воры закончены. — Звякнешь на сотовый, кинешь стрелку. Ну, до скорого!
Через три дня Артемьев снова встретился с Силантием. Последнему ничего не оставалось, как дать согласие — слишком уж незавидные перспективы открывались очаковской ОПГ в случае продолжения войны.
Спустя полчаса после встречи Артемьев связался с Ялтой.
Ну, ништяк, — довольный собой, проговорил Шмаль.
Вот видишь, а ты ссал, — хохотнул Кактус. — Выхода у них другого нету, вот что!
Силантий спрашивает, когда начинать «уборку»? — Порученец перешел к технической стороне вопроса.
Лютый вроде как в Екатеринбург собрался, к тамошней братве?
Они только с ним базарить хотят, — сообщил Артемьев.
Надолго?
Дня на три, не больше.
Вот пусть и действуют, когда вернется. Хоть в тот же день, хоть прямо на аэродроме. Ты им на Лютого всю информацию дай, а как они его завалят — нас с тобой не колышет.
А потом?
Как решили, — не без удивления ответил Кактус, — объявляем очаковским войну. Мол, гниды, совсем оборзели, старшого нашего завалили, за такое отвечать надо. И не будет больше ни Лютого, ни Силантия. Одним выстрелом двух зайцев убьем. Понятно?
Понятно‑то понятно, — вяло отозвался Шмаль, — но как бы чего не случилось…
Да что же ты за ссыкун такой! — разозлился Кактус. — Канючит, каркает, что тот ворон. Ничего не случится: все будет тип–топ, верь мне.
Верь не верь, а делать нечего: машина запущена и заднего хода не дашь, — тяжело вздохнул Шмаль, задницей чуя, что напрасно впутался в это опасное дело. В общем, как говорят, влип в историю.
Константин Иванович Богомолов знал, что говорил, когда обещал Бешеному «помочь через свои каналы». Конечно, нынешние возможности Федеральной службы безопасности не шли ни в какое сравнение с возможностями союзного КГБ, но и в теперешнем своем состоянии «контора» могла немало.
О предстоящем визите сабуровских лидеров на Урал Богомолову стало известно от коллег из ФАПСИ — ни для кого не секрет, что соответствующие отделы Федерального агентства правительственной связи и информации усиленно контролируют телефонные переговоры лидеров организованных преступных группировок (о явной антиконституционности подобных действий никто, как правило, не задумывается). Мобильный телефон Максима Нечаева невозможно было прослушать даже профессионалам наивысшего класса, однако предстоящая поездка обсуждалась в телефонных переговорах не только лидером сабуровских.
Двадцатого января Лютый со своими дружками отправляется в Екатеринбург на переговоры с уральской братвой, — сказал Богомолов на очередной встрече с Бешеным. — Уже и самолет арендовали — Ан-24.
И что?
Савелий, ты никогда не задумывался, почему большинство самолетов терпят крушение на взлете или посадке, — хитро прищурился генерал ФСБ, — причем, согласно статистике, при посадке чаще, чем на взлете?
Мало ли почему, — хмыкнул Говорков. — Тяжелые метеоусловия, неопытность летчиков, дезинформация диспетчеров…
Любой транспорт, особенно воздушный, всегда связан с повышенным риском, — невозмутимо продолжал Константин Иванович. — Мне кажется, что…
Богомолов мог и не продолжать, Савелий понял его с полуслова.
Ну, Лютого ликвидировать — понятно. Бандитов, которые с ним прибудут, — тоже. А члены экипажа? — Савелий вопросительно взглянул на Богомолова.
Это рейс коммерческий, чартерный, и экипаж, насколько мне известно, покинет самолет первым, — поджал губы Константин Иванович.
А мне что с этим самолетом делать? Дадите зенитную установку, — пошутил Говорков, — или, того похлеще, МиГ-31?
МиГ-31 мы тебе, конечно же, не дадим. Есть вариант попроще. Ты в Афганистане стрелял из «стингера»?
Приходилось. Тот же гранатомет, только чуть посложней. По сути, самонаводящаяся на теплоизлучение ракета.
Так вот, нам известно, что Ан-24 вылетает в Екатеринбург из Быково, а возвращается на небольшой подмосковный аэродром, бывший когда‑то военным. Подъезды к этому аэродрому не охраняются. — Достав карту, Богомолов зашелестел бумагой, раскладывая ее на столе. — Смотри: вот взлетно–посадочная полоса, вот цистерны с ГСМ, вот трасса, а вот лесок. Если свернуть с дороги в этот лесок, — Константин Иванович взял со стола карандаш и очертил зеленое пятно лесопосадок кружком, — то самолет пойдет на посадку как раз над тобой. И после того, как экипаж покинет самолет, накрыть его «стингером» — дело минуты. Промахнуться практически невозможно.
Но ведь не исключены и непредвиденные обстоятельства! — напомнил Говорков.
Я об этом уже думал. Итак, со «стингером» мы определились. У нас еще будет время обсудить остальные технические моменты. — Разгладив карту ладонью, Богомолов снова взялся за карандаш. — Вот взлетно–посадочная полоса, вот — приаэродромные лесопосадки, здесь дорога. Съезди туда сегодня, осмотрись на местности, а потом встретимся и обговорим вопрос более детально. Идет?
Идет.
Вот и отлично! — Генерал, довольный, потер руки.
Ох, и шуму будет…
За шум не беспокойся: «черный ящик» найдем мы, и он «скажет» то, что нам нужно, — заверил генерал.
