После того как Гриша слился, я понял, что утомился обучать басистов. И решил играть на басу сам. У нас с Горшком была давняя концепция: гитара в группе должна быть одна, если в группе две гитары, значит, или один гитарист слабый, или еще что-то не так. Две гитары в 99 % случаев мешают друг другу. Все, чего не хватает, должен давать бас. То есть, у бас-гитары должна быть энергичная и немного гитарная подача.
А поскольку до этого я играл на гитаре, некоторые партии перенес в бас. Да и на басу не стеснялся вставлять соло, там, где надо. Послушайте песни, где я придумал новый бас именно в те месяц-два: «Смельчак и ветер», «Садовник», «Мотоцикл», «Холодное тело», «Дурак и молния», «Помоги мне!».
Бас-гитару мне помог купить Яха. Кто-то из его знакомых продавал привезенный из-за границы корейский «Джаз басе» и сказал, что это «Ария про 2», но фиг знает, по виду так «Джаз басе». Хотел тот чувак триста долларов. Триста долларов! Неподъемная по тем временам сумма. Я работал мебельщиком и получал около сотни баксов в месяц. Яха занял денег у своей одногруппницы и договорился, что я отдам позже. Помню, там была хитрая схема из долларов, немецких и финских марок. Шикарный бас! Он есть на фотографиях, черно-белый такой. Много позже я подарил его старшему сыну, и он его использовал в своей группе Broken Vehicle.
Яху (по-настоящему его зовут Яков) нашел Горшок. Однажды пришел и говорит: «Я нам гитариста приглядел, давайте посмотрим?» До этого Яха играл в группе «Аусвайс», о которой я ничего, кроме названия, не знаю. Горшку Яха понравился тем, что у него была жутко громкая примочка. Просто не овердрайв, а хэви-метал какой-то. А вот гитарка была говенная, совковая, но он как-то подсуетился и почти сразу купил «Черри». Что-то типа корейского страта. Играл Яха не очень хорошо, но был согласен учиться и готов был репетировать столько, сколько надо, как, впрочем, и я. Как-то мы ехали в Москву, я позвал Яху в тамбур, и у нас произошел примерно такой разговор:
– Яха, а ты в курсе, что фигово играешь? – спросил я ласково.
– Да, а что? – он засмущался.
– Но ты ведь будешь стараться и учиться? – я не наезжал, я правда хотел помочь ему.
– Ну, да, конечно.
– Послушай, Яха, «Король и Шут» – это дело и смысл всей моей жизни. И если ты будешь фигово стараться и тянуть группу назад, то я лично тебя выкину. Без обид.
– Из группы? – Яха боязливо посмотрел на дверь тамбура.
Позже, в течение нескольких лет, Яха вспоминал этот разговор и говорил мне слова благодарности. Это, говорит, был серьезный стимул для того, чтобы стараться.
Вот, собственно, и все про Рябчика, Гришу и Яху.
38. Быт, точка Кабана
Раз такие пироги, то заодно расскажу про точку у Кабана. После того как нас попросили из Эрмитажа, репетировать нам стало негде. Из аппаратуры у был один комбик (тот самый комбик, с флэнжером). Леша Горшенев уже оставил нас, а Поручик, соответственно, пришел из армии, но барабаны покупать не спешил.
И тут на горизонте появляются ребята из группы Second Hand Condoms. Их барабанщик работал электриком в ЖЭКе, и ему под мастерскую выделили подвал, где они и репетировали. Барабанщика звали Кабан. У них тоже был комбик, какие-то колонки и (о, чудо!) барабаны. Про одну особенность подвала надо сказать особо. Чтобы зайти на точку, надо было через дверь с улицы спуститься вниз, потом метров 30 согнувшись идти под трубами центрального отопления и затем сквозь пролом в стене попасть в репетиционную. Высота потолка – метр шестьдесят пять, в полный рост не выпрямишься. Кому интересно, посмотрите – я выложил видео на своем ютьюбовском канале. В передаче Наташи Крусановой «Белая полоса» есть сцена, где мы «репетируем» песню «Внезапная Голова», – так это на точке. Видите, стою один я и то голову пригнул. Там же хорошо виден и «Джаз басе», и «Черри», о которых я писал выше.
Это было время фанатичной работы, и, оглядываясь назад, можно сказать, что именно тогда сформировалось то, что все называют золотой состав. Мы работали над собой, над звуком, репетировали чуть ли не каждый день. С одной стороны, именно в те годы мы написали первый «официальный» альбом «Камнем по голове» и более-менее сформировали общее видение группы, а с другой… Денег не было совсем. Я после долгого перерыва устроился на работу и как-то еще перебивался, хотя и тратил все на музыку. Князь тоже бабосами не богат был. Из нас всех, наверное, один Поручик был на бабках, но он был человек принципов и не тратил их на общее дело, видя свое будущее в частном предпринимательстве. История со студией все еще была актуальна. Пор не отказывался вносить свою долю за студию, но только обещал, чем доводил Горшка до белого каления. Все это, впрочем, совершенно не мешало нам быть друзьями.
