Хотя новый порядок не давал Blackstone полной гарантии от убыточных инвестиций, но Шварцман убежден, что это позволило сократить число неудач. Кроме того, формализованная процедура рассмотрения предложений делала решение об инвестировании коллективным. Это защищало партнеров от обвинений – и от гнева Шварцмана, если сделки заканчивались неприятностями.
Глава 7Добро пожаловать на шоу Стива Шварцмана!
К 1989 г., спустя четыре года после основания Blackstone, Шварцман стал бесспорным лидером компании. Питерсон, который, возможно, сделал больше, чем его молодой партнер, чтобы дать жизнь Blackstone, продолжал обхаживать клиентов и инициировать сделки. Действительно, в первые годы несколько самых прибыльных сделок по выкупу компаний Blackstone получила благодаря обширной сети корпоративных контактов Питерсона, и он по-прежнему обеспечивал ее потоком щедрых комиссионных за консультации по слияниям и поглощениям. В 1989 г., когда Blackstone подверглась суровому испытанию из-за неудачных инвестиций и спада на кредитных рынках, Питерсон еще раз использовал свои дружеские связи с главой Sony Акио Морита, устроив превосходный контракт: консультирование Sony по покупке за $5 млрд Columbia Pictures Entertainment с комиссией в размере $9,9 млн. Но именно Шварцман выполнял в фирме бóльшую часть тяжелой работы: наем и увольнение сотрудников, реализацию разработанного им и Питерсоном бизнес-плана, выбор объектов для LBO и спасение неудачных инвестиций, как в случае Edgcomb.
К концу десятилетия Питерсон сделал себе параллельную карьеру как концептуальный мыслитель и публицист, к чему, по его словам, они со Шварцманом были готовы: «Я отдавал компании чрезвычайно много сил в период ее становления: занимался сбором средств, привлечением клиентов и поиском сотрудников. Но Стив был генеральным директором и управлял бизнесом. У меня имелся аналогичный опыт работы сначала в Bell & Howell, затем в Lehman, поэтому, наблюдая за Стивом, я был полностью уверен, что он справится с этой работой. У нас были равные полномочия по принятию ключевых решений, и, если что-то в нашем бизнесе меня беспокоило, я откровенно говорил ему об этом, но не пытался его переубедить»{194}.
Начиная с эссе, написанных им для New York Times и New York Review of Books, и статьи в Atlantic, опубликованной в октябре 1987 г.{195} и получившей Национальную журнальную премию, Питерсон подвергал резкой критике расточительство Вашингтона и его пагубное пристрастие разживаться деньгами, продавая долгосрочные казначейские облигации иностранцам. Свой крестовый поход Питерсон продолжил в книгах и публичных выступлениях. Его главный аргумент состоял в том, что раздувание федерального долга неизбежно повредит конкурентоспособности Америки в мировой экономике. Парадокс, скрывавшийся в политических воззрениях Питерсона, не остался незамеченным прессой. Обозреватель Newsday Аллан Слоун не преминул пройтись по несоответствию между «нападками Питерсона и Стокмана на дефицит государственного бюджета и на чрезмерные заимствования корпораций» и тем фактом, что именно избыток долгов погубил Edgcomb{196}. Автор статьи в Barron’s назвал Питерсона «Кассандрой в кадиллаке» и язвительно заметил: «Как и у многих других яростных социальных критиков, слова Питерсона порой расходятся с делами»{197}.
(Сам же Питерсон утверждает, что государственные займы отличаются от долга, создаваемого при выкупе компаний на заемные средства. Операции с первыми проводятся не по балансовым счетам либо через «фиктивные доверительные фонды», и общественность, которая в конечном итоге платит по счетам, плохо представляет себе масштабы и последствия заимствований. В отличие от этого, заимствование при LBO – контролируемая процедура, в ней участвуют «более или менее искушенные и осведомленные» стороны, способные «гораздо лучше оценить факты, риски и выгоды».)
Часто казалось, что Питерсон уносился мыслями к важным общественным проблемам. На заседаниях инвестиционного и руководящего комитетов он доставал желтый блокнот и принимался неистово набрасывать заметки для следующей речи или книги. Но его мозг был способен одновременно выполнять несколько разных задач. Джонатан Колби, работавший в Blackstone с 1989 до 1996 г., до перехода в другую компанию, занимавшуюся LBO, – Carlyle Group, так описывает свое первое собеседование с Питерсоном. Оно началось в кабинете Питерсона и продолжилось в лимузине по пути на мероприятие, где тот должен был выступить с речью. Питерсон составлял свою речь прямо в автомобиле, «на протяжении всего пути не переставая писать в блокноте», в то время как Колби продолжал рассказывать о себе. Тем же вечером Колби встретился в конторе Blackstone со Шварцманом.
