и найдется, не порадуется этому. Мы можем, кстати, для него послание оставить у дыры, вдруг прочтет…
— На чем оставить?
— Да хоть на корове!
— Нат, не пойду я обратно, и не вяжись ко мне!!!
— Ладно, сейчас и не надо, — примирительно согласилась подруга. — Давай сначала поглядим, куда нас приведут.
— Вот именно.
Шли мы еще довольно долго, прошли какой-то противно воняющий завод, переделанный из несчастного белокаменного здания, которое от копоти стало уже почти чернокаменным, и нырнули в узкий переулочек. Он был весь в тени от нависающих с обеих сторон высоких для варсотов домов аж в четыре этажа. Проведя нас вдоль длинного темно-красного дома с обвалившимися резными колоннами, наши спутники вдруг рывком отворили появившуюся в стене дверь и указали нам в царящую за ней темнотищу. Мы с Наткой напряженно посмотрели на них, уцепившись друг за друга. Варсоты что-то поняли, невежливо заржали и вошли в дверь первыми. Мы, все равно без особой охоты, нырнули следом.
Внутри дома было не так темно, как нам сначала показалось: в стенах горела парочка тусклых синих фонариков наподобие тех, что зажигал колдун на улице, а из окон падали остатки дневного света. Мы обошли разрушившуюся лестничную клетку с кусками перил и ступенек, висящими на арматуре, и оказались в квадратном холле с низкими потолками, где было несколько плохо сбитых деревянных дверей. Наши провожатые к тому времени успели куда-то подеваться, остался только подросток. Он стукнул в рассохшиеся доски одной двери. Дверь приоткрылась, и из нее высунулся другой подросток, тощий, ушастый и в неизменной кепке блином. Мальчишки быстро заговорили. Я поняла, что наш подросток рассказал ушастому, кто мы, и спросил:
— Ди-и ветса Ре-ет?
— Ветса, ветса, — согласился ушастый и распахнул дверь.
— Что это они? — занервничала Натка, когда ее подтолкнули в спину.
— Они хотят отвести нас в какой-то Ре-ет, я не знаю, что значит это слово, — объяснила я. Подруга меланхолично вздохнула:
— Ладно, у них тут везде не дворцы…
— Не дворцы — это точно, — согласилась я, разглядывая обстановку длинной обитой досками комнаты, куда нас запихнули. В сущности, никакой обстановки и не было, просто на полу лежали две толстых соломенных подстилки, забросанных тряпками, в углу примостилось нечто вроде печки, а рядом лежали мешки с продуктами, какая-то посуда и утварь. Впрочем, особенно грязно не было, варсотская аккуратность проявлялась даже здесь. Пацан продолжал нетерпеливо нас подталкивать, так что мы прошли сквозь комнату и обнаружили в другом ее конце еще одну дверь. Подросток открыл ее, схватил нас за руки и втянул во что-то типа темного чулана, где обнаружилась кое-как сделанная и очень вертикальная деревянная лесенка. С трудом поднявшись по ней, мы очутились у примерно такой же рассохшейся деревянной двери, но на этот раз подросток прежде, чем стучать, зачем-то откашлялся, выпятил грудь, поправил кепку и только потом осторожно поскребся в дверь. Из-за нее что-то неразборчиво буркнули по-варсотски. Пацан обрадовался, заулыбался, открыл дверь и втянул нас внутрь.
Мы оказались почти в такой же комнатке в форме пенала, как и внизу, только здесь было довольно большое окно, откуда падали косые солнечные лучи. В углу лежал маленький набор посуды и продуктов, стояла такая же переносная печка, а возле нее была циновка. Единственное отличие заключалось в том, что посреди этой комнаты стоял длинный и неожиданно высокий стол, а за столом среди невнятных бумажек и книжек озабоченно ковырялся какой-то человек в неизменной плоской кепке.
— Ави, Ре-е-ет, — почтительно протянул подросток, и тут же, будто спохватившись, смущенно поправился: — Авилекса-а.
Я поняла, что «Ре-е-ет» было просто именем. Подросток похлопал нас по спинам и сообщил своему начальству, что мы, дескать, из другой страны, и с нами непонятно что делать. Человек за столом поднял голову и встал.
Первой взвизгнула Натка, у которой зрение было острее. Я же визжать не стала, потому что лишилась дара речи.
Перед нами был король собственной персоной, одетый в обычный для здешних мест наряд простого городского жителя: серо-бежевый длинный пиджак, такие же жилет и брюки и черная рубашка. На руке, которая опиралась о стол, были беловатые шрамы от ожога, но не виднелось ни одного перстня. Плоскую кепку он успел снять, пока вставал, и с еще большим удивлением я поняла, что волосы его теперь были в самом длинном месте до мочек ушей, а ближе к лицу и того короче. Теперешней прической он напомнил мне принца или пажа из детского мультика. Ему бы сейчас вообще больше подошло обращение не «ваше величество», а «ваше высочество», потому что он, то ли из-за прически, то ли еще почему-то, неожиданно будто помолодел. Впервые мне пришло в голову, что он ведь, не считая отсидки на троне в виде статуи, старше меня всего лишь на девять лет…
— Ли-ид? — все-таки для верности спросила я, по-варсотски растягивая слова и нерешительно глядя в его двухцветные глаза. Глаза моргнули и приняли бесповоротно бездомно-собачье выражение. Лид, с сомнамбулическим видом человека, который не понимает, что ему снится: хорошим сон или кошмар, тихо сказал:
— Соня?