20Летайте самолетами Аэрофлота!
Максим вылетал в Екатеринбург с тяжелым чувством, как человек, который сделал все, кроме самого главного. Все дни, проведенные на Урале, Лютый не находил себе места, он выглядел мрачным, усталый, заметно нервничал.
И было из‑за чего.
Аудио- и видеозаписи, зафиксировавшие ту встречу с Прокурором на Рязанском шоссе, по–прежнему лежали невесть где мертвым грузом и в любой момент могли всплыть. А это означало гибель самого Нечаева, окончательный захват власти Кактусом и, как результат, неминуемый выход из‑под контроля «короля крыс».
Максим думал об этом на банкете, который закатила в его честь екатеринбургская братва.
Банкет, проходивший в лучшем городском кабаке, полностью соответствовал выработанному десятилетиями бандитскому протоколу: строгая очередность тостов, пожелания взаимного процветания и, естественно, здравицы в честь дорогого и уважаемого Лютого.
Лидерам уральского криминалитета не хотелось ударить перед московскими коллегами лицом в грязь, и потому кроме банальной пьянки–жрачки они предусмотрели и культурно–развлекательную программу: на подиуме, где обычно изголялись кабацкие лабухи, выступал фокусник–лилипут.
Ресторанный зал переливался и сверкал, дробя в тысячах граней хрустальной посуды вспышки огней, рождаемых виртуозным мастерством иллюзиониста. Облаченный в черный фрак лилипут ловко раскручивал свой блестящий цилиндр, и головной убор незаметно превращался в светящийся шар, от которого во все стороны сыпались пронзительносиние искры. Еще поворот — и шар снова превратился в цилиндр, и из него, сердито хлопая крыльями, вылетел роскошный разноцветный петух.
Браво, мелкий! — орали пьяные бандиты. — Давай еще!
А другой петушок, главмент России, у тебя там, часом, не живет? — надрывался в хохоте местный розовощекий мафиози — двухметровый гигант с татуированными пальцами и жизнерадостным лицом дебила.
Нечаев не переставал думать о своих проблемах и в сауне, куда вынужден был пойти: именно там местные гангстеры решили обсудить с москвичами детали дележа доходов от продажи за кордон уральских самоцветов.
В просторной комнате отдыха, обставленной в соответствии с бандитским представлением о роскоши, и происходили официальные переговоры.
«Пристяжь» авторитетов — трое уральских и двое сабуровских — лупили друг друга на полках вениками, плескались в бирюзовой воде бассейна, наливались дорогим спиртным, делились профессиональным опытом в нелегком ремесле «кидалова» и «разводов» да предавались нехитрому блуду с малолетними блядями, выписанными по случаю банной расслабухи.
Шницель, главарь дружественной группировки, выглядел показательно–предупредительным, и только хищное выражение лица и осторожность движений выдавали его напряженность.
Уральский авторитет подливал Нечаеву водки, пододвигал тарелку с богатой закуской, подносил к сигарете зажигалку с таким видом, словно играл с ним в карты, пытаясь прикинуть, какая у партнера на руках сдача, стоит ли поторговаться за прикуп или лучше не рисковать, сказав «пас». Отправляя в рот очередной кусок мяса, бандит низко наклонял над столом свое лицо с острыми чертами и в этот момент напоминал грифа, пожирателя падали.
Екатеринбуржец осторожно гнул свою линию, стараясь выторговать больший процент. Нечаев вроде бы соглашался, выдвигая при этом встречные условия, заведомо неприемлемые, как он знал, для прижимистых екатеринбуржцев.
Согласие было достигнуто лишь через три с половиной часа, и Шницель, не проигравший, но и не выигравший, оставшийся, так сказать, при своих, поднялся и, сделав вид, что очень доволен результатами переговоров, кивнул в сторону двери.
— Пошли, у меня для тебя кое‑что есть.
В смежной комнатке терпеливо дожидалась высокая длинноногая девушка с кукольной физиономией, лет восемнадцати, не больше. Огромные настенные зеркала отразили простыню на полу, острые, торчащие вправо–влево груди, точеную фигурку с осиной талией и алый очень даже рабочий ротик.
Совершенно голая, девушка при появлении мужчин вскочила, прикрывая одной рукой чернеющий треугольник подстриженного лобка, а другой груди, видимо, изображая застенчивость, которая, как известно, во все времена дорогого стоит.
Это тебе, Лютый, от нашей братвы подарок, — прокомментировал Шницель, — «Мисс Екатеринбург» прошлого года, или как там ее. Бери, пользуйся на здоровье. Все, как говорится, оплачено.
Спасибо, братан, — поблагодарил Максим равнодушно и несколько брезгливо, — но как‑нибудь в другой раз. Не люблю блядей, извини.
Это почему же?
Блядь — самый ненадежный человек. — Нечаеву совсем не хотелось трахать эту красивую куклу. Но не оскорблять же отказом братву.
Ненадежный? — коротко хохотнул бандит. — Зато какой приятный! Ну, не хочешь сейчас, мы ее с тобой в Москву отправим. Так братве и скажу, пусть завернут в бумажку, перевяжут ленточками. Хочешь — и этого мелкого забирай с собой. — Шницель бросил пренебрежительный взгляд на фокусника–лилипута, невесть как оказавшегося в сауне. — Денег нам немерено задолжал… Так что пусть отрабатывает. Потом отправишь назад бандеролью, наложенным платежом.