Естественно, в процессе насильственного отъема бутылки мы немножечко облили окружающих. Потому как каждый понимает, если принес чего друзьям, то с радостью отдаешь, а если у тебя отнимают, то фиг им. Конфуз, за который мне до сих пор неудобно, случился ближе к началу третьей четверти (бутылки): Горшок случайно – я правда видел, что случайно, – выплеснул рюмку липкого коньяка на голую спину сидящей впереди певицы. Хоть Горшок и извинился, и пытался сгладить ситуацию, вытирая девушку рукавом, чувство неловкости просто повисло в воздухе. Положение спасла Маша. Увидев Витаса, она закатила глаза и сказала: «Ой, какой мальчик! Что-то в нем есть неземное!» Чем заслужила всеобщее презрение и порицание. Впрочем, и об этой неудобной ситуации скоро забыли. Во время какой-то песни вдруг раздается грохот и дикий смех справа. Оказалось, Андрей Князев затих не просто так, Он даже не участвовал в распитии коньяка! Потому что этот несознательный элемент пронес в рукаве бутылку вискаря. И все это время пил его в одно жало. И когда вискарь закончился, он понял, что можно больше не гаситься, и решил присоединиться к общему веселью. О своем решении он оповестил мир, с грохотом выкинув бутылку и заржав на весь зал. Примерно в это время или чуть позже я понял, что мне тут надоело, вручения премии ждать еще долго, в часе езды меня ждет прекраснейшая девушка, которой я небезразличен, подъем завтра в 5 утра, и сил у меня осталось только на то, чтобы встать и куда-то пойти. И я решил идти не на сцену, а домой.
Я оставил своих друзей в крайне миролюбивом и расслабленном состоянии. Как закончилось шоу, я не знаю. Но с тех пор премия «Овация» семь лет не вручалась.
68. Истории о Горшке
И, вообще, давайте перенесемся на пару лет вперед и вспомним какую-нибудь веселую историю.
Дело было на гастролях. Однажды, уже ближе к концу тура, я по дороге из местного краеведческого музея зашел к Горшку в номер. Просто так, с «проверкой документов». Номер, кстати, он имел привычку не закрывать. Заходи, кто хочет! Такой немой крик в вечность о своем одиночестве… или просто панк-рок. Захожу, а он сидит, грустит. Чего, говорю, сидишь не весел, буйну голову повесил? А он мне:
– Понимаешь, забыл. – И косится на мой пакет с логотипом того самого музея.
– Где и чего? Не вопрос, найдем! – пытаюсь его успокоить и кладу пакет в шкаф у входа, чтобы перед уходом забрать.
– Да нет, другое. Помнишь, ведь раньше мы были другими людьми. У нас были другие интересы, другие цели. – И с этими словами он нагло достает мой пакет и начинает в нем копаться.
– Так мы одних вершин достигли, а другие впереди, это бесконечно, – я отобрал у него пакет и стал доставать оттуда сувениры, с понтом, это мое, и я сам распоряжаюсь, как хочу.
– Опять мимо. Я о другом. Помнишь, ведь еще совсем недавно мы с тобой говорили и мечтали совсем о другом. Запись альбома ведь не была для нас мечтой, не была целью. Ежу понятно, что это средство. Цели у нас были другие, эзотерические, уж точно не материальные. – Изучив сувениры, он принялся с несчастным видом открывать консервы.
Нашествие, 2001 год. Фото Е. Евсюкова.
– Ну, что тебе сказать? Пингвину ясно, что, отбросив наборы слов типа «мы поменялись», «мы повзрослели» и прочий бессмысленный мусор, мы получим истинную причину, и она неутешительна, – я призадумался и даже прекратил наливать, застыв с открытой бутылкой (сувенирной).
– Это почему еще? – он отобрал у меня бутылку и разлил сам. Причем неровно.
– А потому, мой милый друг, что причина окажется проста и банальна. Милая девушка, плохая пьянка, неаккуратный прием некоторых субстанций. – Мы вздрогнули и призадумались.
– Нет, почему после хорошей пьянки я все помню, ну не все, но про эзотерические идеалы точно наутро помню, просто они вдалеке и как-бы размыты. – Горшок задумчиво стал делать бутерброд из булочного мякиша и красной икры.
– Во-во! Более размытые, а, стало быть, еще более идеальные, а, значит, еще более нереальные, еще более прекрасные, еще более далекие, а раз далекие, то можно не спешить. Да? – Я прожевал и снова разлил. – Смотри. После ночи с прекрасной девушкой у тебя наутро только хорошие мысли, и всяким идеалам в них просто нет места. Ну, знаешь, так бывает, что-то просто вылетит из головы. Такое, что кажется и забыть-то нельзя, а оно – раз! – и вылетело.
– Это да. И еще скажи спасибо, если, пока голова пустая и ясная после прекрасной ночи, девушка не начнет наводить там порядок и запихивать «правильные идеи», – мы рассмеялись, хотя смеяться было нечему. И икра, и бутылка закончились. Горшок снова загрустил и посмотрел на меня с немым укором.
– Не ссы, во-первых, я одну не покупаю, и у меня в кармане фляжка вискарика, а, во-вторых, не об этой же херне ты тут сидишь и убиваешься. И вот если ты сейчас закуришь в номере – я уйду. Я разлюбил эту вонь.
