В саду никого не было. Меня бросило в жар, а потом в холод, когда я представила, что сейчас может творить убредший куда-то кошмарный король. Без особой надежды слабым дрожащим голосом я позвала:
— Лид…
— Да? — тут же отозвался спокойный высокий голос, и король проявился из воздуха в сантиметре от меня. Я вздрогнула:
— Ты почему сразу не показался?!
— Потому что ты просила меня оставаться невидимым.
— Ах, ну да, хорошо… Пойдем в конец сада.
В конце сада у нас был навал из полусгнивших бревен. Я подошла к нему и уселась, подумав, что, может быть, Лиду, как особе королевской крови, такое сиденье покажется недостойным, но он молча уселся рядом со мной и застыл, выпрямившись и вскинув голову, будто позируя на парадный портрет.
— Мы скоро поедем домой, — не зная толком, что говорить, пробормотала я. — То есть ко мне домой. Пожалуй, в электричке можешь оставаться видимым, только, все-таки ни с кем не разговаривай. Если тебя кто обидит, я сама с ними разберусь.
Король взглянул на меня скептически.
— Каким образом, Соня? Я не вижу у тебя никакого оружия, да и магическими способностями ты не обладаешь.
— Ну, зато у нас есть действующее законы. Я могу пригрозить, что вызову милицию… Ну, стражу.
— Так пока эта стража доберется до моих обидчиков, они будут уже далеко, — трезво заметил король.
— Ну, все равно! — отрезала я, стараясь по возможности твердо глядеть в его двухцветные глаза. — Я сама разберусь. Понятно?
— Да.
Я вздохнула с облегчением и вдруг вспомнила про бабушку и ее жалобы на головную боль.
— Слушай, Лид… — сказала я. — Ты ведь умеешь колдовать. А я твоя спасительница. А у меня есть бабушка. А у нее есть куча разных болезней: голова, давление…
— Простолюдины в старости страдают множеством недугов, — равнодушно подтвердил Лид.
— Я это знаю, — огрызнулась я. — Ты лучше вылечи мою бабушку от этих ее недугов. Я же тебя об этом прошу…
— Этого я сделать не могу, — сказал король, разглядывая верхушку яблони, потому что ниже его глаза, при вздернутом положении головы, не опускались.
— Почему это?! — возмутилась я.
— Лечением занимаются только жалкие колдуны из простолюдинов. Нам, особам королевской крови, это не нужно: мы никогда не болеем.
— Значит, раз вам это не нужно, вы этому не учитесь?
Лид кивнул.
— Правильно. Какой смысл учиться ненужному? Простолюдинов и так намного больше, чем нас, королей, так что если их количество и сокращается из-за мора, это только к лучшему.
— Ну да! — сказала я. — Чудесно! Простор! По-моему, тебе для правления бы идеально подошла пустыня!
— Зачем мне править там, где никого нет? Не над землями мы властвуем, а над людьми.
— Так что же вы их лечить не умеете? Какая же польза от вашего колдовства?
— Любая — кроме лечебной. — Лид медленно опустил взгляд на мой уровень и, загибая длинные пальцы, перечислил:
— Я могу посещать иные миры, могу сделать любой предмет, если мне его хорошо описать, могу уничтожить и превратить в пепел любого…
— Кто тебя разгневает? — докончила я. Лид слегка удивился.
— Разгневает? Простолюдин не может меня разгневать. Я, конечно, превращу его в прах, если он нарушает мою волю, но гнев здесь ни при чем. Возможно, меня может разгневать равный мне…
— Возможно?
— Возможно, потому что этого никогда еще со мной не происходило.
— Ты вообще уверен, что ты не робот? — не выдержала я.
— Что?
— Робот — это такая машина, которая похожа на человека внешне, если тебе интересно. А на самом деле железная и с винтиками.
— Нет, я живой человек, — на полном серьезе отозвался Лид. — Железа в моей крови, думаю, не больше, чем у тебя. Не говоря о винтиках. Если ты имела в виду, что у меня железная выдержка, то благодарю тебя за комплимент, но любая особа королевской крови вела бы себя ровно так же.
«Ну да, как гадина хладнокровная», — подумала я мрачно, но не сказала этого вслух. На Лида, судя по всему, бессмысленно было даже ругаться — он все воспринимал как косвенную похвалу себе. Вот что значит многолетняя привычка к власти! Жуть. И как я с ним только домой поеду…
А поехать, ничего не попишешь, пришлось. В девять вечера мы с Лидом влезли в заполненный вагон электрички и встали рядом у окна. Я молчала, король, к счастью, тоже. Без особого интереса он скользил взглядом по лицам сдавленных и вспотевших людей и медленно постукивал перстнем по поручню.
— Молодой человек, нельзя ли прекратить ваши стуки? — раздраженно поинтересовалась сидящая как раз рядом с этим поручнем худая женщина средних лет. Ясное дело, в ответ она получила ноль внимания и фунт презрения — стуки не стали ни чаще, ни реже. Я разом вспотела. Женщина повысила голос:
— Вы что, глухой?! Прекратите стучать, вы тут не один находитесь!
Тут меня осенило.
— Извините, пожалуйста! — выкрикнула я радостно. — Он и правда глухой! И даже глухонемой! Сейчас я ему скажу, и он прекратит, хорошо?
