Читатель: А когда ты с ним первый раз познакомился?
Князь: Я с ним познакомился в реставрационном училище, сразу после знакомства с Балу. Сперва мне Горшок притащил Балу для знакомства, а потом уже Балу мне притащил Поручика. Я сначала подумал, что он привел мне какого-то цыганчика. Поручик оказался тогда веселым смешным пацаном, который все время ржал. И я не мог понять, почему он Поручик, и понял я это только через какое-то время, оказывается он – Поручик Ржевский, потому что в школе не мог пропустить ни одной юбки. А еще у Поручика были сильно развиты животные инстинкты. Если он под мухой, так и жди, подойдет и укусит за плечо. И, сука, больно! Это то ли от большой любви, то ли от большой дури. Но кусался он знатно, и бывало, до крови. Однажды я понял, что разговоры и угрозы не помогают. Ну, типа бзик какой-то, и я вспомнил, что собаку, прежде чем она начнет слушаться, надо за шкирку потрясти. Ну и начал я пробовать этот метод, только, естественно, не за шкирку, а кулаком по голове во время укуса. А главное, надо было каждый раз бить сильнее, чтобы у него не было эйфории и восторга от укуса, а было разочарование. И однажды в лифте я стукнул с приличной силой, и Поручик завозмущался. Ну и запомнил тот момент. С тех пор, едва он хотел укусить, – сразу вспоминал случай в лифте. Кусаться он по-прежнему продолжал, но уже других, а на моем плече гематомы с зубами Шимпанзе появляться перестали.
Князь в клубе «Не Бей Копытом». Москва, 1998 год. Фото Е. Евсюковой
Читатель: Давайте перейдем к Цвиркунову.
Князь: Как мне всегда казалось, Цвиркунов всю дорогу мыслил не категориями того, как он умеет играть, а того, какое у него оборудование. Это его главный фетиш, как гитарист он, скажем так, посредственный, таких много. А вот апгрейдиться всякими навороченными гитарами и звучками он был любитель. В какой-то момент, когда Балунов уже был басистом, Поручик – барабанщиком, а Яша – гитаристом, мы с Горшком начали четко понимать, что уровня Якова и всех музыкантов группы нам не хватает для того, чтобы был крутой саунд. Более того, Горшок еще в шутку всех участников группы считал мелюзгой.
Читатель: Почему?
Князь: Повторюсь, в шутку он так говорил. Но, во-первых, Горшок в группе был самый высокий, а, во-вторых, он хотел, чтобы его окружали понтовые панки. Он все время представлял себе, что музыканты в группе должны выглядеть, как в группе The Clash. Лично я его устраивал по имиджу, когда выступал в разрисованных рубашках, когда делал себе кожаные жилетки, и моя полосатая футболка Крюгера тоже была в кассу. Я ему не нравился, когда выступал в дурацких простых футболках без рукавов или в полуармейском прикиде, при этом делая на голове челку, но при взгляде на эти фотки меня и самого тошнит от своего такого вида. А меня бесило, когда Горшок отращивал волосы, и я дразнил его хиппом. Горшку нравился Балу, потому что у Балу был крашеный хаер, и вообще на сцене он соответствовал стилю. Поручик ему не нравился, потому что имел постоянную тягу к рэпаку и носил бейсболки, что было не в тему. А Яша по имиджу ему не нравился в принципе, потому что он долгие годы не имел рок-н-ролльного вида. И если бы он не попал в группу «Король и Шут», то в какую-нибудь мальчиковую группу, в принципе, тоже бы подошел по своему имиджу. Но вернемся к музыке.
Читатель: Да.
Князь: В какой-то момент нам захотелось подняться на какой-то более высокий профессиональный уровень. Нас бесило, что многие журналисты нас сравнивают с ПТУшниками, играющими на четырех аккордах, в то время, когда мы мыслили, как нам казалось, категориями западных музыкантов. Мы критиковали русский рок за его бардовскую основу и обилие символизма в текстах. Но во время КиШовских концертов мы чувствовали всегда одну и ту же фигню – группа играет лажово, не сыгранно. Звучим, особенно на периферии, хреново, значит, надо скакать по сцене и устраивать бешеный угар, чтобы этим брать публику. А когда скачешь и бухаешь перед концертом, то естественно, поешь паршиво. Фанам зачастую было пофиг, как мы звучим, но критика тех, кто шарил в звуке, не могла остаться нами незамеченной. С Яковом очень сложно было делать аранжировки, потому что он в подавляющем большинстве случаев ничего своего предложить не мог. В этот момент в «Кукрыниксах» работал гитарист со странным прозвищем Ренегат. Он тоже по внешним показателям никак не соответствовал стилистике «Короля и Шута»: у него была прическа обычного гражданина, и он носил очки. Ну, такой типа ботаник. По имиджу он не подходил, но он типа шарил в музыке и тоже ориентировался на западную музыку. Правда, нам не нравилось, что он постоянно тяготел к металлу и всегда пытался косить под Хедфилда из «Металлики». Поэтому нашу а-ля панковскую тему это сильно наламывало. Но он был на подхвате и, что называется, примелькался. В те времена еще не было Интернета, и мы не могли объявить кастинг нового гитариста, мы тогда не имели нормального дохода, чтобы позволить себе каких-то крутых музыкантов брать в группу, типа с именем. Поэтому, в общем, в тот период нам подвернулся Ренегат. Сперва мы брали его на какие-то крупные концерты для усиления гитарного саунда. А в городе Краснодаре я сказал Горшку: «Давай попробуем усилить нашу гитарную линию, поскольку Яша в одиночку не тянет». Поначалу Горшок сильно сопротивлялся этому, говоря, что, мол, еще один не подходящий по имиджу персонаж. Я его тогда начал убеждать, мол, пофиг, впереди серьезные фесты, а Ренегат – как любитель снимать весь популярный рок – уже в нашем материале. Репетировать придется немного, и заодно он Якова подтянет по гитаре.
