Точно?
Ну, по крайней мере, я точно не видел, чтобы он куда‑то звонил.
И что с того?
С одной стороны, нас могли запросто завалить. С другой — все обошлось. Лютый говорит: менты купленные. А я почему‑то не верю. Нутром чувствую: что‑то не так. Понимаешь, чувствую! Такой вот рамс получается.
Шмаль почесал в затылке.
И что?
Да ничего, думаю, вот, что делать будем.
А что можно сделать?
Может быть, Петрухе поручить, чтобы он пробил, как оно на самом‑то деле было?
Петруха, он же Вадим Андреевич Петров, подвизался в стане сабуровских едва ли не с самого начала деятельности группировки. Бывший сотрудник 7–го главного управления КГБ, знаменитой «наружки», он был уволен из «органов» по сокращению штатов еще в 1991 году, сразу после августовского путча. В отличие от Лютого, также имевшего кэгэбистское прошлое, Петров никогда не скрывал былой принадлежности к «конторе» — наоборот, навыки, полученные им за время службы в КГБ, лишь придавали Вадиму весомый авторитет.
Петрухе поручались самые щекотливые задания: отследить ушедшего в бега бизнесмена, собрать информацию о лидере конкурирующей группировки, выяснить, действительно ли скурвился кто‑то из пацанов. И не было ни одного задания, с которым бы бывший комитетчик не справился.
А как мы ему скажем? — растерянно спросил Артемьев. — Мол, Лютого вроде как подозреваем, так что давай проследи за ним. Да и Максим тоже не идиот, сразу поймет, чьих это рук дело.
Ну, с Петрухой‑то разговор простой. — Казалось, Фалалеев уже знал, каким будет разговор с бывшим комитетчиком. — Дать ему денег… Ну, штук сорок. Или пятьдесят. А язык за зубами он держать умеет. Давай‑ка я ему сейчас звякну, стрелу ему кину.
Только говорить с ним будешь ты сам, — предусмотрительно заметил Шмаль.
Ссышь, что ли? Хочешь и нашим, и вашим? — неприязненно скривился Кактус. — Да ладно, не бзди, я сам перетру все. А ты просто постоишь и послушаешь — идет?
Встреча с Вадимом Андреевичем была назначена в тот же день спустя несколько часов. Чтобы не вызвать подозрений Лютого и охранников, дежуривших в коттедже, Кактус назначил встречу в небольшом кафе в центре города.
Петруха — мужчина лет сорока пяти — как нельзя лучше соответствовал представлению о классическом «топтуне»: так иногда называли сотрудников 7–го главного управления. Серенькая внешность, удивительно не запоминающиеся черты лица, полное отсутствие особых примет, невыразительный голос, как у телефонного автоответчика.
Выслушав Кактуса, Петров ничуть не удивился: какая разница, за кем следить? Главное, чтобы за это хорошо платили.
Короче, вот тебе как бы аванс. — Шмаль пододвинул бывшему офицеру «наружки» целлофановый пакет. — Тут двадцать штук. Техника у тебя есть — сами видели. Так что давай действуй.
Пакет тут же исчез во внутреннем кармане куртки Вадима Андреевича.
Что я должен делать конкретно?
Попасти Лютого, пробить все его контакты.
Главное — выяснить: контачит он с ментами или нет, — вставил Шмаль и тут же невольно осекся, видимо, убоявшись собственной смелости.
С какими именно? — педантично уточнил Петруха. — В МВД много подразделений.
С любыми. Но главное — с СОБРом, — вступил Кактус.
Предлагаете мне заняться «прослушкой» их офиса на Шаболовке? — чуть заметно удивился бывший сотрудник КГБ. — Бесполезно, уже пробовали. У них там везде сканеры на «жучки», хрен получится.
Да я не о Шаболовке говорю, а о Максиме, — досадливо поморщился Кактус. — И вообще, прощупай его биографию, нет ли чего…
Например?
Ком… компор…
Компрометирующего? — догадался Петров.
Вот–вот, — обрадовался Фалалеев. — Корпоментирующего, — так и не выговорил он правильно.
Сколько вы даете мне времени? — профессионально поинтересовался бывший комитетчик.
Ну… где‑то месяц. Может быть, полтора, два–три. Как считаешь, хватит?
За два месяца можно собрать компромат хоть на директора ФСБ, — последовал ответ. — Тем более за такие деньги. Компромат хорош уже тем, что при желании его можно накопать на кого угодно, даже на святого Петра. Так на что прежде всего обратить внимание? Кроме возможных контактов с сотрудниками СОБРа, конечно.
Сам думай! — зло бросил Кактус. — За это ты и получаешь такие бабки!
Спустя полчаса Фалалеев и Артемьев сидели в салоне машины.
Ну, что скажешь? — заведя двигатель, поинтересовался Кактус.
А что я должен сказать?
Умный человек Петруха, не даром в «конторе» работал, — оценил Кактус. — Классно он насчет этого корпомата сказал. Видишь, на каждого можно накопать, даже на святого Петю, если надо.
И на тебя?
Фалалеев явно не ожидал реакции–перевертыша и потому сделал вид, что не расслышал.
А зачем тебе все это надо? Неужели только в том СОБРе дело?
Послушай, — Кактус неожиданно понизил голос до доверительного шепота, — а если мои подозрения подтвердятся…
В смысле?
