Про самого главного врага в нашей жизни говорить сложно. Им был героин! Это очень личный момент, который, конечно же, является общеизвестным фактом, так как зачастую Миха сам ничего не скрывал. Но говорить, что это никак не влияло на нашу дружбу и работу, было бы крайне неправильно. Как говорится, из песни слова не выкинешь. Только описывать все «прелести», с которыми из-за этой дряни нам пришлось столкнуться, большого желания нет. Наркотики – большое горе для всех, в чью жизнь они когда-либо приходили. К сожалению, именно этот враг дальше по жизни воздвигал между нами стены, через которые нам становилось все сложнее пробиваться друг к другу.
Когда я уходил из группы, многие фанаты писали в Интернете: «Князь, как же ты бросил Горшка?». Но я никого не бросал. Что такое бросить человека? Это прекратить с ним любое общение, возненавидеть его или просто уйти. Похоронить его для себя. Конечно же, я его для себя не хоронил, мне нужно было просто от него отдохнуть, потому что общаться и работать с ним для меня стало совершенно невозможно. И как бы цинично и не по-товарищески это ни звучало, мне нужно было выкинуть его из своей головы, потому что пока он там сидел, я постепенно терял интерес к любимому делу. Старый добрый «Король и Шут» уже не существовал, и это нужно было признать.
И на смену веселым бесшабашным панкам, скоморохам, шутам, актерам в идеологию КиШа стала вживляться тема, которую вносил Миха, злясь на меня, ломая старые устои. Тема такая: проанархический матриархат, смерть русскому року, Махно – миротворец, кто не врубается в панк-рок, тот дебил и т. д. И, как многие замечали, вещалось это все с неистовой агрессией. Словно человек в самом деле устал от людской тупости. Тогда я понял, что происходит на самом деле. Наркотики и алкоголь лишали его ума и закрепляли в его душе негативное отношение к обществу. Я не боролся с Горшком по жизни – ни в коем случае! Я боролся по жизни исключительно с той заразой, которая сидела в нем и с годами брала над ним верх. Миха, которого я знал, любил и уважал, становился слабее. Естественно, он отказывался это признавать, и неадекватное состояние – пьяное или под веществами – стало доминирующим. Я это видел, и мой лимит доверия, уважения, терпения таял. Что хочу подчеркнуть: не нужно думать, что этими словами я даю человеку исчерпывающую характеристику. Нет. Я всего лишь говорю о том, что видел и чувствовал. Я говорю о том, что являлось очень важным звеном в развитии наших с ним отношений, – исключительно по моему мнению. Я говорю о своей личной трагедии, о том, как я терял связь с другом.
В конечном итоге мы дошли до того, что перестали друг другу доверять. Я перестал верить в лучшие намерения Горшка, мне стало казаться, что он преследует только интересы своего эго. А он то же самое думал обо мне.
После того как я покинул группу, мы два года вообще не общались. И тогда и во мне, и в нем стало просыпаться желание поделиться друг с другом успехами и проблемами. Мы стали изредка созваниваться. Первым позвонил я. Потом позвонил он. Правда, я понял, что он по-прежнему очень зациклен на тех же проблемах, что и раньше. Мне даже показалось, что проблем стало больше. Театр поглощал его полностью, и я надеялся, что это пойдет ему на пользу. Он все еще был в объятиях нашего «Шута», и «Шут» давал ему силы. Хотя Миха и заменил его на знак распятой анархии. «Шут» всегда нас оберегал, создавал определенного рода вакуум. И Миха продолжал в этом вакууме находиться. Мне же, из-за сложившихся обстоятельств, пришлось из-под этого купола вылезти и пройти серьезную школу нового становления, что позволило по-новому смотреть на многие вещи. На фестивале «Окна открой», где мы случайно повстречались, меня охватило неимоверное чувство жалости. Ловить себя на этом было ужасно неприятно. Прежде я никогда не испытывал к нему подобного чувства. Выглядел он ужасно. Очень поседел, лицо в морщинах, а в глазах такая неподъемная усталость, что у меня внутри все сжалось. Люди, которые его окружали, должны были хоть что-то предпринять, но я никого не осуждаю. Я был вдрабадан пьян, но суть происходящего меня вмиг отрезвила. Мы обнялись, и тогда мне показалось, что обнялись мы с ним в последний раз….
Балу. Грин зеленый, как же так!? Как дошло до такого? Когда я уходил из группы, вы объявили монархию! И я думал, это значит, что если уж всех и нахер, то, по крайней мере, вы хоть друг за друга будете держаться.
Князь. Я просто хотел, чтобы у коллектива были лидеры, которые управляют. Пишут песни и направляют команду, а музыканты помогают делать новые хиты и во всем поддерживают то, что касается творчества. Одна из главных проблем состояла в наличии двух лидеров: мы не могли договориться между собой, кому сколько музыки писать в альбоме и по прочим творческим и идеологическим темам.
