Сюзерен кивнул и расположился на кровати, скрываясь за занавесью балдахина.
— Теперь что стряслось? Пожар, наводнение или какая другая неприятность? — устало спросил Король.
— Что вы, Ваше Величество! — трижды сплюнул через плечо Министр. — Всего-то в лесах нечисть какая-то поселилась. Поговаривают, уже пятерых задрала. Люд за дичью боится на охоту ходить. Молва идет, что это оборотень.
Прохор спрыгнул с подоконника, звякнув всеми бубенцами разом.
— Ты сам с этим разобраться никак не можешь? Ты чего к королю со всякими мелочами бежишь, по что Величество беспокоишь? Ты, как дите малое, ей-богу. С насморком тоже придешь? Почему за тебя твою работу другие должны делать? Это не королевского ума дело, а твоего, — Прохор подошел к шахматной доске и сделал свои ход. — Он же к тебе не ходит, не спрашивает совета, как с хранцузским послом договариваться. Повар за рецептами не бегает. Так какого…
Генерал аж почернел от злости. Еще мгновение, и он бы точно выхватил саблю и порубил бы шута в капусту. Его рука уже поднялась с эфеса и легла на рукоять, когда между соперниками встал Генрих.
— В самом деле, Тихуан Евсеич, — шмыгнул носом Правитель Серединных Земель и поправил корону. — Решай сам, для того ты и поставлен на эту должность. Это еще хорошо, что у нас только два рубежа. С юга и севера горы, а то бы проблем было больше. Да?
Генерал больше походил на дракона, только что дым из ноздрей не валил. Он тяжело дышал и сыпал молниями из глаз.
— Я бы сам занялся, да некогда. Приказы ваши выполняю, готовлю отчет по укреплению границ и все такое. Непривычно, не случалось же такого раньше. Мне бы заместителя или помощника какого, кто будет с поручениями разбираться. Не могу за всем уследить: то старейшина в Большой пахоте, то лесник-убийца, то разбойники со странным туманом на Западных рубежах, то мертвяк оживший…
Тут Прохор не выдержал и засмеялся в голос.
— Про пятна на луне забыл! А ничего, что этими проблемами я занимался, а ты и пальцем о палец не ударил? Дырку для ордена уже проковырял небось, да?
Генрих начал понимать, что добром эта перепалка не окончится. Еще, чего доброго и ему достанется. Он выпихнул Министра за двери и с укором посмотрел на своего слугу. А тот, как ни в чем не бывало, подошел к бюро, налил в королевский кубок вина из кувшина и залпом опорожнил его, закусив холодной телятиной.
— Когда-нибудь ты его выведешь из себя! — сказал сюзерен, подпирая спиной позолоченные створы и снимая корону. — Подстережет в подворотне, и поминай, как звали! Ты хоть и дурак, но даже мне показалось, что слегка перегнул палку.
— А мне кажется, что не догнул. Вон, щеки какие наел, а теперь на меня посмотри. Скоро ветром сносить начнет. Он бездельник, как и все в твоем дворце. Только видимость создают, что о государстве и народе радеют, да жалование получают. Я общаюсь с чернью, и знаешь что? Им все равно, что есть вельможи, что нет. Если простолюдины перестанут налоги платить, вся знать по миру пойдет. Против них даже гвардия не сдюжит, сколько не плати, а она, между прочим, тоже из черни. Вот надоест народу их кормить… По камешку дворец разберут.
Король побледнел, но потом взял себя в руки.
— Хватит меня стращать, я пуганый. Ты давай-ка, собирайся в дорогу.
— Куда это и зачем?! — неподдельно удивился Прохор.
Сюзерен отошел от дверей, подошел к бюро, и налил себе вина.
— На кудыкины горы воровать помидоры, — Генрих сделал большой глоток. — Поедешь на Восточный рубеж. Или ты предлагаешь мне оборотня забарывать? Мое дело править королевством и с послами разговор держать, сам сказал. Министр другими делами занят, а помощника у него не имеется. На тебя одного вся надежа, тем более что ты в подобных делах поднаторел уже, дока, если можно так выразиться.
Шут обреченно вздохнул, опустился на стул и принялся рассматривать лепнину на потолке, потом перевел взгляд на картины, задержался на своем отражении в огромном зеркале. В конце концов, стянул колпак, встал и поплелся к выходу.
— Не бережешь ты меня совсем. Туда-сюда мотаюсь, как мотылек на ветру, никакой личной жизни, — Он посидел еще немного, потом встал и скрылся за дверями, но через мгновение показался его колпак, звякнув бубенцами. — И кстати, тебе мат.
Генрих подошел к шахматной доске и почесал затылок, сдвинув корону на лоб. Потом поводил над полем умственного сражения указательным пальцем, видимо, над чем-то размышляя, и, в конце концов, вновь расставил фигуры по своим местам и лег на кровать, закутавшись в горностаевую мантию. Ему еще ни разу не удалось обыграть шута. И это не смотря на то, что Генрих играет с тех самых пор, как научился ходить. С колыбели, практически, а этот дуралей освоил игру за пол дня. И в крокете ему нет равных, и пасьянсы у него всегда сходятся.
— Удивительный малый. Ему бы не шутом быть, а… — додумать свою мысль король не успел, его сморил сон.