В смысле, если Лютый действительно с ментами дружбу водит. Если он ссучился? Что тогда делать будем, а?
Я и не думал об этом, — передернул плечами Шмаль.
А ты подумай.
Ну, тогда надо будет его как‑нибудь того… — Артемьев выразительно провел ребром ладони по своей шее. — Убрать в смысле. Только без шума.
Кактус улыбнулся, не скрывая самодовольной надменности.
Правильно мыслишь. А потом?
А что потом?
Кто у нас старшим‑то будет?
Ты, наверное. А больше‑то и некому.
Вот–вот. Некому. Нравится мне ход твоих мыслей, Колян. Нравится. Вот увидишь, со мной все по–другому будет.
Последняя фраза прозвучала так, словно Кактус уже знал: ликвидация Нечаева за «ссученность» — дело решенное или почти решенное.
Примерно в то самое время, когда Кактус поручал Петрухе тайно пробить Лютого, в типовой двухкомнатной квартире московского микрорайона Бутово происходила беседа, имевшая к неудавшемуся покушению самое непосредственное отношение.
В комнате было накурено. Табачный дым стелился под потолком густыми слоями, но собравшимся было не до этого — слишком серьезный повод привел сюда, на съемную квартиру, лидеров коньковских и очаковских бандитов.
Кто это был? — Бригадир коньковских — атлетического сложения мужчина с фиолетовыми наколками на пальцах и кроваво–алым следом ожога на подбородке — вопросительно обвел взглядом собравшихся.
Вроде бы как менты, — бросил неуверенно кто‑то из очаковских.
Коньковский, словно не расслышав этой реплики, продолжал, с огромным трудом сдерживая раздражение:
Ведь все сто раз оговорили: ваши из‑за фургона стреляют, наши — с крыши. На место выезжали, все осмотрели, все прикинули: и маршрут, и время… «Итальянку», мину эту итальянскую, в люк заложили. «Зил» с пацанами вовремя подогнали. И деться‑то тем гондонам было некуда. Еще бы пару минут, и всех их завалили бы на хер!
У нас трое убитых и один раненый, в «Склиф» отвезли, — вздохнул старшой очаковских, невысокий мужчина со злыми кабаньими глазками.
А у нас четыре трупа.
Итоги неудавшегося покушения были неутешительными, и это насторожило недавних конкурентов, заключивших между собой временный союз. В том, что на место перестрелки прибыли менты, ни у кого сомнения не было. Но очаковские решили, что мусора нарисовались с подачи коньковских, те же в свою очередь грешили на очаковских.
Мда, такой вот рамс получается, — вздохнул обладатель кроваво–красного ожога.
И не говори… Кто же знал, что у них менты куплены?
Не нравится мне все это, — поджал губы коньковский. В интонациям его сквозило явное недоверие к союзникам.
Думаешь, нам нравится? Подставили и нас, и вас. У нас, что ли, лучше?
Разбор неудавшегося покушения затянулся, получалось, что ликвидировать лидеров сабуровских вообще не представлялось возможным. Все у них, дьяволов, куплено, везде свои люди. Да и удача на их стороне, не говоря уже о милиции.
Такой вот рамс получается, — задумчиво повторил коньковский. — Что делать‑то будем, пацаны?
Посоветоваться бы надо. С каким‑нибудь умным, опытным человеком, — резонно предложил старшой очаковских.
С кем, например?
Понимаешь, брат, тут действительно невыкрутка получается. Сабуровские для всех — как гвоздь в ботинке. И ботинок не выкинуть, и гвоздь вроде бы не виден. А мешает. Мы‑то можем еще хоть час, хоть день прикидывать, что и как, но ни к чему путному не придем. Вот я и подумал: надо бы с каким‑нибудь авторитетным человеком перебазарить. Может быть, он чего насоветует?
С кем?
С кем? А с дядей Лешей. С Коттоном…
При упоминании о Коттоне, Алексее Николаевиче Найденко, одном из самых авторитетных российских законников, на лице коньковского появилось выражение искреннего и неподдельного почтения.
Так ведь он вроде как не при делах. Навроде «прошляка»…
Не «в законе», а в «короне», — вставил кто‑то. — Говорят, где‑то под Ярославлем живет, огурцы–помидоры выращивает.
Какая разница? Главное, что человек он умный, опытный, уважаемый. Так что, пацаны, съездим к нему или как?
А чо, мысль хорошая, — согласно кивнул старшой коньковской бригады. — Я согласен!
Вот и хорошо: на днях состыкуемся и двинем к Коттону.
10Патриарх преступного мира
Старинные ходики, висевшие на стене, пробили семь раз, и тотчас же пронзительно резко зазвонил стоявший на прикроватной тумбочке жестяной будильник.
Невысокий жилистый старик, скинув легкое одеяло, тут же нажал на кнопку звонка: будильник, словно поперхнувшись, умолк. Разбуженный пружинисто потянулся, подошел к окну, отодвинул штору и, повозившись со шпингалетом, открыл форточку.
За окном было темно и гадко, с ноздреватого неба сочилась изморось, делая силуэты домов и хозяйственных построек расплывчатыми и невнятными. Облетевшие деревца сада возносили вверх узловатые пальцы ветвей. В разъезженной слякоти колеи грунтовой улицы ртутно блестели лужи, отражая в себе редкие электрические пятна уличных фонарей.