– Вот, – сказал он. – Смотрите.
Я посмотрел и вздохнул, разочарованный. Надеялся выведать какой-нибудь новый номерок, по которому смог бы найти Нину Тихоновну, а это был тот самый телефон, что и в моем блокноте. Номер-пустышка. Там никто не живет. И не жил, как утверждают гончаровские соседи.
– Вы когда-нибудь были у него дома?
– Нет, разумеется.
«Разумеется». Какая может быть дружба между директором магазина и грузчиком?
– А где он жил, вы знали?
– Не имею представления.
– Гончаров когда-нибудь рассказывал о себе?
– Что вас интересует?
– Допустим, о своем прежнем месте работы.
– Нет.
– Он когда-то работал в столярной мастерской.
– Не имею представления.
Никаких сведений. Даже странно. Я поднялся, приготовившись уйти.
– А что вам за интерес? – спросил Колпаков. – Почему интересуетесь, если не секрет?
– Секрет, – буркнул я. – Да еще какой.
Почему я должен перед ним отчитываться, если из него самого не вытащишь ни слова? Конечно, всего он знать не может. Но так, чтобы уж совсем ничего, – в это я не верил.
43
Ряжский неожиданно позвонил мне и в разговоре был необычайно любезен. Его доброжелательность показалась мне неискренней, а потому недоброй.
– Вы бы не могли подъехать ко мне?
– Когда?
– Прямо сейчас.
Отказываться было бесполезно. Не приду по доброй воле – он пришлет повестку. Выбора нет.
– Хорошо.
– Только я вас попрошу, – заторопился Ряжский. – Дождитесь на проходной нашего сотрудника. Он вас проводит.
– А как он узнает меня?
– Это наши заботы.
Еще бы он меня не узнал! Это оказался один из компании допрашивавших меня в памятную ночь после убийства Боголюбова. Он сделал вид, что ничего плохого между нами не было, и даже протянул руку для рукопожатия. Я проигнорировал этот жест.
– Напрасно вы так, – заметил он.
– А это уж позвольте мне судить.
Он усмехнулся и повел меня по коридорам прокуратуры – совсем не туда, где был кабинет Ряжского. У одной из дверей в самом конце коридора он остановился, но дверь не открыл, а обернулся ко мне.
– Сейчас мы с вами зайдем сюда, – показал на дверь. – Пожалуйста, храните полное молчание. А что дальше – я вам скажу, когда понадобится. Хорошо?
Я кивнул, хотя ничего не понял, если честно.
Мы вошли, это был кабинет, один из многих, в нем никого, но отсюда, из кабинета, в соседнюю комнату вела дверь. Дверь была приоткрыта, и я вдруг услышал голоса. Один явно принадлежал Ряжскому, а вот другой, женский… Я быстро обернулся к своему провожатому. Он поднес палец к губам.
Это был голос Нины Тихоновны. Я узнал бы его из тысячи прочих. Слова слышались отчетливо, будто я находился в одной комнате с невидимыми собеседниками.
Мой провожатый выглянул в соседний кабинет. Наверное, он хотел дать знать Ряжскому, что я уже прибыл. Что-то происходило. Как будто они хотели устроить так, чтобы мы не столкнулись с Ниной Тихоновной. Она и сейчас, как мне представлялось, не знала, что я нахожусь рядом с ней, в соседнем кабинете.
– Что ж, спасибо. – Голос Ряжского. – Вы мне очень помогли сегодня. Ознакомьтесь, пожалуйста, с протоколом и распишитесь вот здесь.
Некоторое время стояла тишина. Потом какой-то шорох. Подписала.
– Вас все там же можно найти? – Голос Ряжского.
– Да.
– А то меня этот парень с толку сбил.
– Какой парень? – не поняла Нина Тихоновна.
– С телевидения который, Колодин. Дал мне ваш номер телефона, а вас там нет.
– Я же вам дала свой номер…
– Вы давали, да, но он мне на допросе еще один номер продиктовал и клялся, что это ваш домашний телефон.
– А что за номер такой?
Ряжский продиктовал. По этому номеру я когда-то звонил Нине Тихоновне.
– Нет, он что-то напутал, – сказала Нина Тихоновна.
Я удрученно посмотрел на своего опекуна. Тот жестом показал, что я должен помалкивать.
– Где вы сейчас живете? – спросил Ряжский.
– В Замоскворечье.
– У родственников?
– Зачем же у родственников? У меня своя квартира, двухкомнатная.
– Давно она у вас?
– Всю жизнь.
– А на Ленинградском проспекте вы разве никогда не жили?
На Ленинградском проспекте как раз и была эта странная квартира, в которой Гончаровы то ли жили, то ли нет.
– Нет, не жила.
А голос дрогнул.
– Значит, что-то напутали, – беспечно сказал Ряжский.
Неужели не заметил смены интонации?
– Еще раз вам большое спасибо.
– Да уж не за что.
– Позвольте, я вас провожу.
Шум передвигаемых стульев. Шаги. Нина Тихоновна и Ряжский одновременно появились в проеме двери. И тут она увидела меня. Не ожидала. Не думала. Замерла, превратившись в статую.
– А, вы уже здесь, – сказал мне Ряжский. – А мы только что о вас вспоминали.
Говорил, а сам смотрел не столько на меня, сколько на женщину. Я понял, к чему были все эти приготовления. Меня держали про запас, чтобы выложить в самом конце, как козырного туза.
