Начальник ГАИ нашелся быстро, а через несколько минут, когда Кротов объяснил ему обстановку, всем постам был отдан приказ задерживать все без исключения «газели» и японский джип стального цвета, в случае сопротивления стрелять на поражение.
Время тянулось медленно. Позвонил Грязнов и, матерясь, сообщил, что в «КамАЗе» оказались мешки с мелом и известью.
Наконец пришло сообщение, что подозреваемые машины идут по Ростовской трассе, прошли Красный Лиман, на требование сотрудников ГАИ не остановились, приближаются к селу Московское, прут со скоростью под сто пятьдесят. Гаишным «жигуленкам» делать нечего.
Вызывайте вертолет, — обернулся Кротов к начальнику ГАИ.
Сверху, из кабины вертолета, Кротов хорошо мог видеть стального цвета джип и «газель», плавно обгонявшие остальные машины.
Красиво идут, — услышал в наушниках голос начальника ГАИ. — Вася, ну-ка вдарь по обочине возле джипа!
Есть! — откликнулся летчик.
Вертолет резко клюнул носом, пошел на снижение, и пули крупнокалиберного пулемета, поднимая пыль, пропороли гравий с правой стороны джипа. Некоторое время машины шли на прежней высокой скорости, но потом «газель» начала снижать ход. Проехав с километр, она резко свернула на проселочную дорогу. Джип остановился.
Поднимайтесь выше, Василий, — спокойно сказал Кротов. — Сейчас взорвут.
Кого? — задирая нос вертолета и набирая высоту, спросил летчик.
«Газель».
Кто?
Те, что сидят в джипе.
И точно, через несколько мгновений раздался сильный взрыв, в небо взметнулось пламя.
Джип развернулся и понесся в обратную сторону, но вскоре свернул и прямо по полю полетел к недалекому лесу.
Не дай уйти в лес, Вася! — крикнул начальник. — И теперь чесани не по обочине! Вдарь по блатным их харям, Вася!
Есть! — откликнулся летчик.
Вертолет вошел в пике. Пули крупного калибра настигли джип почти возле самого леса. С шоссе свернули в поле к застывшему джипу две гаишные машины.
Кротов оглянулся на горящую «газель». Розоватое пламя разрасталось, тянулось в небо, и уже начали останавливаться машины, выходить на обочину люди.
«Миллиарды горят! Какие состояния!» — равнодушно подумал Алексей Петрович Кротов.
9
Крепко ударили по карману Вани Бурята операции ФСБ, приведшие к закрытию казино, пропали и миллиарды, которые могли быть выручены на продаже героина, сгоревшего в автомобиле «газель» в пятидесяти километрах от Воронежа. «Империя» содрогнулась, но устояла. Шли деньги от рэкета, торговли спиртным, табачными изделиями, исправно платили «налог» коммерческие структуры. Удар последовал с неожиданной стороны, от крестных отцов. После всех вышеперечисленных событий был немедленно созван большой сход. Бурят понимал, что разговор будет серьезным, пришлось ему ограничить на время средства, направляемые в общак, а этого крестные отцы не признавали. Им до фени было, что туговато стало у Бурята с наличными, поскольку большие деньги были вложены в дела, им хоть сдохни, но положенное выложи, а потому они невнимательно выслушали Ванины оправдания, а обещаниям со временем вернуть в кассу общака все недоданное плюс проценты, так сказать, за вредность, просто не поверили. «Не-е, Ваня, не пойдет, — гундел Крест. — Мы с тебя лишнее не берем. Свое требуем, законное. Ты каких людишек себе подбираешь, Ваня? Фраерок твой, Павлов, ссучился! И эта зассыха, вице-премьерша, тоже скоро ссучится. Помяни мое слово! Потому ей деваться некуда. А для нас главное — людишки наверху. Мы даем, они берут, а коли берут, пущай работают. Мы за тебя, Ваня, голосовали единогласно. Берись, руководи, веди вперед, понимаешь, к светлому будущему! А ты куда привел? Скоро без штанов ходить будем! Найди другую такую дойную корову! Такое большое дело угробить... Нехорошо, Ваня». Следом за Крестом в ту же дуду задудели Калган с Шаманом, и другие поддержали. Молодые, грамотные молчали, хотя и понимали нелегкое Ванино положение, и даже верили его обещаниям вернуть с процентами утерянное, но молчали, а молчание, как известно, знак согласия. Правда, замолвил слово за Бурята петербургский авторитет Федор Кирпич, но его слова пропустили мимо ушей, да и на самого-то Кирпича уже давненько катили бочку за его частые выступления по телевидению, в которых он, по мнению многих, молол лишнее. В конце концов Ваня рассвирепел, послал всех далеко-далеко, свистнул телохранителей и укатил в свою деревню Тишину.
На следующий день Бурят по просьбе Кирпича приехал к нему в гостиницу. «Линять тебе надо, Ваня. И лучше за кордон. В Соединенные Штаты. Там у тебя кореша найдутся. А я тебе работку подкину. Снимешь с одного хорошего банка штук десять, и на первое время там, в Штатах, тебе хватит». — «Десять я и здесь сниму. Хоть сегодня». — «Не с Золотарика ли?» — «Хотя бы». — «Твои денежки от Золотарика перешли на общак. Так решил сход». — «Спасибо, Федя, — помолчав, ответил Бурят. — Линяю. Работку твою приму с благодарностью. Но и ты, Федя, будь осторожен».
