— Болтай, болтай, — прошипел Генерал.
Дорога до Полянки заняла чуть больше получаса, шут засекал время по часам.
Погост располагался прямо в лесу, а за ним, через полверсты виднелось и само село с покосившимися домами. У опушки Прохор остановил осла, привязал его к рябине и разбудил старуху.
— Приехали. Показывай, где твой мертвяк обитает.
— Никакой он не мой, — прошептала бабка и сползла в траву. — Зришь вон тот крест большой, рядом с сосной сухой? Там мой дед похоронен, а шатун появляется с другой стороны, вон оттуда. Видишь заросли папоротника возле склепа? Вот там он, окаянный.
— Все понятно. Жди, мать, здесь. Мы пойдем, посмотрим.
— Идите, сынки…
Старуха спряталась за куст боярышника. Шут с Генералом ступили в вотчину теней, и тут же Министр угодил физиономией в паутину, которую принялся яростно отдирать с усов.
— Не шуми ты так, всех покойников разбудишь, боров!
— Да иди ты!
Среди крестов, могильных камней, сгнивших лавок все поросло орешником. Утреннее небо заслоняли вековые вязы и корабельные сосны, перемежаемые осинами, елями да дубами. Плетеные оградки могил покосились от времени, а могильные холмики местами провалились, превратившись в ямы, в которых стояла дождевая вода. Под ногами хрустел сушняк, заставляя взлетать из поросли папоротника юрких птиц, которые проносились перед самым носом и заставляли вздрагивать крадущихся охотников за шатуном. Генерал то и дело цеплялся алебардой за кусты. Шут ругал его всякими обидными словами, но теперь министр стойко переносил все тяготы и лишения, ибо понимал, что виноват: старый он стал и неловкий.
Где-то проснулась кукушка.
— Ну-ка, — сказал шепотом шут, — скажи, сколько мне жить осталось? — Прохор сбился со счета и махнул рукой. — И то хорошо. А генералу? — кукушка замолчала, заставив балагура хохотнуть в кулак. — Слышь, командующий, ты в воду-то особо не лезь, а то доспехи заржавеют. Они, между прочим, за казенный счет куплены.
— Да тут больше и ступить-то некуда, — прошипел тот, снимая репейник с усов. — Одни ямы да бурелом. Видать, в грозу веток наломало.
— Замри, — вдруг цыкнул шут и присел.
Министр застыл на месте в очень неудобной позе, оперевшись на алебарду. Со стороны склепа, на который указала старуха, раздался какой-то шум. Из травы вспорхнули птицы и затерялись в кронах деревьев. Раздался металлический скрежет, и кованная створа распахнулась, подняв тучу мошкары. В свете лучей, пробивающихся сквозь листву, показался чей-то силуэт. Из старинной усыпальницы, кряхтя и пошатываясь, появилось нечто.
— Мертвяк… — выдохнул Генерал, снимая шлем и бледнея от страха.
Шут сглотнул, глядя на восставшего покойника в грязных лохмотьях. С лица шатуна клочками свисала кожа, один глаз болтался, вывалившись из глазницы, а изо рта трупа вырывались нечленораздельные, чавкающие звуки.
— Сейчас я его свалю, как сохатого! — прошипел министр, воткнул в землю алебарду и попытался трясущимися руками зарядить карамультук.
Внезапно за его спиной раздался треск, вслед за которым прозвучал сиплый голос.
— Ну и?!
Генерал со страха подпрыгнул, чуть ли не до маковок сосен, и выронил ружье, которое с бульканьем и пузырями исчезло в канаве. Крупные капли пота тут же выступили на лбу офицера. Он резко обернулся, размахивая кулаками, и едва не задохнулся от возмущения. Перед ним стояла та самая бабка, благодаря которой, они здесь и оказались. Она стояла за деревом и хлопала глазищами.
— Ты чего, сынок? Испужался, что ли? Я, покаместь, живая. Вон, его бояться надо, — и старуха кивнула в сторону мертвяка, который медленно, но верно, приближался. — Я даже всех жителей позвала, чтобы они посмотрели, как вы его забарывать будете.
Министр пригляделся. Действительно, то тут, то там виднелись испуганные лица стариков, которые прятались за кустами, поваленными стволами и могильными камнями.
Шатун выл, как волк, хрипел и размахивал руками. Генерал, прикрываясь старухой, пятился назад, держа наготове алебарду.
— Куда?! А ну вернись! — прикрикнул на него шут.
— Я не трус, я тылы защищаю! — ответил министр. — Он мертвый, его уже не убьешь! Бегите, глупцы! — крикнул он жителям Полянки.
Однако те и не думали улепетывать. Они продолжали следить за действиями Прохора, который прижался спиной к старому вязу. С того места, где прятались наблюдатели, было плохо видно, мешали деревья, кусты и ограды. Не упуская шатуна из виду, рыжий проказник прокричал.
— Генерал, дай мне свою алебарду!
— Сам возьми, — прозвучало в ответ. — Я не пойду!
Прохор сжал кулаки. Мертвяк подобрался уже на расстояние плевка.
— Кидай!
Министр размахнулся и метнул оружие, которое вонзилось в землю аккурат возле ног хохмача. Шут схватился за древко и принялся размахивать алебардой перед собой, не подпуская покойника. Тот брызгал слюной, рычал и размахивал руками. Вскоре Прохор начал теснить мертвяка обратно к склепу. Зрители осмелели и уже в голос поддерживали рыжеволосого вояку.
