Первая встреча состоялась в офисе Blackstone. Оба были немного удивлены, но сочли перспективы их взаимоотношений многообещающими. «Каждый из нас вышел с той встречи думая: “Хм, я и не подозревал, что мы настолько подходим друг другу”», – вспоминает Джеймс.
Чтобы лучше узнать Джеймса в непринужденной и спокойной обстановке, Шварцман пригласил его на обед к себе домой на Парк-авеню, 740. «Я не хотел снова встречаться с ним на работе. И хотел понять ход его мыслей», – объясняет Шварцман.
Во время длинного обеда они живо обменивались своим опытом и взглядами на мир. «Я прекрасно провел время, потому что мы смогли затронуть в разговоре буквально все, что связано с миром финансов, – рассказывает Шварцман. – “Рассмотрим вот такую ситуацию. Как, по-твоему, нужно из нее выходить? Что, по-твоему, пошло не так? А как бы поступил ты?” Думаю, что мы оба обнаружили невероятное совпадение наших инвестиционных стилей, результатов и консервативных подходов».
Беседы продолжались на протяжении еще нескольких обедов дома у Шварцмана, во время которых каждый из них оценивал другого. «Мы очень много говорили, и далеко не только о работе, – вспоминает Джеймс. – Разговаривали о жизни, обменивались мнениями, просто настраиваясь на одну волну, в общем-то без всякой определенной цели».
Взаимопонимание они наладили, хотя во многих отношениях очень отличались. Высокий худощавый Джеймс (официально Гамильтон Джеймс) вырос в провинциальной Новой Англии, где окончил частную среднюю школу, и был выходцем из семьи высокооплачиваемых менеджеров. Его отец возглавлял подразделение управленческого консалтинга в респектабельной консалтинговой фирме Arthur D. Little, а Джеймс готовился в школе Choate Rosemary Hall к поступлению в Гарвардский университет, где впоследствии получил степень бакалавра и мастера делового администрирования. Он нес на себе печать аристократизма, которого недоставало Шварцману. По словам бывшей сотрудницы Джеймса, он относился к тому редкому типу мужчин, кто способен явиться в офис в светлом костюме в полосочку и окружающие воспримут это как должное.
Джеймс исповедовал более интеллектуальный подход. В отличие от Шварцмана, который, хотя и поглощал данные, предоставленные его подчиненными, и вникал в детали их исследований, но в конечном итоге принимал решения, руководствуясь интуицией, Джеймс получал наслаждение от самого процесса анализа.
Если Шварцман с трудом притворялся, что его интересуют и заботят дела подчиненных, то Джеймс, казалось, искренне интересовался всеми, от почтовой службы до топ-менеджмента. Он любил играть в учителя и наставника, охотно выполнял тяжелую работу в моменты аврала, за что подчиненные платили ему глубочайшей преданностью. Когда он был погружен в работу, его умственные способности и трудоспособность поражали окружающих. Но в то же время он любил повеселиться и чувствовал себя абсолютно комфортно и с кружкой пива в руках, развлекая коллег в своем доме в Коннектикуте, и на корпоративных вечеринках, где неистово отплясывал, заставляя собравшихся удивленно поднимать брови.
Самолюбие Джеймса было под стать самолюбию Шварцмана – некоторые сотрудники из других компаний даже считали его высокомерным, – но оно проявлялось совершенно иначе. Так, Джеймс, фактически бывший главой DLJ, с удовольствием управлял банком, оставляя более высокопоставленным менеджерам возможность пребывать в центре общественного внимания. Он не испытывал потребности видеть свое имя в газетах, и, действительно, оно редко появлялось в прессе. Ему хватало того благоговейного восхищения, которое вызывали у подчиненных его впечатляющие интеллект, трудоспособность и обаяние.
Джеймс спокойно пренебрегал условностями, которых, по общему мнению, должны придерживаться супербанкиры. Он ездил на метро и, будучи на протяжении многих лет членом совета директоров розничного дискаунтера Costco, часто появлялся в офисе в дешевых рубашках от Costco. В то время как Шварцман проводил отпуск в своих домах, расположенных в традиционных местах отдыха богачей – в Хэмптоне на Лонг-Айленде, Палм-Бич во Флориде и Сен-Тропе во Франции, или на своей яхте в Карибском море, Джеймс был страстным любителем рыбалки нахлыстом. Он собственноручно изготавливал искусственных мушек и отправлялся в рискованные путешествия по бассейну Амазонки и рекам Монголии вместе со своим другом Дэвидом Бондерманом, не терпящим авторитетов основателем компании TPG.
В то же время между этими двумя людьми наблюдалось много общего. Как и Шварцман, Джеймс был заядлым спортсменом; играл за университетскую футбольную команду в Гарварде и теперь, когда ему перевалило за пятьдесят, продолжал играть в футбол по выходным. Он был не менее амбициозным и честолюбивым, чем Шварцман, и ему точно так же был присущ дух предпринимательства.