Этим же днем банкир, владелец дворца в Италии стоимостью в двадцать пять миллионов долларов, гражданин России Золотарев, по кличке «Золотарик», был застрелен на пороге своей фирмы киллером.
А через три дня на своей даче под Петербургом был убит выстрелом в затылок старый вор в законе Федор Кирпич.
Ваня Бурят, Антон Маевский и Майкл, знаток иностранных языков, исчезли, как будто их не было и вовсе. Они, конечно, вскоре появятся, ибо мафия бессмертна, но уже не на безмерных просторах России.
* * *
Генеральному прокурору Российской Федерации позвонили из аппарата правительства с просьбой подготовить в сжатом виде объемом не более пятнадцати страниц спецсообщение, резюме по делу, которое ведет следователь Турецкий. С итогом расследования хочет ознакомиться премьер-министр. Срок предоставления спецсообщения — два дня.
Турецкий засел в кабинете, выпил пару литров крепчайшего кофе, выкурил две пачки сигарет, измате- рился и про себя, и вслух вдрызг. На его столе лежали девять томов следственного дела. Тут были протоколы допросов свидетелей, подозреваемых, обвиняемых, акты экспертиз и так далее. Турецкий все считал в деле важным, одно цеплялось за другое, создавая единую картину десятков преступлений, и казалось, если не учесть того или иного даже незначительного события, рушилось все следственное здание. И все это следует изложить кратко и всего за два дня.
Взъерошенным и злым застала его вошедшая в кабинет Лиля Федотова.
Не любитель я этих спецсообщений! — сказал Александр, указывая Лиле на свой девятитомный труд.
Для кого готовишь-то?
А ты не слыхала?
Знаю, куда-то наверх, а кому конкретно, не слышала.
Премьеру, а тот, возможно, и самому Хозяину доложит!
За что прежде всего трясется человек, когда становится жарко?
За свою шкуру, естественно!
А большой человек?
Тем более!
За интересы государства, шеф! Чему вас учили, господин Турецкий?
Правильно. Если большой человек, то, разумеется, ратует за интересы государства! — улыбнулся Турецкий.
А если интересы государства попраны тоже немалым человеком, которого рекомендовал большой человек и проталкивали генералы и полковники, ныне арестованные, что должен делать большой?
Исправить допущенную ошибку.
Правильно. Тот не ошибается, кто ничего не делает...
Хотели как лучше, а получилось, как всегда?
Турецкий и Лиля посмотрели друг на друга и громко расхохотались.
И он еще смеется! — сказала Федотова.
Не смеюсь, а плачу, — нахмурился Турецкий.
Саня, давай, я помогу тебе. Ты пиши, а я тут же внесу твое спецсообщение в компьютер.
К вечеру спецсообщение было готово.
Вот что значит соавторство, — улыбнулся Турецкий, — уложились в двенадцать страниц. И фабула отлично изложена. И доказательства в стройную систему уложили. Спасибо, помощник!
И Турецкий от полноты чувств вдруг крепко обнял женщину и поцеловал в губы.
Ты что делаешь, Турецкий? Дурачок... Бабник... Дверь-то хоть закрой...
В ожидании Ларисы Саргачев нервно расхаживал по комнате. В последнее время Лариса Ивановна много пила, с вина она перешла на более крепкий напиток, французский коньяк, но Саргачев подозревал ее в худшем, в употреблении наркотиков. Симптомы, хорошо ему известные по Афгану, были налицо. Расширенные зрачки, ненормальное оживление, разговорчивость, смех без видимой причины, а утром вялость, собачья тоска в глазах. Большой, невыносимой ломки пока не было, но и она, похоже, не за горами. Следов от уколов на руках Саргачев не видел, вероятно, Лариса применяла «царскую смесь», чисто российское изобретение, когда в равных долях смешиваются кокаин с героином и смесь высыпается в рот.
Саргачев не имел привычки рыться в вещах своей жены, но в этот вечер, машинально зайдя в кабинет Ларисы, он открыл ящик письменного стола, и подозрение подтвердилось. В ящике лежали пакетики и с героином, и с кокаином, и было их немало. Саргачев, потирая ладонями лицо, покинул кабинет, вошел в столовую, налил полный бокал коньяку и выпил.
Иногда Саргачев жалел, что не свел счеты с жизнью тогда, придя домой после встречи с бывшими своими друзьями, бывшими своими подчиненными, для которых его слово являлось законом, братьями по оружию, «русскими волками». Остановила его от последнего шага тогда Лариса, сообщив о смерти матери. А с другой стороны, как бы жила она, ведь, по сути дела, единственным верным человеком остался для нее он, Валерий Степанович Саргачев. И она понимает, чувствует это.
Валерий подошел к окну. На воле, вдоль песчаной дорожки, мерцали желтоватые фонари. Было пустынно, дул ветер. Сквозь ветви деревьев блеснули фары и потухли, оставив лишь тусклый свет подфарников. Приехала. А вот и сама идет по дорожке, зашла в подъезд особняка.
Лариса Ивановна как-то странно глянула на Валерия, прошла в гостиную и села в кресло. Она сидела, уронив руки в подол строгого костюма, сидела долго, молчала, потом, словно очнувшись, налила немного коньяку, выпила, остановила взгляд на Саргачеве.