— Давай!
— Так ему!
— Загони его обратно в могилу!
Даже министр стал колотить руками воздух, хмуря брови и надувая губы. Покойник отступал, ломая ветки, оставляя на оградах клочья одежды, и спотыкаясь о коряги. Шут злобно кричал, тыча оружием в грудь шатуна. Наконец, ему удалось загнать поднявшегося мертвеца назад, в склеп. Каково же было удивление жителей Полянки, когда герой сам скрылся в черном зеве усыпальницы. Спустя мгновение прозвучало шесть выстрелов. Все замерли в ожидании.
Прохор появился с большим мешком, который волочил по земле, в одной руке и алебардой, перепачканной чем-то кроваво-черным, в другой.
— Все, — крикнул он, — нет больше вашего мертвяка. Спите спокойно!
Шут прислонил оружие к склепу и вытряхнул содержимое мешка. На траву упали руки, ноги, голова и туловище. Жители пробрались через бурелом и принялись рассматривать останки шатуна. Генерал со знанием дела поворочал их веткой и с умным видом покивал. В конце концов, старожилы села окончательно уверились в гибели супостата и загорланили, что есть мочи.
— Ура королевскому шуту, защитнику простых людей!
— Да ладно вам, пустяки, — отмахнулся тот и откинул крышку часов. — Пора нам уже.
Прохор осмотрелся, поднял с земли корягу и, выловив в канаве ружье, бросил его генералу, обдав того брызгами и пожухлой листвой. Затем они попрощались со стариками и выбрались из леса.
Солнце освещало крепостные стены города, утренний ветер развивал стяги на шпилях дворца. Министр вышагивал в одних портках и рубахе, меряя тропинку босыми ногами. Его доспехи, прикрепленные к седлу осла, позвякивали. Шут перестал насвистывать и, не поворачиваясь, сказал.
— Я думал, ты посмелее, а какого-то мертвяка испугался.
Генерал понял, что обращаются к нему, и ответил.
— Что ты понимаешь в тактике и стратегии?! Еще пуха под носом нет, а туда же, учить.
— Я в цирюльню хожу. Зато у тебя заросли, а толку нет. Скоро пауки заведутся. Думаешь, коль усы что метла, так и умным стал? — усмехнулся шут. — Кстати, мне тут песня одна вспомнилась, артисты в таверне исполняли. Спеть?
Министр промолчал, надеясь, что рыжий приставала от него отвяжется, но Прохор назло ему затянул.
В деревушке у реки как-то стали мужики
спорить, кто из них мудрей.
Мимо старец проходил.
— Тот умнее, — говорил, — у кого усы длинней.
— Решено! Отныне будет так!
Всех умней у нас Иван-дурак.
Меньше хвост у кумушки-лисы,
чем у Ивана усы!
На печи Иван сидел, сверху он на всех глядел,
Пироги с капустой ел.
Ну а после говорил:
- Ум всегда со мною был, я им хвастать не хотел!
А теперь скажу я вам, друзья,
Жить, как раньше, больше нам нельзя!
С вами, право, можно одичать.
Пора веселиться начать!
Что ни день, дурак-Иван всё веселье затевал.
— Жить давайте без забот!
Всё б ничего, да вот беда, вскоре кончилась еда,
никто работать не идёт!
Время шло, народ оголодал,
и Иван без крошки пропадал,
а когда смекнули, что к чему,
усы оторвали ему!
— Ты это сейчас к чему? — спросил Генерал, едва шут закончил петь.
— Так просто. А, чуть не забыл — я разобрался с призраком, прачка свидетель. Уже, поди, всем растрезвонила, — ответил тот. — Кстати, мы пришли.
И вправду, городские вороты выросли перед путниками, словно гриб после дождя. Они и не заметили. Навстречу им вышел начальник караула, осмотрел своего подчиненного в исподнем и спросил из-под бровей.
— Солдат, ты почему в таком виде?! — временно разжалованный командующий армией открыл рот, не зная, что сказать. — Немедленно приведи себя в порядок, через десять минут у тебя вахта на стене у семнадцатой бойницы. Бегом марш!
Министр часто задышал, развьючил осла и, гремя доспехами, скрылся в караульном помещении. Шут и начальник стражи засмеялись.
— Когда вернется во дворец, потребую для тебя медали, — утер слезу Прохор.
— Лучше пусть жалование увеличит, — ответил офицер.
Шут похлопал служивого по плечу и вошел в город. Часы на Главной башне пробили восемь часов утра.
Прохор рухнул на кровать, не раздеваясь. Только сапоги и скинул. Веки готовы были сомкнуться, как дверь его каморки распахнулась, и вошел король. Шут с недовольной миной на лице сел.
— Ну и где тебя носило? — спросил сюзерен, прислонившись к шкафу.
— Мертвяка забарывал в Полянке, это село такое, его из окна видно, слыхал про такое? Только пришел. Ты чего так рано вскочил?
Величество сел на кровать.
— Не спится мне что-то. Не дает покоя ведение. Собирайся, пойдем к толкователю.
— Может после завтрака? — с надеждой спросил шут.
— Сейчас! Кто из нас король, ты или я?!
Прохор поднял брови. Встав с кровати, невыспавшийся балагур скинул уличную одежду и влез в шутовской наряд. Умывшись водой, что текла из трясущегося крана, он натянул колпак и показал хозяину на выход, но, прежде чем покинуть каморку самому, с тоской посмотрел на кровать и громко вздохнул.