«Стив спросил меня, как прошло собеседование с Питом. Я сказал ему, что Пит вряд ли услышал хоть слово из того, что я ему говорил. Тогда Стив позвонил Питу домой и спросил, что я ему сказал. Пит повторил все фактически слово в слово»{198}.
Питерсон редко снисходил до непринужденных бесед с сотрудниками среднего и низшего звена. Один из них, почти ежедневно общавшийся со Шварцманом, вспоминает, что Питерсон держал дистанцию и никогда не заводил ни с кем разговора. Многие бывшие сотрудники Blackstone вспоминают, как он шагал к лифту в сопровождении очередной знаменитости, такой как Генри Киссинджер, который иногда заезжал на ланч. Или как на ежегодных рождественских вечеринках Питерсон, нарядившись в костюм Санта-Клауса, раздавал мужчинам галстуки Hermès, а женщинам – шарфы.
Для одной из своих корпоративных вечеринок Blackstone арендовала яхту с вертолетной площадкой, чтобы совершить водную прогулку вдали от Манхэттена. Было видно, что Питерсон испытывает явный дискомфорт в обществе людей моложе 30-ти, вспоминает бывший сотрудник фирмы, которому на тот момент было 20 с небольшим. «Мы шутили, что Пит потребовал яхту с вертолетной площадкой, чтобы иметь возможность сбежать в любой момент и не мучить себя общением с молодежью»{199}.
Тем не менее Питерсон продолжал формировать компанию по своему разумению, утверждают ветераны Blackstone. «На протяжении 90-х годов его рука ежедневно чувствовалась везде и во всем» через его влияние на инвестиционный и руководящий комитеты, говорит партнер Blackstone Лоренс Гаффи, который называет Питерсона «компасом компании»{200}. Но именно Шварцман определял повестку дня. Вот его никто и никогда не мог бы обвинить в отстраненности или обособленности. Он был невероятно ответственным боссом.
Амбициозность Шварцмана проявилась еще в детстве, проведенном в Хантингтон-Вэлли, пригороде Филадельфии. В посвященной ему журнальной статье, вышедшей в 2008 г., Шварцман рассказывает красноречивую историю о том, как, будучи подростком, он пытался убедить отца преобразовать семейный магазин, торговавший бельем и посудой, в розничную сеть. Старший Шварцман возразил, что бизнес и так идет хорошо и что он намерен продолжать его в том же духе. Недовольный ответом, юный Стив продолжал давить на отца{201}.
«Я представлял наш бизнес в виде модели, которую можно расширить до национальных масштабов. Если посмотреть на успехи Bed Bath & Beyond, то моя идея была не так уж и плоха, – вспоминает Шварцман. – Но отец не проявил к ней никакого интереса. Он был очень умным человеком, но совсем не амбициозным»{202}.
В школе присущий Шварцману дух соперничества нашел выход в спорте. «Казалось, он умеет летать! – восклицает Бобби Брайант, который вместе со Шварцманом занимался бегом в Хантингтонской неполной средней школе и до сих пор остается его другом. – В забеге на 100 ярдов он всего на две десятые доли секунды не дотянул до национального рекорда среди учащихся неполных средних школ. Он скреплял нашу эстафетную команду. Несмотря на небольшой рост, мог в прыжке схватиться за баскетбольное кольцо»{203}.
В старших классах Абингтонской средней школы Шварцман также превосходно проявил себя в учебе и в 1965 г. поступил в престижный Йельский университет, где специализировался на общественных науках. Он учился только на «хорошо» и «отлично», говорит Джеффри Розен, однокурсник и друг Шварцмана, ныне заместитель председателя правления инвестиционного банка Lazard. «Стив по-настоящему увлекался спортом и любил состязаться, – вспоминает Розен. – В Давенпорт-колледже, где мы жили, был огромный внутренний двор, и Стив не упускал возможности сыграть в американский или европейский футбол».
Кроме того, он слыл ловеласом – такую репутацию непросто было заслужить в Йельском университете, по-прежнему остававшимся чисто мужским учебным заведением. Он сдружился с деканом Давенпорт-колледжа Горацием Тафтом, видным физиком, и его женой Мэри Джейн, любительницей балета. Она заразила Шварцмана своей увлеченностью танцем. На первом курсе Шварцман создал клуб «Давенпортское общество любителей балета» и даже организовал для его участников посещение генеральной репетиции балета «Щелкунчик» в легендарной постановке Джорджа Баланчина и его New York City Ballet в Линкольн-центре. Позже в том же году Шварцман организовал танцевальный фестиваль с участием студенток из соседних женских колледжей. Мероприятие имело огромный успех. Розен подозревает, что Шварцман открыл этот клуб отчасти для того, чтобы использовать его «как предлог для встречи с девушками». Шварцман также получил приглашение вступить в «Череп и кости», тайное элитарное общество старшекурсников Йельского университета