Итак, дело было на гастролях, если память мне не изменяет, где-то между Казанью и Пермью. Может, в Набережных Челнах, может, в Ижевске, а может, и в Сыктывкаре, это не совсем по дороге, но кто его знает. Не суть важно. Важно то, что от бесконечного гастрольного веселья Горшок придумал игру. Нет, расскажу по порядку.
Даже издалека. Как ты знаешь, саундчек – это когда перед концертом группа выходит на сцену и настраивает звук. Причем использовать это время для репетиций и прогона нового материала – откровенно глупая идея. Просто поверь мне, вдруг сам когда-нибудь будешь чекаться. Мы же делали так. Обычно барабанщик просто стучал какой-то ритм по всем своим барабанам по очереди, потом музыканты играли, каждый какую-то свою пьеску, и потом уже все вместе лабали какое-то свое полотно. И когда уже все было готово, мы звали наших вокалистов и отстраивали вокал.
И вот это был тот самый день, когда Горшок запретил «Металлику». Ну, как запретил… Дело в том, что оба (оба!) наших гитариста на саундчеке играли одну и ту же песню «Металлики». Вот эту знаешь, самую попсовую у них: «Та-да-дан. Та-на-пам-пам», а потом «Та-да-та-да-да» и так далее. И все мы с уважением относились к старику «Металлике», но слушать это каждый день, да на громком звуке, да еще в «нашем» исполнении. Короче, Горшок запретил. «Играйте, – говорит, – что-нибудь другое!»
Горшок, Князь и Балу в ДС «Юбилейный». 12 октября 2002 года. Фото А. Федечко
Ну, запретил и запретил. Мало ли что. Нет, поясню все же, «запретил» – у нас такого не было. Он просто сказал: «Пацаны, вы зае*али эту х*йню каждый день играть, завязывайте, уши вянут!» А мы с барабанщиком поддержали. То есть формально никакого запрета не было. Само это слово появилось чуть позже, когда гитаристы пошли жаловаться на Горшка нашему сказочнику Князю, мол, так и так, защити, зажимают музыкантов. Но просчитались, поскольку Князь съехал с этой темы, но очень прикололся, что добряк Горшок что-то кому-то «запретил», поскольку обстановка в группе была дружеская, веселая и дурашливая. И «запретить» что-то в компании друзей никто никому не мог. Ну, да я отвлекся.
Кстати, раз уж я отвлекся, то расскажу и про себя. На саундчеке при отстройке баса я обычно играл или простую пьеску на 4/4 до#, ля, си, соль# или какую-то песню. Обычно это были песни Toy Dolls или Pink Floyd. А чаще всего это была песня Stranglers “Nice n’ Sleazy”, которую я просто обожаю. Не скажу, что это верх эстетства в бас-гитарном саундчеке, но мне нравилось. Да и… ну, короче, ты понял, да?
Но не таков был гитарист в «Короле и Шуте», чтобы смириться с таким посягательством на любимого «Металлика»! И поскольку, напомню тебе, обстановка в группе на тот момент была расслабленной и дружественной, начали издеваться над всеми в ответ. А поскольку они всегда считали себя людьми образованными, то придумали вот что: стали в середине саундчека играть наши песни, но не просто, а останавливаться и на весь стадион, специально для просочившихся фанатов и уже стоящих ментов, обсуждать тонкости гитарного дела. Выглядело это так. Все играют, прогоняют звук и вдруг:
– Стоп! – говорит Леонтьев. – Цвиркунов, что ты там играешь в соло? Это же миксолидийский лад!
– А, все нормально, – отвечает Цвиркунов, – я в дианическом играю, это даже лучше!
Ну и тому подобный набор умных слов. Тянут время, короче, и изо всех сил стараются умняка давить. Но результат эти труды принесли небольшой. Только один барабанщик на них ругался, мол, раньше не могли ноты выучить. А Горшок сразу просек эту тему и подошел ко мне, спросил, что все эти слова значат. А я как раз знал, поскольку сам был гитаристом, да и вообще большинство соло, которые играли Цвиркунов и Леонтьев, придумал тоже я, еще до прихода в группу Цвиркунова. Но не будем отвлекаться.
– А давай, – сказал Горшок, – сделаем вид, что не понимаем, что они просто выкаблучиваются, и будем слушать и смотреть на них, как будто они что-то умное говорят?
– Прикол! Давай. А в чем фича?
– Ну, помнишь про Винни-Пуха и букву «А»?
– А-А-А-А-А-А!!! Конечно, давай!
Тут надо сделать небольшое отступление. Ты, конечно же, читал замечательную и для всех панков культовую книгу Алана Александра Милна про медвежонка по имени Винни-Пух. Так вот там есть такое место.
Ослик Иа узнал у Кристофера Робина, как пишется буква «А», и, преисполнившись собственной значимости и образованности, пришел к Винни-Пуху. Там он выложил эту букву на земле из веток и спросил Пуха:
– Знаешь, что это такое?
– Что? – спросил тот.
– Это буква «А»! – ответил ослик со вздохом.
– А, – сказал Пух с улыбкой, а ослик, не до конца довольный произведенным эффектом, стал ходить взад и вперед мимо буквы и наставительно говорить.
– Некоторые не понимают. «А» – это не просто буква. Это наука! Это образование! Это…
Короче, долго выкаблучивался, но тут пришел Пятачок.
– Привет, Пух! Там такое…
– Здравствуй, поросенок, – перебил его Иа, – знаешь, что это?
– Да, это буква «А», – проходя бросил Пятачок и снова продолжил свой вопрос.