Читатель: Неужели Цвиркунов такой плохой гитарист был и ничего в плане музыки не придумал?
Князь: Никто не говорил, что плохой. Нормальный, и таких очень много. Но один он реально не тянул. Ну, как пример из более позднего периода: когда Горшок работал над «Тоддом», имея под рукой Якова и даже Леонтьева, он почему-то пригласил для записи гитариста «Наива» Валеру Аркадина. А некоторые партии акустической гитары в «Театре Демона» записывал басист Захаров. На самом деле, кто не в теме и спросит, почему тогда Яков проработал в группе столько лет, то ответ прост: он попутно закрепился в составе на административной должности и был весьма полезен группе в плане отслеживания, чтобы нас не обманули лейблы либо директора, в турах курировал вопросы передвижения и активно наводил мосты с фирмами, которые могли бесплатно предоставлять оборудование. А вообще тысячи гитаристов ничего не придумали, и ничего, живут. Некоторые топовые группы нанимают сессионников для записи альбомов, а штатные музыканты в этот момент ковыряют в носу.
Читатель: Есть такая практика…
Князь: В общем, когда Ренегат пришел в нашу группу, мы увидели, что он демонстрирует ответственность и активно пытается заниматься с нами аранжировками. Может что-то предложить. Вскоре начались две шуточные войны: первая была типа интеллектуальная. Яков смекнул, что если он выберет неправильную политику, то Ренегат его задавит авторитетом как более рослый и как более крутой и педантичный гитарист, а может, и того хуже – еще и сместит при случае, и решил к нему типа подмазаться – смеяться над его шутками, схоже мыслить. Поскольку оба учились в вузах, то получили прозвище «институты», ну а мы с Горшком, соответственно, «ПТУшники». Балу с Пором – «технари». Если Яков с Ренегатом объединялись в какой-то фигне, которая не нравилась нам с Горшком, то мы тут же уличали их в ботанизме. Они соответственно нас пытались засунуть в неучей. А вторая война была между нашим с Горшком панк-роком и Ренегатовским металлом. Был еще Яков со своим Боно и «ЮТУ», но он слабо держал позиции. Ренегату нельзя было давать волю менять песни под свое видение. Он мог разогнать всю нашу публику и привлечь малое количество любителей математической музыки с минимумом мелодий и максимумом рифаков. Ренегат появился в «Короле и Шуте» с альбома «Как в старой сказке» и покинул его после «Бунта на корабле». В начале его авторитет был невелик, поэтому в «Как в старой сказке» не много его влияния на аранжировки. Что касается моих песен, то лично мне работать с Ренегатом было комфортно, поскольку он в семидесяти процентах случаев предлагал правильные пути для аранжировок. К слову, все свои песни я базово аранжировал дома на компьютере с гитарой, и в большинстве случаев музыканты делали песни по мною прописанной схеме. А когда мы записали альбом «Жаль, нет ружья!», то большая часть фанатов раннего «Короля и Шута» стала кричать, мол, пацаны, не вздумайте дальше утяжеляться, оставьте более панковское звучание. Кто-то говорил, что уровень аранжировок у группы вырос. Несмотря на то что в общем и целом нас устраивало звучание в «Жаль, нет ружья!», проблема металлизации «Короля и Шута» возрастала. Например, одноименная песня, которую придумал я, меня совершенно не устраивала в конечном своем виде. Ренегат там хорошенько переборщил, и фолковый шлягер переделал в забой. Конечно, его версия имеет право на существование, но композиторская идея разошлась по швам, и даже Балу, большой поклонник этой песни, сразу ее разлюбил. Образовав группу «Княzz», я дал песне «Жаль, нет ружья!» ее истинное звучание, и так она мне нравится гораздо больше.
Балу: На самом деле я никогда не смогу разлюбить песню «Жаль, нет ружья!». Просто при записи альбома мы использовали слишком много гитар, отчего она потеряла по сравнению с той версией, которую ты приносил.
Читатель: Тут имеет место быть вопрос вкусов.
Князь: Разумеется. Это не единичный случай, когда ты промахиваешься в аранжировке. А бывает, когда видение конечного продукта не совпадает и у самих участников коллектива. В плане «Короля и Шута» – это была наша с Горшком группа в плане творчества и идеологии…
Горшок в клубе «Бункер». Москва, 19 января 2001 года. Фото Е. Евсюковой
Читатель: Сорри, перебью! А как относиться к тому, что «Король и Шут» позиционировался как группа, где все участники имели важное значение, и даже Горшок говорил, что, мол, с группой надо считаться, и если я иду в «Тодд», и парни идут в «Тодд», значит, группа «Король и Шут» идет в «Тодд».