Поскольку Шварцман после окончания колледжа тоже начинал карьеру в DLJ, он знал многих топ-менеджеров банка, которые впоследствии стали боссами Джеймса. Поэтому сразу же после первой застольной беседы он решил собрать дополнительную информацию и позвонил пятерым из них, включая основателей DLJ Билла Дональдсона и Дика Дженретта, чтобы узнать их мнение о Джеймсе.
«Все они сказали одно и то же: Тони – блестящий профессионал, трудоголик, проницательный инвестор и прирожденный лидер, а работавшие на него люди бесконечно ему преданы. И что он блестящий менеджер, в высшей степени преданный своей организации. И что он никогда меня не предаст. “Вы полностью подходите друг другу”, – твердили они в унисон», – рассказывает Шварцман. Тот факт, что пять человек, которые хорошо знали и его, и Джеймса на протяжении нескольких десятилетий, верили в успех их тандема, придавал Шварцману уверенности.
И все же это был рискованный шаг для них обоих. Шварцман никогда не боялся привлекать под свое начало ярких личностей со своими амбициями и планами. Так, он нанял в Blackstone на раннем этапе Роджера Альтмана, Дэвида Стокмана, Ларри Финка и Тома Хилла. Но на этот раз ситуация была иной. Теперь он искал не просто влиятельную фигуру со связями или подходящего человека для запуска нового направления бизнеса. Этот наем на работу должен был оказать гораздо более глубокое влияние на всю компанию. На протяжении 10 лет Blackstone оставалась шоу Стива Шварцмана, и теперь он хотел поделиться своей главной ролью. По степени ответственности это больше походило на поиск спутника жизни, нежели заместителя. Ни один из его коллег в других компаниях не пытался нанять руководителя такого уровня извне, и мало у кого был четкий план сохранения преемственности внутри организации, поэтому Шварцману предстояло проторить оба пути первому.
Джеймс хорошо представлял, что это значило: «Blackstone – очень сильная компания с очень сильным лидером и сильными сотрудниками. То, что Стивен собирался передать мне руководство основными направлениями бизнеса и сделать меня своей правой рукой, представляло для него огромный шаг – он должен был довериться постороннему человеку, которого, по существу, не знал».
Blackstone была не единственным вариантом для Джеймса. Параллельно он обсуждал возможность открытия новой компании вместе с Гарретом Мораном и Беннетом Гудманом, двумя старшими банкирами DLJ. Также он вел переговоры с основателями TPG Дэвидом Бондерманом и Джимом Коултером о присоединении к ним. Он понимал, что работа в Blackstone несет особые риски. Предпринимателям и основателям компаний, таким как Шварцман, часто бывает трудно уступить контроль над своим детищем другому человеку, и они могут наломать дров, пытаясь внедрить заместителей и назначенных преемников. Нанимаемые ими восходящие звезды нередко оказываются обескровленными и выброшенными на обочину корпоративной магистрали через год или два. Для Джеймса, который в DLJ пользовался широкой автономией, это было вопросом особой важности.
«Он и вправду имеет это в виду? – рассуждал Джеймс. – Собирается предоставить мне свободу действий? Последние 12 лет я работал так, будто надо мной не было начальства. Я был в высшей степени независим как менеджер и управлял вверенным мне бизнесом так, как считал нужным. Для меня это очень важно. Я не очень-то почитаю иерархию и начальство. Мне нравится принимать решения самому. Нравится управлять бизнесом по-своему и нести ответственность за результат. Я хочу иметь возможность принимать решения и изменять порядок вещей».
Друзья говорят, что Джеймс сомневался{365}. О том, что Шварцман рассорился из-за денег с Ларри Финком и Ральфом Шлосстайном, топ-менеджерами BlackRock, было хорошо известно на Уолл-стрит, как и о том факте, что между Шварцманом и Альтманом никогда не наблюдалось особой любви. Растущая трещина в его отношениях с Питерсоном также не осталась секретом для финансового мира. И, разумеется, никому никогда и в голову бы не пришло назвать Шварцмана боссом своей мечты. Окажется ли он способен предоставить Джеймсу реальные полномочия для ежедневного руководства компанией? Эта тема красной нитью проходила через их застольные разговоры.
«От него не стоило ждать откровений или твердых обещаний, – говорит Джеймс. – Когда вы имеете дело с предпринимателем и генеральным директором в одном лице, вы должны оценить его намерение, а также способность воплотить это намерение в жизнь с эмоциональной и личностной точек зрения». В конце концов Джеймс пришел к выводу, что игра стоит свеч: «Я сделал ставку на то, что он действительно собирается и способен так поступить, и он это сделал».
Во время последнего обеда Шварцман также уверился в правильности своего выбора: «В конце встречи я сказал: “Думаю, это будет идеальным партнерством. Мне кажется, что в процессе совместной работы между нами могут возникнуть разногласия только по одному поводу. Ты будешь стремиться открыть много новых направлений бизнеса, и некоторые из них окажутся недостаточно весомыми для того, чтобы представлять для нас интерес. Потому что ты превосходишь меня как менеджер. Я же предпочитаю если и начинать, так по-крупному. Это дело вкуса. Просто разный подход к ведению бизнеса. Но у нас никогда не будет разногласий по поводу сделок и инвестиций”».