Прохор обошел все комнаты в замке, облазил все закутки, но так и не нашел того, кого искал, а именно писаря. Фрэд как сквозь землю провалился. Шут махнул на все рукой и решил отправиться в таверну, чтобы гульнуть перед дальней дорогой, каково же было его удивление, когда искомый субъект обнаружился в трактире!
Писарь с кружкой хмельного в руке стоял возле помоста, на котором играли артисты, и дергался в такт музыке. Увидев Прохора, он замахал сводной рукой, подзывая того к себе. Протиснувшись сквозь толпу, весельчак пробрался к Фрэду.
— Я тебя уже битый час ищу! Государь задание дал особой важности.
— Успеется, — отмахнулся служитель пера. — Я последовал вашему с мастером совету и рассказал одну свою историю музыкантам. И представляешь? Они тут же сложили про нее песню! Обещали сейчас спеть, — и Фрэд растянул лыбу так широко, что чуть щеки не треснули.
Фитили в масляных лампах дрожали, пытаясь разогнать полумрак таверны. Туда-сюда сновали Гензель и Гретта, подгоняемые женой трактирщика. Разношерстный народ гоготал, пел, курил и хватал вольных девиц за мягкие места. А ведь днем все они выглядели, как почтенные граждане. Вот что хмель с людьми делает. Одни превращаются в весельчаков, другие в задир, третьи в свиней. Но с последними проще всего, они мирные — напились и спать под столом легли. Похрюкивают себе… А вот первые два вида — они поопаснее будут. Балагуры норовят подшутить над ближним, и не всегда их шутки оказываются безобидными. И тут на помощь обиженным приходят задиры, которых хлебом не корми, дай кулаки почесать.
Шут совмещал в себе все три типа, но каждого в меру. В хорошей компании выпить не прочь, иногда можно и до поросячьего визга. И пошутить мастак, да и в драке хорош, в чем многие убедились на собственной шкуре.
Музыканты закончили исполнять свое очередное творение, и Михась, посмеиваясь, объявил.
— Новая песенка, идею для которой нам подбросил королевский писарь. Похлопаем ему… по спине! — и указал на Фрэда. Тот глупо заулыбался, помахал руками, де, вот он я, и ойкнул пару раз оттого, что кто-то приложил ему ладонью по хребту.
Артисты опять заиграли, а Михась и Дрон затянули на два голоса. Естественно, что посетители тут же сорвались в пого. Пол таверны затрещал, а само заведение заходило ходуном.
Услыхал мужик под вечер, вдруг,
в свою дверь какой-то странный стук,
но едва шагнул он за порог,
что-то его сбило с ног!
И увидел он,
Как вкатилась в дом…
Как вкатилась в дом живая голова,
открывала рот и моргала она!
— Вот те на, — пробормотал мужик
и поднялся с пола в тот же миг.
Стала за ноги его кусать
голова, и он упал опять!
— Прочь, сгинь, колобок!
Отцепись от ног!
Но всё сильней кусала злая голова,
мужика до слёз она довела.
Чья-то тень мелькнула за окном —
безголовый тип ворвался в дом,
бошку беглую свою схватил
и себе на плечи посадил.
Тут издал он крик:
— Извини мужик!
И руками голову свою держа,
радостно смеясь, он убежал.
Тем временем Прохор протиснулся в свой уголок, за который исправно платил хозяину, и замер в недоумении. За его столиком, заставленным кружками, сидел угрюмый здоровяк и одну за другой опрокидывал в себя хмельное. Шут откашлялся в кулак, привлекая внимание непрошенного гостя и сел на стул. Здоровяк поднял осоловевший взгляд на нарушителя его одиночества и прищурился. Мгновением позже у столика нарисовался Йохан и стал оправдываться.
— Здоровьем клянусь, я ему говорил, что столик занят, но он пригрозил мне голову оторвать, да и вас, к тому же, не было. Я рисковать не стал, да и стражников звать как-то… — Он замялся. — Человек, вроде, не плохой. Я его, правда, раньше не встречал. Или прикажите выдворить?
Здоровяк покосился на толстяка и сжал в могучей ладони кружку, которая тут же разлетелась десятком черепков.
— Ступай, любезный, — сказал Прохор, и хозяин испарился. Шут же вновь обратил все свое внимание на угрюмого и почесал подбородок так, чтобы бугай увидал его перстень. Тот заметил и понимающе кивнул, мол, ему проблемы ни к чему. Он даже собирался встать и уйти, но Прохор остановил его еле заметным жестом.
— Кто таков? — весельчак без разрешения выбрал из множества кружек полную и ополовинил ее одним глотком.
Здоровяк осмотрелся, поманил шута пальцем и, когда тот приблизился, прошептал.
— Палач я.
Теперь огляделся Прохор. Не хватало, чтобы кто-то услышал. Тут ни богатырская сила здоровяка, ни умение шута драться не спасет от разгневанной толпы.
Никто не сможет сказать, как давно повелось, но, так или иначе, повелось, что палачей не жалуют. Если оный заходил в лавку какую, то остальные посетители старались поскорее покинуть ее. В питейных заведениях для палачей даже отдельный стол ставили в самом дальнем углу, а халдеи приносили им заказ весьма неохотно. Никто не любит душегубов, все их презирают. Они даже живут за стенами города и стараются как можно реже показываться на людях. Именно поэтому палачи стали на казнь надевать маску и скрывать свое лицо, чтобы их никто не узнал.