— Ой, да ладно, пусть стучит, — сразу переключилась на мирный лад женщина. — И что это с ним такое случилось? Или это он с рождения?
— С рождения! — выпалила я. — Порок развития! Извините нас еще раз…
Стуки перстнем в это время прекратились. Я испуганно подняла голову и посмотрела на Лида. В его неподвижном взгляде не было никакого гнева, но чувствовалось легкое удивление, как если бы он вслух спросил меня «и какого черта ты на меня вешаешь всех собак?». Я угодливо улыбнулась. Он отвел глаза и величаво уставился в окно, а я принялась вытирать обильные поты.
— Надо же! — как собакой, умилилась королем женщина. — Какой умный, сам прекратил! Ну все понимает! А какой красивый парень, как жалко, что инвалид.
— Не иначе, родители рядом с Чернобылем жили, — вдруг вступила в разговор мрачная бабуля, сидящая рядом с женщиной. — Я их навидалась-то в свое время… И глухих, и слепых, и безруких… Ох! А какие грибы росли после аварии в тех лесах! Радиоактивные, ясное дело, но размеры…
Женщина поддержала разговор, который постепенно перешел на грибы и ягоды, уже не радиоактивные, а нормальные. Лид пялился в окно. Я молила небо, чтобы электричка чесала как можно быстрее.
Казалось бы, мольба моя была услышана: осталась всего одна остановка до Москвы. И вот на ней-то и начались неприятности. Для начала в вагон ввалились пьяные в хлам три здоровенных бугая. Наступая на все ноги, они пробрались в самую середину вагона и принялись матерно разговаривать дикими голосами. Все, кроме, конечно, Лида, забеспокоились и заоглядывались.
А пьяницам этого показалось мало: минут через десять они заскучали в своей компании и принялись лезть к людям. Пара мужчин отругнулась от них, и они, наконец, переключились на семейство, состоящее из бабушки, матери, дочери лет пятнадцати и маленького сына. Вначале из них просто сыпались какие-то невразумительные предложения и пожелания. Потом они принялись приставать к дочери. Мать попросила оставить дочь в покое, но, конечно, ее слова не возымели ровно никакого действия. Семейство попятилось — пьяницы теснили их в тамбур, продолжая напирать и приставать. Слышно было, как вдруг громко заревел сын. Часть вагона возмущенно перешептывалась, часть сидела с деревянными лицами. В числе последних был и Лид, все так же глядящий в окно.
И тут на меня наехало знакомое мне состояние, которое Натка называла «сам черт не брат»: впадая в него, я уже неоднократно вляпывалась в истории одна хуже другой. Однако сейчас мне было решительно по фигу, к чему приведет мое поведение: я ринулась в тамбур, пихнула одного из пьяниц в плечо и заорала:
— Вы чего это тут развоевались? Сейчас как милицию позову! А ну идите отсюда!
Слова мои возымели некоторое действие: один из пьяниц удивился и отвлекся от девочки, к которой приставал, второй прекратил выдирать у матери большую сумку, третий просто обернулся, и все трое уставились на меня налитыми кровью глазами. Поезд начал тормозить, и в это время тот пьяница, которого я хлопнула по плечу, замахнулся на меня кулаком. Пользуясь тем, что он еле держится на ногах, я быстро увернулась и отскочила, но меня ухватил за запястье другой пьяница. Несмотря на опьянение, держал он мертвой хваткой.
— А ну пусти! — гаркнула я. — Эй…
Больше я ничего не успела сказать, потому что увидела, что рядом с держащим меня пьяницей стоит Лид. Протянув руку, он быстро коснулся по очереди всех трех пьяниц и, нарушая свое амплуа глухонемого, тихо произнес какое-то длинное слово, завершившееся жутким шипением. В тот же миг пьяницы, потеряв интерес, похоже, не только ко мне, но и вообще ко всей этой жизни, как мешки рухнули нам на ноги. Лид брезгливо вынул из-под них ботинки и, поглядев на меня, кивнул в открывшиеся двери. Москва! Вот уж действительно, не заметила, как доехали…
На трясущихся ногах я вылезла на перрон, король вышел за мной. Двери захлопнулись и электричка отъехала.
— Лид! — выговорила я испуганно. — Ты что сделал с ними? Они жить будут?
— Наверное, если достаточно крепки, — отозвался король, посмотрев на меня. — Это не слишком сильное заклятье. Но почему тебя вообще волнует судьба этих вредоносных простолюдинов?
— Потому что я не хотела бы их убивать. Конечно, ты прав, они вредоносные, вон, как к людям приставали…
— Я имел в виду не это.
— А что?
— Они посмели поднять руку на мою спасительницу, то есть на высокородную особу, за что и были мной наказаны. Я прекрасно помню, что ты просила меня не вмешиваться, но я убедился, что твой способ борьбы с неугодными простолюдинами весьма неэффективен: впрочем, мне так показалось уже с самого начала.
Я даже остановилась от возмущения:
— То есть, получается, если бы я была такой же, как обычные люди, ты бы так и дальше спокойно смотрел, как нас колотят пьяницы?!
— Я опять тебя не понимаю. Ты не можешь быть такой, как обычные люди. Что означает твое «если бы»?
— Если бы — это что-то вроде альтернативной реальности.