– Что же вы меня, Евгений, в заблуждение ввели? – продолжал свою тщательно расписанную партию Ряжский. – Дали не тот телефон, да и с Ленинградским проспектом неувязочка вышла.
Я молчал, потому что мне не хотелось принимать участия в комедии, которую разыгрывал Ряжский. И еще меня останавливало выражение лица Нины Тихоновны: полнейшая растерянность и ничем не прикрытый ужас. Как будто я был не я, а выходец с того света.
– Так где вы с Ниной Тихоновной встречались, а? – предложил мне поучаствовать в разговоре Ряжский. И сразу же – к Нине Тихоновне:
– Ключи у вас с собой?
– К-какие к-ключи?
– От квартиры. Той, что на Ленинградском проспекте.
– Нет там никакой квартиры.
– Ну как же, есть! И мы сейчас туда поедем. Нам вот Евгений по дороге опишет всю обстановку – что из мебели и где стоит, а мы приедем и посмотрим, не напутал ли он чего.
Ряжский блефовал, потому что никуда он не зайдет, ни в какую квартиру. Гончарова упрется и скажет, что знать не знает никаких квартир на Ленинградском, и что тогда – дверь ломать? Но она не замечала игры, так была напугана происходящим. Я все еще не понимал, почему она упорствует и что это за история странная приключилась, а Ряжский уже подталкивал нас к двери, приговаривая:
– Едем, время не ждет. Вот сейчас все на месте и посмотрим.
Он неспроста сказал в прошлый раз, что разберемся во всем. Что-то такое раскопал, что позволяло ему теперь куражиться и ломать комедию. Он знал про странную историю с квартирой больше, чем я. Вел нас по коридору и все норовил заглянуть Нине Тихоновне в глаза.
– Я ведь с соседями вашими поговорил.
– С какими соседями? – слабым голосом спросила женщина.
– С теми, что на Ленинградском.
– Я там не живу.
– А вот Женя к вам туда в гости приезжал. Правда, Женя?
Ему и не нужен был мой ответ.
– И товарищи его тоже к вам приезжали. Вы еще Светлану угощали каким-то чудесным вареньем. Название я только забыл. Не напомните, из чего варенье-то?
На Нину Тихоновну было больно смотреть. Мы вышли из здания прокуратуры, а у входа нас уже дожидалась машина. Ряжский подготовился к сегодняшнему действу с превеликим тщанием.
– Странное дело, – сказал Ряжский. – Я ведь и в паспортном столе побывал, и в жилконторе. Не проходите вы там по бумагам. И муж ваш покойный тоже.
Машина уже мчалась по улицам. Ряжский даже ничего не сказал водителю, тот и сам знал, куда везти. Все обговорено заранее.
– Большая квартира у них, Женя?
Ряжский спросил, а сам смотрел не на меня, а на женщину.
– Не очень, – неуверенно ответил я.
– Комнат сколько?
– Три.
– Вы во всех успели побывать?
– Нет, только в одной.
Я увидел, как Нина Тихоновна покусывает губы. Хотел спросить у нее, в чем дело, что происходит, но не посмел при Ряжском.
– И что в той комнате? Мебель какая?
– Диван. Стенка. Стол. Телевизор.
– Телевизор какой?
– Японский. «Панасоник».
– Видеомагнитофон есть?
– Есть.
– Какой?
– Не помню. Тоже, кажется, «Панасоник».
– Ковры?
– Над диваном.
– А на полу?
– Ковровая дорожка.
Ряжский заглянул Нине Тихоновне в глаза.
– Совпадает?
Она не ответила.
– Цветы в комнате есть? – Это уже ко мне вопрос.
– Не помню.
– Ладно, теперь к стенке перейдем. Что там?
– Ничего, – пожал я плечами. – Мебель, как у всех.
– Что там? Посуда? Книги?
– Книги есть. Много.
– Собрания сочинений?
– Да.
– Чьи?
– Тургенев, помнится. Толстой. Кажется, Гюго.
– А? Есть Гюго? – Ряжский опять обернулся к женщине.
И опять она не ответила.
– Ну что, будете отрицать? – осведомился Ряжский. – Ведь все он правильно описывает.
До нужного нам дома оставалось уже совсем немного. И чем ближе подъезжали, тем мрачнее становилась Нина Тихоновна. Когда машина остановилась, Гончарова не сделала ни малейшей попытки покинуть салон, но Ряжский проявил настойчивость. Мы впятером поднялись наверх: я, Нина Тихоновна, Ряжский, водитель и тот сотрудник прокуратуры, который недавно встречал меня на проходной.
– Какая квартира, Женя? – спросил Ряжский.
Я без колебаний указал нужную.
– Попробуем позвонить, – сказал Ряжский. Нажал кнопку звонка. И к моему неописуемому удивлению, дверь распахнулась. Там была женщина, которую я увидел впервые, и еще какие-то люди. Мне показалось, что они – коллеги Ряжского.
– Прошу! – широким жестом пригласил Ряжский.
Нина Тихоновна обмерла, как будто у нее отнялись ноги. Потому что там, за дверью, была квартира, в которой она якобы не была никогда, но почему-то эта квартира была известна мне.
Я первым переступил порог и прошел в квартиру. Все здесь было, как прежде: стол, диван, тот самый ковер на стене, телевизор «Панасоник», стенка с длинными рядами собраний сочинений. Толстой, Тургенев, Гюго. Значит, все-таки Гюго.