Чего рано поднялся? — спросил отец, вышедший из огорода.
Венькин? — кивнул на особняк Филя.
Его. Года два как стоит.
Большим человеком стал Венька Зуб...
Не маленьким. Депутат!..
Шутишь, отец!
Депутат городской думы!
Завязал, значит, с прошлым Ленька.
Завязал? — переспросил отец. — А на какие шиши дворец отгрохал?! Они все, твои бывшие дружки, завязали! Что Ленька Палец, что Венька Зуб! У всех дворцы!
Тоже депутаты? — усмехнулся Филя.
Бери выше. Депутаты небось под ними ходят. Миллионеры они, а может, миллиардеры! И вот что интересно: все видят, и все молчат! Попробовала одна девчушка, судья, и тут же— пуля в лоб! А ей и двадцати трех не исполнилось. И никого не нашли!
Не там искали.
О том и говорю. Конец матушке-России...
Подожди, отец, плакаться.
Опохмелись, сынок, — вытаскивая из кармана пиджака початую бутылку коньяка, предложил отец. — Смотрел вчера, оба вы на коньяк нажимали, ну и прихватил. Я-то уж того, поправился.
Из горла?
Зачем? — вынимая стакан, возразил отец. — Посудина при мне.
Филя выпил и снова потянулся за сигаретами.
У вас, в Москве, тоже кругом палят и взрывают. И тоже никого не находят.
Ив Москве не там ищут.
Распластали Россию, теперь кусками рвут на части! Взять Чечню. Кладут и кладут мальчишек. А командиры, мать их за ногу?! Да Сталин бы за такое дело без суда и следствия!
Все верно ты говоришь, отец. Но плачем не поможешь.
Теперь на одного Господа Бога надежда... Круговая порука. Все куплено. И всех купили.
Моих друзей, к примеру, не купили и не купят.
Много ли вас? Раз-два и обчелся!
Нас мало, но мы в тельняшках, — улыбнулся Филя.
С охраной ездит Венька-то, — кивнул на особняк отец. — Как министр! Он парень-то ничего. Пошел как-то разговор о комбикорме, на следующий день, гляжу, грузовик подлетает! Теперь поросятам моим не жизнь, а малина! И денег не взял Венька-то... Я так думаю, он твое добро помнит, сынок.
Пойду будить Демидыча, — поднимаясь, сказал Филя.
Где-то около десяти утра к дому Агеевых подлетела иномарка. Из машины вышел Венька Зуб. А Филя и Демидыч стояли на крыльце, готовые к отъезду.
Здорово, спаситель! — с полдороги закричал Венька.
Давно дело было. Действительно, спас Филя от верной смерти своего бывшего дружка. Нырнул Венька в Дон, ударился головой о корягу и пропал. Нашел его Филя в мутной воде минут через пять, еле вытащил, как умел, начал откачивать, делать искусственное дыхание, дышал рот в рот. Ожил Венька.
Побыл в доме Венька недолго. Махнул за приезд, припомнил кое-что из прежних лет и, подмигнув Филе, кивком позвал следовать за собой.
Ты куда намылился, такой красивый? — спросил уже на крыльце, оглядывая бывшего дружка, одетого в серый, отлично сшитый костюм.
Хотел к тебе. Может, к Пальцу или Клыку? Рванем вместе?
Я тебе ничего не говорил, а ты не слышал. Ни к Пальцу, ни к Клыку ездить не советую. Ты понял меня, Филя?
Взгляд Веньки Зуба был мрачен и серьезен.
Будь здоров, Веня, — помедлив, ответил Филя и направился в дом.
Чего это ты такой смурной? — встретил его вопросом Демидыч.
Поехали, Демидыч, — не ответив на вопрос, сказал Филя.
Ну, Штирлиц! Ну, молодец! — расхаживая по комнате и поглядывая на Филю, саркастически приговаривал Грязнов. — Учись у ворья, мужики! Один секунд — и расколол!
Ты не дослушал, Грязнов, — встал на защиту своего товарища Голованов.
Я что слушать? На него раз глянешь и сразу поймешь — с Лубянки! Они там все в сером!
Мужчины все разом потянулись за сигаретами.
Что он тебе вякнул, этот депутат? — отходя от обуреваемых его чувств, потеплел Грязнов.
Не посоветовал ехать к Пальцу.
И все?
Все.
Предупредил, видать, по старой дружбе?
Выходит, так.
Кумекайте, мужики, кумекайте! — оглядел «волков» Слава. — Что ему стало известно, этому Пальцу...
То, что мы здесь. В Воронеже.
Мы не одни здесь. Сегодня СОБР прибыл.
У собровцев Фили нет, — встрял в разговор Голованов.
Дошло, — подумав, ответил Грязнов.
Кто-то из троих капнул. В «рафике» было двое, водитель и капитан... — сказал Голованов и вопросительно посмотрел на Славу.
Да нет, мужики. Вместе работали. Ничего такого не замечал.
Когда?
Лет пять-шесть прошло...
Срок, — сказал майор. — В «рафике» мы же не распинались, кто такие, откуда и зачем.
Анекдоты травили, — вставил кто-то.
Про баб! — добавил другой.
При всем желании, если кто-то из двоих капнул, ничего существенного он передать не мог. Но если Филю предупредил его бывший под ельничек, значит, дело нешуточное. Ты же сам, Грязнов, говорил, что Зуб этот — правая рука Пальца.
