Не совсем… Потому‑то и обратился к вам за советом, а может быть, и помощью.
Хорошо. — Руководитель совсекретной кремлевской структуры глубоко затянулся. — Тогда наводящий вопрос, если позволите.
Да–да, пожалуйста.
Вам известно, как называют в столице сабуровских?
Беспределыциками, — ответил Богомолов.
Кто именно? — прищурился Прокурор.
Все… В том числе и РУОП. Но прежде всего другие бандиты.
Вот–вот. — В голосе руководителя совсекретной спецслужбы прозвучали интонации едва заметного превосходства человека, объясняющего собеседнику очевидное. — Так именуют их прежде всего другие бандиты. И небезосновательно. За полгода сабуровские умудрились начисто разгромить несколько конкурирующих структур. Щукинских, например. Чего до сих пор не удавалось ни РУОПу, ни МУРу, ни Лубянке, не в обиду вам будет сказано.
Хотите сказать, что сам факт сушествования такой структуры логически оправдан временем и законом?
Борьба за законность не может вестись только лишь законными методами, — напомнил Прокурор очевидное. — Да и законы у нас в России… — он брезгливо скривился, — слишком уж превратно и противоречиво толкуются. Про коррупцию в высших эшелонах МВД я и не говорю, это вам и так известно. Кстати, сегодня в Генеральной прокуратуре подписан ордер на арест этого лысого алкоголика. — Говоривший взглянул в сторону ярко освещенных окон охотничьего домика и пояснил с нескрываемой брезгливостью: — Да–да, того самого заместителя министра МВД, который недавно приглашал вас выпить. А вы удивляетесь…
Но ведь, по общему мнению, сабуровские — самая опасная группировка не то что в Москве, во всей России! — Видимо, предстоящий арест высокопоставленного сотрудника МВД меньше всего занимал Константина Ивановича. — Еще немного, и она приберет к рукам всю столицу!
По всей вероятности, так оно и будет, — с готовностью согласился собеседник. — Только для этого сабуровским необходимо подмять под себя все конкурирующие группировки. И в Москве, кроме них, не останется никого. Думаю, это произойдет в течение года.
Это хорошо или плохо? — поинтересовался генерал.
Это просто замечательно! — ответил Прокурор таким тоном, будто бы сам искренне переживал за успехи или неуспехи новоявленного мафиозного сообщества. — Поверьте, это просто прекрасно!
Но почему?
Потому что куда лучше иметь одного врага, чем нескольких. Представляете, Константин Иванович, что было бы, если бы шахматист играл не против одного–единственного партнера, а против нескольких десятков? Что ни говорите, а примитивное разделение на «черное» и «белое» имеет свои преимущества.
Но кто же в этом случае играет за черных? — спросил генерал Богомолов. «Уж не вы ли?» — чуть не вырвалось у него, и собеседник как будто понял эту недомолвку.
Неважно, кто за кого играет, важно, что белые всегда начинают и выигрывают, — последовал ответ.
Но ведь сабуровские идут к власти по трупам… Кровь, страдания, жертвы…
В жизни, как и в шахматах, главное — красота и нестандартность мышления. Без потерь, к сожалению, не достичь ни того, ни другого. Помните, что я сказал ранее? Жертвы требуют тонкого искусства. Но главное — конечный результат: черные всегда в проигрыше, и белые всегда ставят им мат. Или я не прав, Константин Иванович?..
Мне трудно рассуждать о правилах игры, когда я не знаю о том, за кого мне придется играть впоследствии: за черных или за белых. — Богомолов сознательно сделал столь опасный выпад в надежде, что его собеседник хоть чем- то себя выдаст.
Я уверен, дорогой Константин Иванович, что ваш опыт и имеющаяся информация неминуемо подскажут вам единственно правильное решение, — улыбнулся загадочно Прокурор…
8Такова бандитская жизнь
— Они совсем оборзели, падла. Пора показать, кто хозяин на Москве.
Атлетического сложения мужчина с густо татуированными пальцами и кроваво–красным следом от ожога на подбородке, подняв голову, вопросительно обвел взглядом собравшихся: мол, что ответите?
Разговор происходил в небольшом придорожном ресторанчике за Московской кольцевой дорогой и отличался редкостной напряженностью. Так уж получилось, что за стол переговоров пришлось сесть недавним непримиримым противникам. Еще полгода назад для очаковских бандитов не было врага ненавистней, чем коньковские. После памятной для всех кровавой разборки за кольцевой дорогой началась широкомасштабная война на взаимное истребление: движимые праведной местью, коньковские расстреливали очаковских на улицах, в ресторанах и саунах, взрывали в лифтах и автомобилях, топили в подмосковных карьерах, сбрасывали с крыш, закапывали на городских свалках, сжигали живьем в крематориях московских кладбищ.
Их враги расправлялись с ними примерно теми же способами.
Однако теперешние московские реалии дали повод сесть за стол переговоров. За последние месяцы беспредельная сабуровская группа потеснила и тех, и других, что заставило еще недавно непримиримых недругов искать в лице друг друга союзников, временных, конечно.
В подмосковный ресторанчик съехались старшие: «быки» и звеньевые обеих группировок коротали время на автомобильной стоянке, подозрительно приглядывая друг за другом. Но даже самые тупые и отмороженные прекрасно понимали: от результатов этой стрелки зависит слишком многое.