Я стартовала с места и, совершив прыжок через стол, повисла у него на шее. Стол хрустнул, бумажки разлетелись, и король поспешно стащил меня на пол. Я с разгону чмокнула его в щеку, слегка промахнувшись, попала почти по губам, и, несколько застеснявшись, опустила голову. Король в ответ осторожно, но, вроде бы, ласково пощупал меня за волосы.
— Ни фига себе! — прокомментировала Натка позади нас.
— Лид, — сказала я, от волнения резко поднимая голову, так что его рука соскользнула мне на плечо. — Что у вас тут творится-то?! Откуда взялся Сьедин? А ты здесь кто? Ты как их всех собрал, за четыре всего дня?..
— Соня-а, говори медленно-о, — попросил король с сильным акцентом, внимательно выслушав мою речь.
— Так ты опять наколдуй, чтобы мы друг друга понимали, — удивилась я. — Зачем мучиться?
Лид покачал головой и повторил:
— Говори медленно-о, еще. Нельзя наколдуй… Колдова-ать нельзя.
— Час от часу не легче, — пробормотала я, но, временно приняв это как данность, раздельно повторила свои вопросы, повставляв даже кое-где те варсотские слова, которые знала, чтобы ему было легче. Король, не снимая руки с моего плеча, глубоко задумался: казалось, он вообще забыл, где находится. Но только я хотела уже потихоньку высвободится, как он вдруг выдал более-менее развернутый ответ:
— Сьедин король, пришел сюда, творит, как в своя страна… В своей стране, но хуже. Хуже, — повторил он с мрачным видом.
— А ты здесь кто?
— Гла-авный здесь, — отозвался Лид с усмешкой, кивнув на подростка, который глядел на нас с открытым ртом. — Нет высокородных больше тут. Они колдуют плохо-о, только Сьедин. И я.
— И чего? — включилась в разговор Натка. Лид слегка вздрогнул, вскинул на нее глаза и, узнав мою подругу, сказал:
— А, Натка-а, ави… Здрасьте.
— Наше вам с кисточкой, — хмыкнула подруга. — Ну так и чего?
Лид пожал плечами.
— Чего-то-о надо дела-ать, — выговорил он и добавил, подумав:
— Было.
— А, ясно, и ты организовал что-то вроде сопротивления? — сказала я.
— Да, Соня.
— Это я все понимаю… Но за четыре дня?!
— Месяца, — сказал Лид.
— Да нет, ты путаешь, дня, это будет «день» по-русски.
— Месяца, — уперся король, с силой мотнув головой, так что его прическа а-ля «маленький принц» разлетелась во все стороны.
— Лид, боже мой, это день называется! — я порылась в памяти и сказала по-варсотски:
— Ксена-а, ксена-а! День, говорю. Четыре.
Я показала четыре пальца. Король тоже показал мне четыре пальца и упрямо заявил:
— Месяца.
Я переглянулась с Наткой. Та хихикнула. Король постучал мне по плечу, и, когда я повернулась, указал на стену. Там возникла картинка. Вначале Лид показал мне солнечное утро, потом солнце пробежалось по небу и зашло, наступила ночь. Король выключил картинку и сказал:
— День. Месяц — это… — он задумался, и в конце концов три раза продемонстрировал мне десять пальцев.
— Действительно, — согласилась я испуганно. — Это месяц. Но как же так…
— Время, — успокаивающе сказал Лид. — Здесь одно, там, — он красноречиво ткнул пальцем куда-то вбок, видимо, имея в виду наш мир, — …Там другое.
— Ох, — сказала я, и меня чуть заживо не съела совесть. Ведь я еще думала, не подождать ли пару дней! Теперь мне, наконец, стало ясно, почему здесь уже наступила осень и почему Лид выглядит так сильно изменившимся внешне: кажется, он даже похудел, наверное, потому, что не мог наколдовать себе еду. Кстати, почему не мог-то?
— Чего ты не колдуешь? — спросила я озабоченно. — Разучился?
— Нельзя. Увидя-ат если-и… — король неопределенно мотнул головой, как бы говоря, что последствия этого он не в силах предсказать.
— А картинки?
— Это они умеют тоже-е.
— Так они не в курсе, кто ты! — дошло до Натки. Лид поглядел на нее снисходительно и сказал:
— Да.
Тут пацан, которому, наконец, надоело молчать, что-то вопросительно затараторил. Лид произнес в ответ несколько слов довольно-таки властным тоном и недвусмысленно кивнул на дверь. Подросток с сожалением сказал «эр, Ре-ет» и ушел.
— Они тебя зовут Рет? — сказала я королю.
— Рет — коротко от Лидиоре-ет, — пояснил он.
— То есть мы тебя сокращали неправильно?
— Любое коротко — неправильно. Короткие имена у простолюдинов. Не король… Королей, — сказал Лид со вздохом.
— Ну да, ты же теперь у нас, выходит, тоже в шкуре простолюдина, — хихикнула Натка. Лид молча глянул на нее, но таким взглядом, что даже моя неугомонная подруга стушевалась и слегка попятилась к двери. Но Лид уже скорее с озабоченным видом перевел глаза на меня. Некоторое время он, то сдвигая, то поднимая брови, молчал — наверное, подбирал слова — после чего изрек:
— Соня-а, зачем вы пришли-и?