запрокинутые лица. Он видел их отчетливо, на одном из спасательных судов в подветренной стороне узнал Бранда. Может, помахать рукой, крикнуть что-нибудь?
Ветер только и ждал, когда летун хоть на миг отвлечется. Змей начал разворачиваться носом вверх, моряки у двух соответствующих тросов попытались наклонить передний край рамы обратно, и в этот момент Шеф дернул за рукоятку управления.
Зрители увидели, что змей клюнул носом, неожиданно завалился вправо, потерял ветер и подъемную силу и, словно куча тряпья, рухнул в море. «Победитель Фафнира» развернулся к месту падения, моряки стали наматывать на вороты ведущие к змею тросы. «Нарвал» Бранда уже опередил их, пловцы попрыгали с борта в воду и устремились к покачивающемуся на волнах змею.
Шеф встретил их в воде.
— Мне не пришлось резать веревки, — сказал он. — Я просто выскользнул. Вытаскивайте его, — крикнул он Ордлафу, приближавшемуся на «Победителе Фафнира», — и проверьте, много ли поломок.
— И что теперь? — спросил Квикка, подхватывая взбирающегося на борт короля.
— Теперь, само собой, попробуем еще раз. Сколько времени Толман учился летать?
— Толман-то научился, а тебе зачем? — возразил Квикка. — Просто для забавы?
Шеф посмотрел на него сверху вниз.
— Да нет же, — ответил он. — Мы должны делать все, что только возможно. Потому что есть люди, которые тоже стараются изо всех сил. И отнюдь не для того, чтобы облегчить нам жизнь.
Император внимательно рассмотрел принесенные Эркенбертом чертежи, однако ничего в них не понял. Он мог мгновенно оценить участок земли, доспехи и оружие, скаковую лошадь и ее упряжь. Но он так и не научился соотносить начертанное на бумаге с реально существующим.
— Для чего это? — спросил он.
— Это позволит в полтора с лишним раза сократить время перезарядки нашей новой катапульты. Как ты знаешь, — Эркенберт постучал по чертежу, — трудность всегда была в том, чтобы поднять короткое плечо — плечо, на котором находится противовес. Если бы мы делали это быстрее…
Он не окончил фразы. Если бы он перезаряжал гигантскую катапульту у стен Септимании быстрее, то успел бы выстрелить три раза и разбить ворота, прежде чем противник сумел бы ответить. Тогда была бы устранена причина самых крупных неприятностей Римской империи.
— Так вот, — продолжал дьякон, — мы испробовали разные способы, и в конце концов я стал поднимать противовес перекинутыми через блок веревками. А теперь придумал еще установить по бокам рамы два огромных полых колеса. Внутрь каждого колеса залезают люди. Они встают на ступеньку, колесо вращается, и таким образом перед ними все время оказывается новая ступенька. Вращение колес передается на шестерни, и те наматывают железную цепь. Цепь поднимает противовес.
— И будет эта штука работать?
— Не могу сказать наверняка, пока мы в походе. Мне нужно время, чтобы найти кузнецов и сделать шестерни, а также ступенчатые колеса. Но это должно работать. У Вегеция есть такая картинка, так что идея подтверждена его авторитетом. — Хотя они говорили по-немецки, Эркенберт использовал латинское слово «auctoritatem», которое происходит от слова «автор», означая нечто записанное и подтвержденное.
Бруно кивнул:
— Наш поход однажды кончится. Тогда мне понадобится твоя новая машина. Но на этот раз не одна машина. Скажем, шесть или дюжина. Мне надо вбить немного разумения в головы этих итальяшек. А может быть, и еще в кое-чьи головы. А теперь пойдем и посмотрим, чем порадует нас Агилульф.
Они вышли из императорского шатра и двинулись вдоль огромного лагеря; палатки были расставлены на ночь, но пока пустовали. Маршал Агилульф поджидал их. Эркенберт с профессиональным интересом взглянул на шелушащиеся волдыри и слой омертвевшей кожи, которые широким поясом пересекали шею и щеку Агилульфа, — следы греческого огня. После того как Агилульфа выловили из моря, он несколько недель провалялся в постели, мучаясь от боли и лихорадки. Удивительно, что он остался жив. Но неудивительно, что он сделался еще более замкнут и молчалив, чем раньше.
— Каковы сейчас наши силы? — спросил Бруно.
— Да все по-прежнему. Четыре тысячи всякого сброда.
Под сбродом Агилульф подразумевал ополченцев, набранных в тех местах, где проходила армия императора: сначала вдоль испанского приграничья, потом вдоль побережья Южной Франции и по долинам севера Италии. По мере того как армия приближалась к Риму и престолу святого Петра, отток дезертиров сделался постоянным, но сбежавших заменяли новыми рекрутами. Большинство из них не имело никакой боевой ценности и совершенно не годилось для серьезного дела, поэтому Бруно сам отослал прочь некоторых из них, например арабских перебежчиков — пусть мародерствуют и поднимают смуту в собственной стране.
— Около пятисот пастухов-баккалариев. Они останутся с нами, пока им будет позволено грабить и насиловать вдали от дома.
— Пора вздернуть несколько насильников, — хладнокровно сказал Бруно. — Я их всех повешу, когда в них отпадет нужда.
— Еще пятьсот франкских рыцарей и с ними сотня риттеров для усиления. Семьсот пеших брудеров. Дюжина онагров в артиллерийском обозе, к каждому приставлен монах ордена, чтобы остановить расчеты катапульт, если они попытаются сбежать. Катапульт станет больше, когда у святого отца будет время их построить.
«Святой отец» — единственная шутка Агилульфа. Он относился к числу тех, кто от чистого сердца приветствовал предстоящее восшествие Эркенберта на престол святого Петра. После ночной атаки маленький дьякон перевязывал раны Агилульфа, отпаивал от лихорадки настоем девичьей травы. Эркенберт никогда не прятался во время боя, никогда не выказывал страха. В тесном и замкнутом мире императорской армии постепенно сложились такие отношения, что за его пределами уже никто не считался своим: ни германец, ни франк, ни итальянец. Национальность значила гораздо меньше, чем боевая дружба.