Слава задумался. История и в самом деле непонятная. Не хотелось ему думать плохо о полковнике За- рецком, но обстоятельства подталкивали.
Черт его знает, браточки, — неуверенно произнес он. — И верить неохота, и не верить нельзя...
Он мне сразу не показался. А у меня на людей глаз — ватерпас!
И ты ему не показался.
Рыбак рыбака видит издалека! — весело отозвался Голованов. — Еще бы я ему показался. Я на него, падлу, как глянул...
Ну ладно, ладно! — прервал майора Грязнов. — Выясним. Сидите и не дергайтесь. Ждите.
На следующий день после похорон Лариса Ивановна позвонила Турецкому и попросила приехать к ней на квартиру в восемь вечера. Александр оказался в затруднении. С одной стороны, было просто по-человечески несвоевременно допрашивать женщину, только что похоронившую мать, с другой — пришло время поставить точку над «i». Он, разумеется, тактично предложил перенести встречу на более поздний срок и встретиться в следственной части, но вице-премьер суховато ответила, что ее мать скончалась пять дней назад и она уже отплакалась. Теперь можно и закончить затянувшуюся историю.
Без пяти восемь Турецкий подъехал к дому в Крылатском, где проживали члены правительства, предъявил охране свое удостоверение, охранник сверился со списком приглашенных, и ровно в восемь следователь подошел к дверям квартиры вице-премьера Стрельниковой.
Квартира ее не была роскошной, как ожидал увидеть Александр, а была обычной четырехкомнатной, правда с улучшенной планировкой, чем, впрочем, сейчас никого не удивишь. Обставлена стандартной мебелью, но хорошего качества, новой, будто только что привезенной из мебельного магазина. Здесь совершенно не чувствовалось уюта. Странно, но будто вселился сюда человек как бы на время, как в гостиницу, поживет и вот-вот уедет.
Здравствуйте, Александр Борисович, — протянула руку вице-премьер.
Добрый день, Лариса Ивановна.
Прошу в гостиную.
Стол был сервирован на двоих. Стрельникова была одета не в темный траурный костюм, а в нарядное, даже игривое платье, плотно облегающее ее стройную фигуру. «Да, — подумалось Александру, — плакаться в жилетку она не будет. Ну и характерец. Действительно, воскресшая Мата Хари».
Вино, кофе, чай? Или вы пьете что покрепче?
Кофе.
Давно хотела познакомиться с вами, — улыбнулась Лариса Ивановна. — Слышала много, но вижу вас впервые.
Если бы был другой повод для знакомства, — вздохнул Турецкий.
А вы донжуан, Александр Борисович!
Моя помощница говорит то же самое, правда, резче. Называет меня бабником.
Как, кстати, она поживает, я имею в виду Лилию Васильевну?
По-моему, очень хорошо.
Так, может быть, и начнем наш разговор с этого, со статьи следователя Федотовой? — перешла к делу вице-премьер.
Начать можно с чего угодно. Со статьи, со знакомств, с женского движения, которым вы, Лариса Ивановна, руководили, с индустрии развлечений, но придем-то мы к одному вопросу, ради которого я и согласился на встречу с вами.
Могли бы и не согласиться?
Мог, и это вам хорошо известно.
Да, я знаю о документе, подписанном генеральным прокурором. Вам разрешено меня допросить.
Я не сомневался в вашей информированности.
Прокуроры приходят и уходят.
Как и вице-премьеры, — улыбнулся Турецкий.
Неужели вы так сильны, Александр Борисович? — помолчав, спросила Лариса Ивановна.
Не будем отвлекаться, — открывая свой кейс, ответил Александр. — Прочтите вот это.
А что это такое? — заметно смутилась Стрельникова.
Копия предсмертного письма Андрея Андреевича Васильева.
Читала Лариса Ивановна медленно, внимательно, но какого-либо волнения, а тем более смятения на ее лице не появилось. Отложив письмо, она неторопливо налила полный стакан вина и выпила.
Я прочла, и, как вы заметили, внимательно. Зачеркнутые строчки вы, конечно, расшифровали?
Пожалуйста.
«Теперь ненавижу. Дьявол в юбке, существо безжалостное, бесчеловечное, не знаю кто, но не человек. Убежден, что если умру...»
Лариса Ивановна прочла почему-то вслух, посмотрела на следователя и покачала головой:
Он был не в своем уме.
Нет. Он был слишком взволнован, — возразил Турецкий.
«Убежден, что если умру...» Он повторяется.
Он возвращается к прежней мысли.
«...что, если умру, главным убийцей будет вице- премьер России. Как жаль Россию, как невыразимо обидно, что на высоком правительственном посту стоит преступница...» — дочитала Лариса Ивановна и положила бумаги поверх письма. — Он сумасшедший.
Андрей Васильев никогда не стоял на учете в психиатричке, — сказал Турецкий.
Дорого бы я вам заплатила за это письмо, но слышала, вы не берете взятки, — помолчав, проговорила вице-премьер.
Правду говорят, есть такой грех, — улыбнулся Турецкий.
Оно, письмо, правда, не имеет доказательственной силы...
Почему же? Если этот документ будет подтвержден иными доказательствами различного рода, свидетельскими показаниями пока еще живущих людей, документами и так далее, это письмо сыграет свою роль.
Откуда звонил мне генерал Пестов?
Из следственного кабинета.