— Бежим! — крикнул Лютый, обернувшись к Кактусу и Шмалю.
Дважды повторять не пришлось: взяв руки в ноги, они втроем бросились наутек, пригибаясь от возможных выстрелов.
Откуда было знать Максиму Нечаеву, что это неожиданное спасение позднее будет использовано его оппонентами, чтобы опорочить его перед членами возглавляемой им группировки. Но в данный момент хотелось только одного: остаться в живых.
9Непонятка, или рамс
Наверное, никогда еще Вася Фалалеев, он же Кактус, не выглядел столь обескураженно и растерянно, как сейчас. Сидя в небольшой комнатке загородного коттеджа, штаб–квартире сабуровских, он то и дело поправлял окровавленную повязку на руке и бросал недоуменные взгляды то на Шмаля, то на Лютого, пытаясь все же скрыть обуревавшие его чувства.
Шмаль был деморализован произошедшим полностью: то ли он до сих пор переживал перипетии покушения, то ли не верил в свое чудесное спасение. Взгляд Артемьева блуждал, руки не находили себе места: Шмаль то обхватывал ими колени, то вытирал потные ладони о брюки, то принимался рассматривать свои толстые пальцы с тупыми обломками ногтей, заросшими пленкой серой кожи.
Лютый же, наоборот, выглядел предельно спокойным. Словно ничего необыкновенного не произошло, словно все так и должно было случиться. Так выглядит шахматист, знающий наперед все возможные ходы противника и спокойно ожидающий, когда очередной ход будет сделан.
Минут десять Кактус, Шмаль и Нечаев молчали. Первый явно не знал, с чего начать разговор, второй по–прежнему боролся со своими уже запоздалыми страхами, а Максим и вовсе не считал нужным заводить беседу.
Пауза неоправданно затянулась. Наконец Фалалеев с трудом выдавил из себя:
Кто… кто это был?
Наверное, очаковские, — как ни в чем не бывало, ответил Максим. — Вспомни, как ты посылал к ним своих лысых уродов по поводу тех «девяток» из Тольятти. «Давайте, делиться надо, теперь это наша автостоянка…» Говорил я тебе, нельзя так, с наскоку и нагло, по беспределу. Не послушался меня. Из- за твоей наглости и глупости чуть на тот свет не отправились.
Да не о тех я, — произнес Кактус. — А кто нас спас?
Конечно, Лютый понимал, и понимал прекрасно: на месте покушения так вовремя появились люди Прокурора. Видимо, не зря на последней встрече руководитель КР предупредил его о расчетах аналитиков; видимо, не только конкурирующие бандиты контролировали передвижение по городу лидеров сабуровской криминальной группировки. Прокурор, как всегда, был честен: обещание «Мы не оставим вас, Максим Александрович…» оказалось не пустым сотрясением воздуха.
И хотя Нечаев предвидел естественный вопрос Фалалеева, и хотя загодя подготовил достаточно убедительный ответ, он на какое‑то мгновение растерялся. Не так чтобы очень, чуть–чуть, но растерянность эта не укрылась от взгляда порученца.
Менты, — процедил Максим и тут же развил мысль: — Менты это были. Из СОБРа. Специального отряда быстрого реагирования, это которые при РУОПе. Я ведь тебе сто разговорил: главное в общении с ментярами — не жалеть капусты. Две недели назад встречался с одним из их начальников, договорился. Вначале он, как водится, поломался, но потом сдался, когда увидел зелень. Все по закону: мы — бизнесмены, заключили договор на охранные услуги.
Слова Нечаева прозвучали довольно правдоподобно: ни для кого не секрет, что многочисленные милицейские спецназы, все эти ОМОНы, СОБРы да «Алмазы» днем ловят лидеров организованных преступных группировок, а вечером, в свободное от службы время — охраняют тех же самых криминальных лидеров от наемников других криминальных лидеров, и притом целиком на законных основаниях: нехватка бюджетных средств заставляет многие отделы МВД заниматься коммерцией. Впрочем, не всегда успешно: скандальное убийство рядом с Петровкой, 38 курганскими бойцами коптевского авторитета Наума, которого днем и ночью сопровождали бойцы «тюремного» спецназа ГУИНа МВД «Сатурн», — тому подтверждение.
А почему ты нам об этом ничего не сказал? — жестко спросил Кактус.
Да не довелось как‑то, — пожал плечами Нечаев и тут же поймал себя на мысли, что недоверчивый Фалалеев уже провел черту водораздела между собой и Шмалем и им — Лютым.
Можешь нас с теми ментами познакомить? — продолжал гнуть свое Кактус.
Что, тебе так приятно с мусорами общаться? — пошел в наступление Максим. — Не наобщался еще? Слушай, я что‑то не понимаю: ты чем‑то недоволен или мне показалось? А может быть, ты недоволен, что остался жив? Да если б не собровцы, лежал бы ты теперь, дорогой Кактус, в холодильной камере морга с номерочком на ноге и не задавал бы своих дебильных вопросов. Пацаны, я все понимаю, — ощутив, что взял слишком круто, смягчился Лютый, — перенервничали, пострелять пришлось. Чуть не завалили. Выжили, к счастью, кстати, с моей помощью, а вы вроде как мне не доверяете.
Да нет, спасибо тебе, что все предусмотрел, — насилу улыбнулся Кактус, — только никак в толк взять не могу: как это твой СОБР умудрился вовремя появиться? Нас что, все это время ментяры пасли?