Была ли у нас конкуренция? Скорее да, чем нет. Со стороны она выглядела очень забавно. Не знаю, что думают другие, но я остаюсь при мнении, что вопросы главенства навязывал именно Горшок, потому что именно ему хотелось быть всегда и во всем первым. У меня таких целей не было. Однажды мы катались по Сибири, и в поезде я нарезался так, что начал шалить. В вагоне-ресторане нашел собеседника из глубокой провинции, для которого встретить «КиШ» было сродни встрече с Буддой. У него было много вопросов, и в кульминации беседы я начал угнетать попсу и рассказывать, как мы ее не любим. В этот момент мы курили в тамбуре, и чтобы придать своим словам весомость, я наотмашь разметелил дверное стекло между вагонами. Удар получился нелепым, и тамбур окрасился кровью. Два сухожилия и три артерии были разрезаны, и мой собеседник в ужасе убежал. Проводница сделала то же самое, но успела дать мне полотенце. Началась паника, меня на скорой срочно доставили в областную больницу Новосибирска. Благодаря нашему тур-менеджеру и моему другу Дмитрию Боброву, помочь мне был вызван один из лучших специалистов города, который меня зашил и спас все пальцы. Информация о безумной выходке Князя потрясла всех, особенно Горшка. Он, кажется, решил, что нельзя допустить, чтобы в глазах окружающих Князь был более безумен и более безжалостен к себе, чем он. На следующий день я с гипсом на руке вместе с группой заселился в гостиницу в Ангарске. Со мной в номере жил Егорыч – мой друг, техник группы «Король и Шут», нынешний техник и бэк-вокалист группы «КняZZ». Он сообщил, что в номере напротив Горшок выпил в одно жало литр «Бехеровки» и громит номер. Я пошел его утихомирить. Впервые в жизни мои слова на остекленевшего Горшка не оказали никакого действия, и он упорно продолжал, как будто мне назло. Он уничтожил в номере все зеркала, стекла дверей и сервантов. Чудом остались целы окна и телевизор. Он босиком ходил по стеклам, размазывая кровь по коврам. Не будь гипса, я бы мог начать с ним бороться, как это иногда бывало, – придушить его стальным зажимом, чтобы спесь из него вышла. Но с гипсом я мог лишь говорить. Когда я понял, что все бесполезно, попросил Егорыча помочь. Егорыч – паренек крепкий, применил борцовские приемы, посопротивлялся Михе и слегка измотал его. На утро с горем пополам мы улетели в Питер. Мне позвонила Михина жена, жаловалась, что весь день доставала стекла у него из ступней. Но его история не получила такого резонанса, как моя. Он очень по этому поводу злился. Притом, что мне вообще хотелось, чтобы никакой моей истории в принципе не было. Это был один из самых глупых поступков в моей жизни. Ради того, чтобы произвести впечатление на совершенно левого человека, я чуть не лишился руки и возможности рисовать и играть на гитаре. К слову, это стало серьезным отрезвляющим моментом, и когда по синеве мне хотелось повторить что-либо подобное, я сразу вспоминал свой роковой выпендреж.
Балу. Если честно, я никогда не понимал ваших соревнований за первенство, а дележка песен выглядела со стороны полной нелепостью. Ты действительно добивался творческого превосходства, компенсируя этим медийное превосходство Горшка? Или ты таким образом пытался достигнуть какой-то гармонии в ваших отношениях?
Князь. Действительно, превосходство одного из нас над другим плохо влияло на наши отношения. Горшок считал, что если я буду делать в «КиШе» все, что захочу, то репертуар начнет состоять из песен типа «Голые коки» и «Сосиска». Думал он так потому, что я любил делать песни-шутки и песни-пародии и развлекать коллег и друзей. Я любил шуточный материал, но основной стиль «КиШа» для меня, как и для него, был в безоговорочном приоритете. Он хотел быть панком, а я – свободным художником.
В свою очередь, я считал, что Горшку нельзя было давать полной власти над группой, иначе мы бы потеряли над ним контроль: он бы сказал, что без него мы – никто, и как он захочет жить, так и будет, – торчать столько, сколько сочтет нужным. Когда он трезвел, с ним, разумеется, можно было разговаривать и строить планы на будущее, но потом он снова всех расстраивал. Я начал создавать ему конкуренцию, чтобы он не мог закрепить в себе абсолютного монарха. Мои хиты становились не менее популярными, чем те песни, музыку к которым писал он: «Со скалы», по оценкам «Нашего радио», вообще поставила рекорд. Я начал настаивать, чтобы в альбомы «КиШа» попадало до семи песен моего полного авторства и с моим исполнением, – чтобы на концертах периодически брать инициативу на себя. Когда он превращался в овощ и начинал передвигаться по сцене, как зомби, я делал вид, что у меня жизненной энергии – хоть отбавляй, и скакал вокруг него, отвлекая внимание зрителей. Так что «добрые люди» начинали подсказывать Горшку, что Князь скоро перетянет все внимание на себя и станет круче. Горшок тут же начинал меня грузить всякой фигней о том, что в панке должно быть все по-другому, – и сам себя брал в руки, чтобы соперничать. Таким образом я одновременно выполнял две полезные миссии: не давал Горшку погрязнуть в героиновом превосходстве над окружающими и создавал свой собственный песенный материал, который, как я понимал, в любом случае пойдет со мной по жизни. Когда я ушел из группы, нашлись люди, которые стали говорить, что все что было написано в «КиШе», принадлежит «КиШу» и должно там оставаться. Я на это ответил очень просто: «Забудьте об этом. Кто, по-вашему, буде