Короче, пацаны, хочу сказать: кто старое помянет, тому глаз вон, — после непродолжительной паузы произнес обладатель кроваво–алого шрама, один из лидеров коньковских. — Теперь, бля, житуха такая, что нам надо это… объединиться. Типа союз заключить. Вот я вам и предлагаю мир, а вы отвечайте: «да», «нет». Если «да», конкретно, по делу перетрем, что делать дальше, если «нет» — расходимся краями.
Минуты твердели и падали; за столом зависла тяжелая, гнетущая тишина. Предложение типа «союз заключить» было сделано в лоб, и потому очаковские должны были ответить однозначно: «да» или «нет».
Ты, братан, прав: сабуровские, гондоны, вконец обнаглели, — выдохнул невысокий мужчина с маленькими и злыми кабаньими глазками, в желтой кожаной куртке, занимавший среди очаковских далеко не последнее место. — Пора их на понятия ставить! А насчет прошлого… Ну, сам понимаешь: братва — народ горячий. Чего между нами не бывает!
После этой фразы за столом вздохнули с облегчением: значит, предложение принято.
Да, ты прав, эти сабуровские — падлы, бля, в натуре! — с несколько большей горячностью, чем требовали обстоятельства, подхватил коньковский. — А чем, братан, они перед вами‑то провинились?
Неделю назад на нашу автостоянку из Тольятти тридцать «девяток» пригнали, они дербануть их хотели. Кого, прикинь? На–ас! Прислали своих уродов: мол, делиться надо! Точно барыгам каким дешевым. Мы их так ласково–ласково послали. Ну, а позавчера вечером нашу автостоянку гранатами забросали. Пытались ментов подключить, какое там! Ни за какие филки связываться не хотят. Боятся. — «Желтая куртка» негодовала.
Это уж точно беспредел, брат, — согласно кивнул коньковский бандит. — Разве в Москве места мало? Или клопы жирные перевелись? Ищи себе лоха драного, дербань помаленьку или «кабанчика» из него расти… На здоровье. Зачем на чужое зариться?
Обладатель кожаной куртки недобро сверкнул глазами, и взгляд этот был понятен без всяких слов: мол, а помнишь ту давнюю историю с Авиамаркетинвестбанком, с которой все и началось? Кто, мол, тогда на чужих бизнесменов позарился, а? Это был самый напряженный момент «переговоров».
Но обе стороны промолчали, перемирие было заключено, и потому вряд ли стоило ворошить старое.
Коньковский мафиози медленно выцеживал из себя слова. Он был точно багрово–синее пламя ацетиленовой горелки — мощной струей под давлением извергал из себя лютую ненависть.
Да и капусту в общак не сливают. Гни–и- ды позорные! Наши пацаны как‑то с ихними базарили: мол, что делать будете, если ваших по одному менты закрывать начнут? Кто ваших в СИЗО да на зоне‑то греть будет? Кто за них подпишется? А те: мол, срали мы на ваши понятия и на всех вас.
Чо, так и сказали? — искренне удивился очаковский.
В натуре, брат! — Тот резко рубанул ребром ладони по своему горлу, словно в знак доказательства. — Наши пацаны пургу гнать не будут!
Ничто так не сближает две стороны, как взаимные излияния накопившейся ненависти к третьей. Рассказы о чудовищном беспределе сабуровских быстро позволили найти множество общих точек соприкосновения, и союзники перешли к конкретному обсуждению ситуации. Ответ на классический вопрос «кто виноват?» выглядел исчерпывающим; теперь оставалось лишь установить основополагающее — «что делать?».
Ну и как дальше, братишки? — спросил обладатель багрового шрама на подбородке. — Что, будем терпеть этих гондонов, штопанных колючей проволокой?
Один раз прогнемся, нас за людей считать не будут. Да какая‑то дворовая шпана…
В старших‑то у них явно не лопух стоит, — перебил очаковский. — Так скоро из говна конфетку слепить — для этого настоящие мозги нужны.
Вот я и думаю: типа надо завалить всех старших, а бычары сами потом по своим голимым щелям да качалкам разбегутся.
А кто их завалит? Ты?
Этот вопрос стал в переговорах ключевым.
Тотальная война на истребление, как правило, невыгодна организованным преступным группировкам как минимум по двум причинам. Во–первых, в случае начала военных действий весь бизнес — как легальный, так и нелегальный — парализуется. Все силы, все средства идут только на войну. Во–вторых, на любой войне неизбежны потери, и если потери слишком велики, среди низового звена начинается брожение умов. Это чревато внутренним конфликтом и даже возможностью предъявлять старшим свои претензии: мол, зачем столько хороших пацанов положили, чего ради?
В подобных случаях лидеры враждующих криминальных группировок привлекают наемников — настоящих отморозков из провинции. Недавние качки–пэтэушники, не имеющие никаких капиталов, кроме беспредельной наглости, за пачки вечнозеленых баксов готовы убивать кого угодно, как угодно, сколько угодно и где угодно. Так, в начале — середине девяностых известный столичный мафиози Сильвестр, Сергей Иванович Тимофеев, для ликвидации бауманской преступной группировки привлек в Москву бригаду молодых курганских бойцов. Правда, ликвидировав бауманских во главе с Глобусом и Бобоном–Ваннером, курганские благополучно расправились и с заказчиком, Сильвестром, подложив на автомойке в его шестисотый «мерседес» управляемую бомбу и взорвав ее через несколько часов.