А бедный ослик, уже настроившийся на новую лекцию и на новую демонстрацию своего превосходства, обломался. И даже расстроился, поскольку даже какой-то поросенок знает про букву «А», но совершенно этим не кичится.
В двух словах примерно такая история, и я ее помню, если честно, в пересказе Горшка. Но мы ее настолько любили, что достаточно было одному сказать «буква А», когда кто-то начинал умничать, – и все! Сразу оба начинали поддакивать тому, кто выкаблучивался, с искренним и наивным видом, пока тот не понимал, что над ним прикалываются.
Так что, как только гитаристы начинали изображать профессионалов, по чистой случайности и явно по дороге из консерватории зашедших к нам, мы с Горшком сразу бросали все и благоговейно ловили каждое их слово, а бывало, даже и повторяли со значением и поднимали палец вверх. Барабанщик в этой шутке не участвовал, Князь тоже, но он, впрочем, всегда смотрел на гитаристов с удивлением.
Потом Горшку это надоело. Гитаристы все еще не понимали, что над ними прикалываются, и даже, бывало (совершенно случайно), притаскивали на саундчек малолетних фанаток, видимо, для самоутверждения. Таким образом, они побеждали в этой игре, пусть и благодаря невнимательности к окружающим. Так этого Горшок оставить не мог и подговорил меня на игру. Ту самую, о которой я и хотел рассказать.
Правила простые. Нужно на все вопросы отвечать двумя способами, в зависимости от ситуации: «*ля, да х*й знает…» или «*ля, да хрен знает!». Например:
Леонтьев: Горшок, я правильно играю соло?
Горшок (подумав): *ля, да х*й знает…
или
Цвиркунов: Горшок, а я в той тональности играю?
Горшок: *ля, да хрен знает!
Ну, и понеслось. В перерыве спросит один гитарист сигаретку, а я: «*ля, да х*й знает», или спросит другой время, а я ему в ответ: «*ля, да хрен знает!»
Через полдня эта зараза перекинулась на всех. И что-то у кого-то спросить было невозможно. Все, то есть совсем все, включая техников и нашу скрипачку Машеньку, на любой вопрос отвечали с восторгом: «*ля, да х*й знает». Особенно смешно было давать интервью. Одно или два дал я, и надеюсь, что они где-то сохранились. Для интервью, видишь ли, делалось послабление. Вместо «*ля» можно было вставить «Блин», «Ля», «Соль диез» и прочие слова. Ну и, соответственно, вторую часть фразы тоже можно было заменить на более приличную для телевизора. Но на любой вопрос сначала надо было искренне сказать эту, пусть и измененную, фразу, а потом уже отвечать. Было очень смешно.
Типа того:
Девушка из телевизора: А какие у Вас творческие планы?
Горшок: Блин, да хрен знает. Альбом закончили, катаемся – концерты играем…
Девушка из телевизора: А с какой программой вы приехали в наш город?
Горшок: **ля, ну, конь знает. Новый альбом играть будем.
Девушка из телевизора: А как вам наш город?
Горшок: Блин, ну крен знает. Девушки у вас красивые.
Девушка из телевизора: А они отличаются от девушек в других городах?
Горшок: Блин, ну фиг знает. Они…
Ну, и так далее. Интересный, наверное, и не совсем понятный для посторонних эффект, особенно если не знать, что с тобой играют в такую игру. Но мы никогда не боялись быть непонятными!
Правда, довольно скоро мне эта игра надоела. Она вышла в мейнстрим, раз даже скрипачка и техники в нее с удовольствием играют, а стало быть, по нашим же с Горшком правилам, ее нужно было разрушить.
Придумав план и подговорив гитаристов, я подошел к Горшку.
– Миха, – сказал я, – а кто больше анархист, Кропоткин или Бакунин?
– Бл… – на автомате начал Горшок, а потом, доперев, что кто-то хочет поговорить на его любимую тему, добавил: – Ты серьезно хочешь об этом поговорить?
Потом, минут через пять, к Горшку подошел один гитарист (которого я подговорил) с похожим вопросом, потом второй. И тут нас Горшок выкупил, и на этом игра закончилась. А ты говоришь, Винни-Пух.
28. Читатель и Князь(глава, в которой уважаемый читатель сам вопрошает Князя)
За любое действие в своей жизни ты не просто несешь ответственность перед собой, но еще и тратишь время своей же жизни.
Ты знаешь, дружище, во всех этих интервью есть одна не очень удобная для нас с тобой мелочь. Все, кто со мной разговаривает, – мои старые друзья, практически родственники. И поэтому им сложно рассказать что-то по-настоящему новое и неизвестное, такое, чтобы я не знал. И, наоборот, в разговоре они могут сказать что-то типа: «Ну, как в Эрмитаже, помнишь?» И я отвечу: «А, да». И все, описание закончено, поскольку нам уже и так все ясно. А на самом деле нам вспоминается история на три листа.
И, глядя на все это, я подумал, а почему бы тебе не поспрашивать участников «Король и Шут» самому? Ты же лучше знаешь, что именно тебе интересно! Это же интересно. Вот я, когда читаю хорошую книгу, всегда хочу в ней поучаствовать или хотя бы советом помочь, ну, на крайняк, хоть пару слов сказать кому из героев. Хотя я так и делаю. И если нет времени поучаствовать в какой-то книге, то закрыть ее и стукнуть о стол, надеясь, что кому-то из героев хоть подзатыльник прилетит, это у меня пожалуйста. Но не будем отвлекаться. В разговоре с Машенькой я уже использовал твои вопросы, и, извини, много было таких, на которые мы решили не отвечать. Но вот тебе Князь, он прочный, сам у него спрашивай, чего хочешь, а я посмотрю, что у вас получится.