Ладно бы деньги, Горшку жить было негде. Из-за конфликта с отцом он давно ушел из дома и оказался без крыши над головой. Поэтому он тусовался весь день на улице или еще где, а вечером приходил к кому-нибудь и просился переночевать. А там и пожрать. На практике это означало, что примерно раз в неделю он ночевал у Князя (чаще нельзя, у Князя были строгие родители). Редко у Яхи (Яха жил в многодетной семье, и Горшок жаловался мне, там невозможно оставаться, потому что из жратвы только чай и хлеб). И пять, а то и больше дней в неделю Горшок ночевал v меня.
Клуб «Гора», май 1996 года. Фото А. Настальская
Мой дом был тоже заполнен родственниками, и я жил в проходной комнате вместе с младшим братом. Я выгородил себе угол, и мы с Горшком тусовали там по вечерам. Это выглядело так: диван и около него метр свободного пространства, по бокам два шкафа, а вместо двери натянуто покрывало. То есть уже втроем в моем закутке можно было находиться только сидя, да и то сначала нужно было пробраться через какую-то аппаратуру и инструменты. Было тесновато, но зато очень уютно и по-панковски. У меня сохранились тетрадки тех времен с записями песен, стихов, сказок, раскладов, телефонов и адресов.
Обычно распорядок дня у нас был таким.
Подъем в 7.00. Еще один прекрасный день! Мне пора было фигачить на работу, и мы, слегка перекусив, выметались из дома. Горшок стеснялся оставаться в моем доме без меня, ибо фактически это бы означало, что он переехал сюда жить, а для него это было неприемлемо.
До 17.00 я работал. Таскал, сверлил, колотил – мастерил мебель. В то время мне нужно было срочно расплатиться за свой шикарный корейский бас, на котором позже я записал первые три альбома. Так что брал халтурку: еще пару часов разгружал и пилил на морозе доски. Иногда ко мне присоединялся и Горшок – подзаработать. Но случалось это нечасто: работа была тяжелая.
Далее нужно было почти час ехать на метро на другой конец города, на Гражданский проспект. Там, на Просвещения, была точка Кабана, где мы с друзьями встречались и весело проводили время. Репетировали примерно до 11, редко 12, потому что надо было еще пилить обратно на Ржевку.
Домой мы с Горшком, голодные и уставшие, приползали уже поздно ночью. Обычно мама оставляла мне на ужин тарелку под тряпочкой – макароны или картошечка. Мы с Горшком потихоньку прокрадывались ко мне в апартаменты, и делили этот нехитрый ужин. Ели с одной тарелки, как два Гавроша. Горшок даже куртку в коридоре не снимал, стеснялся, что кто-нибудь заметит, что у меня гости.
Потом мы полчаса-час болтали, обсуждали день, строили планы. Одно время понемногу писали вместе бесконечный рассказ, но потом Горшок нашел очень интересную сюжетную линию, и я уговорил его выделить ее в отдельный рассказ. В итоге у него появилось целых три рассказа, правда на совершенно разные темы.
Мы были уже здоровые лбы, но однажды Горшок заметил, что мы чувствуем себя в этом закутке, как дети, которые спрятались от родителей под одеялом и с фонариком читают там интересные книжки. Да так оно и было.
Раз уж я принялся описывать всякую мелочевку и бытовуху, то нарисую характерную картину тех дней, я лично без смеха о ней вспоминать не могу.
Как вы понимаете, Горшку приходилось много ходить, причем в старых высоких шнурованных ботинках из секонд-хэнда. А носить такие ботинки без носков означало мгновенно стереть ноги. Поэтому он занашивал носки до дыр и выкидывал. Взять новые, кроме как у меня, было негде, поэтому скоро и у меня не осталось носков. Но! Я работал мебельщиком и мог сколько угодно брать на работе бязь. Бязь – это такая грубая дешевая тряпка, применяемая при обивке мебели, она валялась у меня на работе рулонами. Из нее я наловчился вертеть портянки. И это было очень круто, потому что пока я выплачивал долг за бас, денег не было даже на носки. Кстати, из этой же бязи я сшил нам концертные рубашки и большой задник на сцену, которые Князь потом раскрасил.
Так вот, приходим мы с Горшком к кому-нибудь в гости, снимаем ботинки. Горшок остается в носках с дырками величиной с кулак, а я босиком, живописно разложив мокрые портянки поверх ботинок. Мокрыми они были всегда, потому что на подошве ботинок была трещина и в нее все время набивался снег. Горшок же был интеллигентного воспитания и вежливо просил у хозяина одеколон или какой-нибудь лосьон. И тщательно протирал ботинки изнутри. Весело было, одним словом. Ничто материальное нас не держало, и это тоже давало ощущение свободы. Кстати, именно это чувство помогло мне принять решение уйти из группы, но об этом позже. Но какое же счастье я испытал, когда через пару лет сумел купить себе первые нормальные, фирменные ботинки! Мои ноги были сухими! Это было потрясающее ощущение. Я смотрел на людей вокруг и думал о странных вещах. Ведь я теперь хожу с сухими ногами, а они никогда о таком даже не задумывались.
39. «Акустический альбом», 1999
Когда творишь, времени не существует,
Потому и творения бывают бессмертными.
То есть неподвластными времени.
Ладно, бог с ним, сбытом. Давайте о музыке. Хотя тоже вопрос, что интереснее. Какая гитара была у Горшка или где он встретил свою первую любовь Анфису? У каждой темы свои обертона. Ну, р