Максим понял, что если ему не удастся найти мало–мальски приемлемый ответ, то все существенно осложнится, а операция, задуманная Прокурором, окажется на грани срыва.
Рыжий вызвал, когда мы все из машины посыпались, — быстро нашелся Лютый, назвав погоняло погибшего водителя джипа, у которого уже ничего не спросишь и не проверишь. — О СОБРе лишь я да он знали. А вам я о тех ментах еще потому не говорил, что понимал: пацаны узнают, шугаться начнут: мол, с мусорами работаем, и все такое…
Так ты познакомишь нас с тем ментовским начальником? — не унимался Фалалеев.
Зачем?
Спасибо ему хотим сказать.
А они за «спасибо» не работают. Только за деньги. А капусты я им и так отвалил выше крыши. Ладно, пацаны, вы ведь в сауну хотели? Так отправляйтесь, отдыхайте, расслабляйтесь, ни о чем не думайте. А у меня сегодня еще дела…
Максим, не прощаясь, вышел из комнаты, провожаемый недоуменными взглядами Шмаля и Кактуса.
Есть в уголовном жаргоне понятие, почерпнутое из карточной терминологии, — «рамс», сеть такая игра, немного напоминающая покер. Так вот, «рамсом», как правило, именуют непонятную ситуацию.
Например, выставил, то есть ограбил, вор хату, которая принадлежит серьезному криминальному авторитету, естественно, не зная, чью хату бомбил. Ограбленный авторитет по своим каналам узнал, кто это сделал, и, конечно, потребовал свои вещи обратно. Но грабитель вправе ответить: мол, я вор, таков мой хлеб, мне и Бог велел хаты выставлять, а на твоих манатках не написано, чьи они. Потерпевший настойчиво требует свое, вор — ни в какую. Собирается сходка, и никто не может вынести однозначного решения.
Это и есть «рамс».
Еще пример. Авторитетные воры в законе приметили молодого авторитета, пригласили в гости — прощупать, чем он дышит. Сделали несколько комплиментов, назвали «братом», а неопытный молодой человек, не имеющий ни единой «командировки», решил, что к нему сделали «подход», чуть ли не произвели в «положенцы», то есть в кандидаты на высокое звание «вора в законе». Молодой рассказывает об этом своим пацанам, и это доходит до воров. Те деликатно объясняют недавнему гостю его ошибку, получается, что тот врал. По своеобразной бандитской логике, оскорбленный должен завалить обидчиков, но сделать он этого не может — сам вроде виноват.
Это тоже «рамс».
Ситуация, в которой оказались Кактус, Шмаль и Лютый, была классически рамсовой. С одной стороны, слова о «купленных сотрудниках из СОБРа» выглядели достаточно правдоподобно, но, с другой стороны, Фалалеев почему‑то не поверил этим словам. Может быть, его не убедил тон Максима, может быть, насторожили обтекаемые слова о том, что капусты тому ментовскому начальнику отсыпано выше крыши и знакомиться с ним, чтобы сказать «спасибо», нет особой нужды.
Когда Лютый ушел, Кактус, потрогав набухшую кровью повязку на руке, вопросительно уставился на Артемьева.
Ну, что скажешь?
Тот тупо взглянул на собеседника.
Насчет сауны? Может быть, в другой раз, Васек? Не до девок теперь.
Да не о сауне я! Ты поверил тому, что Лютый втирал насчет ментов?
Да какая разница. — Шмаль медленно приходил в себя. — Менты это были, не менты… Лютый прав: главное, что все хорошо закончилось и мы не оказались в морге.
А мне вот кажется, что еще не закончилось, — поморщился Кактус.
Почему?
Потому что кончается на «у». Во–первых, если о СОБРе действительно знал Рыжий, он наверняка бы рассказал об этом и мне. Нормальный пацан, мой человек, я его лет десять как знаю. Во–вторых, что‑то больно быстро они нарисовались.
Артемьев вопросительно взглянул на товарища. Впервые за время беседы в глазах Шмаля мелькнуло нечто, напоминавшее мысль.
Ты чего? Думаешь, Лютый на ментов работает? Вспомни, как он нас тогда выручил, когда мы еще коммерческие киоски бомбили, вспомни, как сегодня утром с уральскими тер… И вообще, если бы не Лютый, мы бы…
Да не о том я, — перебил говорившего Кактус. — Я Лютого ни в чем не обвиняю. Хороший, честный пацан. Просто менты эти мне не понравились.
Тем, что нас выручили?
Да нет…
А чем же?
Слишком быстро они нарисовались. Не понимаешь, что ли? — не унимался тот.
Нет, — честно ответил Артемьев.
Подозрительно все это, вот что. Нет, ты прикинь сам: едем, значит, со стрелки, а нас пытаются замочить какие‑то козлы. Очаковские, коньковские или внуковские — какая разница? Не в этом дело! Главное — что именно завалить. Рыжий, если он действительно знал о СОБРе, — Фалалеев сделал ударение на последних словах, — вызывает ментов. Допустим, — согласно кивнул он. — Но ты это видел? Видел, как он звонит куда‑то?
Не видел, — не очень уверенно ответил тот.
Да что ты вообще видел? — хмыкнул Кактус. — Чуть не обосрался, когда стрелять начали! — вскипел он. — Ничего вспомнить не можешь… А я видел. Никого он не вызывал. На курочку рябу клянусь! Гадом буду!