– Да, нет, Шурик, я это все прекрасно понимаю и отдаю себе отчет в происходящем. Просто я внезапно понял, что был какой-то долгий процесс, но как один день. Или как одно событие. А что это, я забыл. И никак не могу вспомнить.
– Значит будем вспоминать!
Мы сели вспоминать и вспомнили. Вспомнили примерно вот о чем.
Оказывается, был такой день (на самом деле их было много, но говорить мы будем об одном), когда мы чего-то «достигли». Все вокруг уверены, что именно этого мы и хотели. Выпустить пластинку, отыграть убойный концерт, собрать в первый раз стадион. А это даже не средство. Это как., ну, радуешься же ты, когда покупаешь хорошие новые струны. А в жизни так мало веселого, что ты невольно соглашаешься со всеми и говоришь, «да, конечно, мы собрали «Юбилейный». В глубине души понятно, что это туфта наносная, но людям вокруг так хочется праздника. Да и ты сам разве не заслужил праздник?
– Это у тебя, – он снова с укором на меня посмотрел, – праздник всегда с собой, хоть ты с собой и не носишь. А иногда хочется чего-то обычного, цивильного. Разве это плохо?
– Кто сказал «плохо»? Если ты понимаешь, что это глупость и занимаешься этим, не тратя силы, то очень даже хорошо. Плохо то, что из-за бесконечных повторов ты сам начинаешь верить в важность того, что считают важным другие. Чего они хотят от тебя. Чего ждут от тебя. Каким ты должен быть, по их мнению. И ты перестаешь быть собой и становишься таким, каким они тебя представляют. А это страшный капкан, – я сидел в кресле и все это время тщетно пытался закинуть ногу на подоконник, наматывая на нее занавеску. И, наконец, карниз с занавеской рухнул мне на голову.
– Вот поэтому я и люблю играть концерты. Там настоящая жизнь. Получается, что артист по-настоящему и живет, и умирает только на сцене. То есть вот вчера был Иркутск, а сегодня Уральск, и это были важные и настоящие два момента по полтора часа. А сутки и километры между ними не имеют смысла, так, что ли?
– Ага, и лох ликует. Нет, родной, наша задача, чтобы и в жизни было, как на сцене. Что тебе мешает перенести сцену в жизнь? Тут, главное, не войти в образ и не стать его рабом. Знаешь, как бывает: ищешь внутреннюю свободу, ищешь, а вдруг – херась! – и ты уже в зависимости от своих поисков, – я стал закидывать ноги на холодильник, и он опасно накренился.
– Знаешь, – Горшок снова поднял на меня полные мировой скорби глаза, – самое страшное, что и этот день я забуду.
И словно в подтверждение этих слов в номер сначала робко постучались, а потом дерзко вломились прекрасные и нежные незнакомки, полные тепла и света. То ли это были девушки из местной студенческой газеты, желающие услышать наши рассказы о дальних мирах и странах, то ли сотрудницы краеведческого музея, пришедшие рассказать о красоте этого города (Горшок-то ведь не ходил в музей и ничего не видел). И был праздник. И они помогли нам забыть этот день.
Сон.
Однажды Горшок рассказал сон. Ходит он по лесу и ищет ягоды. И ягоды точно есть, но он никак не может их найти. Ни одной. Тогда он вздохнул и понял, что придется идти в пещеру к медведю, чтобы тот ему рассказал, где прячется ягода.
– И че, – говорю. – Нашел?
– Медведя? Да. И заржал.
69. Альбом «Жаль, нет ружья», 2002
Это время отдавало какой-то нереальностью. Мы чуть ли не каждый день куда-то приезжали, и в новом городе новые люди радовались празднику, который мы привозим с собой. Это действительно сложно объяснить, но я уверен, что все те, кто побывал на наших выступлениях в те годы, поймут, о чем идет речь. За небольшой, в принципе, промежуток времени я увидел столько счастливых лиц и улыбок, что и представить себе не мог, что такое возможно. И это было волшебно, удивительно, прекрасно и совсем немножечко тяжело. Дорога, все-таки. Даже те из нас, кто соблюдал пост, на гастролях бросали это дело. (Не будем говорить кто, хотя это была Машенька.) Однажды кто-то из гитаристов спросил нашего техника Мартынова, много ли он зарабатывает, катаясь с нами. Тот достал свой блокнот, пошевелил губами и говорит: «Вот зарплата моя, умножь на сто пять(!) концертов за год, вот и считай». И катались мы так примерно пять лет.
Балу. Но иногда заезжали в Петербург и обычно в дикой спешке записывали совершенно разные, но в чем-то похожие альбомы.
Князь. Надо сказать, наши альбомы я бы разделил на определенные периоды или даже, скажем, классы. К первому я отношу первые два «Будь как дома, путник!» и «Камнем по голове». Хотя они, конечно, и очень разные.
Балу. Назовем его ранним золотым этапом!
Князь. Да, отличное название. Далее, отдельной веточкой «Акустический альбом», потому что он не похож ни на предыдущее, ни на последующее творчество.
Балу. Назовем его дерзким и волшебным периодом!
Князь. Да. Далее промежуточный этап – это альбом «Герои и Злодеи». Он был родоначальником нового «Короля и Шута», то есть группы, которая начала куда-то двигаться и музыкально развиваться.