Нечаев поцеловал ее в щеку — влажную и солоноватую.
Я знаю. Я тоже тебя люблю. Поверь мне. Как старший брат, как друг.
Ты привык смотреть на меня как на маленькую девочку, — с нескрываемой обидой в голосе шептала она, — а я уже взро–о-слая!
Знаю я, какая ты взро–о-ослая, — ласково передразнил Лютый. — Короче, все: иди спать, я тебе денег оставлю, а завтра утром…
Я не хочу, чтобы ты уезжал! — крикнула Наташа так громко, что дежурная администраторша, глянув из‑за стойки, воскликнула удивленно:
Молодые люди, что вы там делаете?!
Обсуждаем наболевшие вопросы взаимоотношения поколений, — отозвался Максим, не оборачиваясь. — Ничего, хозяйка, я уже ухожу.
Не пу–щу–у-у!.. — Наташа вцепилась в рукав Нечаева мертвой хваткой, подсознательно понимая, что мужчина, пытающийся вырваться из объятий молоденькой девушки, будет выглядеть смешно и нелепо.
Уговорила, я поднимусь к тебе в номер, — нехотя согласился Лютый, затем нащупал в кармане пятидесятитысячную купюру для строгой администраторши и кивнул. — Пошли, взро–о-ослая моя девочка.
Через минуту они уже были в Наташином номере — тесном прямоугольном пенале. Сквозь полузадернутые портьеры пробивался мерцающий свет уличных фонарей и окон соседних домов. Тихо бубнило радио, «Эхо Москвы» передавало нечто информационно–развлекательное.
Сняв пальто, девушка несмело подошла к Максиму, обвила его шею руками и прошептала:
Знал бы ты, как я не хочу тебя отпускать!
Но, пойми… — Лютый не нашелся с ответом и только твердил: — Извини, это невозможно. Пойми, невозможно!
Максим, ты ведь умный и добрый, ты все понимаешь. Ну почему же ты не можешь понять меня? Не можешь понять, что я давно уже не та малолетка, которую ты когда‑то спас, что я действительно стала взрослой? — с горечью шептала Наташа. — Пойми же наконец, я не могу всю жизнь оставаться девочкой с косичками! Я ведь не маленькая и все понимаю в жизни.
И что же ты понимаешь в жизни? — с печальной улыбкой спросил Нечаев, осторожно высвобождаясь из ее рук.
Если девушка любит мужчину, если она ему… тоже не совсем безразлична… Я ведь не безразлична тебе, правда? — Наташа лукаво заглянула Максиму в глаза и снова обвила его шею руками.
Зачем ты об этом спрашиваешь? Я ведь люблю тебя… по–своему…
Вот видишь! — Удивительно, но Наташа пропустила мимо ушей или сделала вид, что пропустила, последние слова; если мужчина говорит, что «любит по–своему», это вовсе не та любовь, о которой мечтает влюбленная девушка.
Что «видишь»? — Лютый больше не отстранял от себя Наташу.
Если мы любим друг друга… пусть эта ночь станет нашей. — Максим хотел было возразить, но она не дала ему открыть рот. — Я знаю, ты скажешь, что я еще девочка. А ведь я действительно девочка, то есть — девственница. У меня ни с кем ничего не было, — смутившись, продолжала Наташа с подкупающей непосредственностью. — И я люблю тебя. И хочу, чтобы моим первым мужчиной был ты. Да и последним — тоже ты. Первым и последним, понимаешь?
Понимаю, — полушепотом ответил Нечаев.
Она прикрыла глаза, обняла его, прижалась к нему всем телом, дрожа то ли от неизвестности, то ли от нетерпения, и тихо–тихо проговорила:
Поцелуй меня.
Горячая волна нежности захлестнула Максима, осторожно, словно боясь сделать девушке больно, он привлек ее к себе. Затем принялся медленно расстегивать на ней блузку, пуговица осталась у него между пальцами, но через мгновение соскользнула на пол. Наташа, стараясь не встречаться с ним взглядом, стала судорожно стягивать юбку, несколько секунд — и она упала к ее ногам.
Иди… иди ко мне, мой любимый… — Девушка теребила пуговицы на рубашке Максима. — Иди, я хочу быть с тобой всегда и везде… всегда и везде…
Максим осторожно прикоснулся к ее лону своей плотью, но Наташа нетерпеливо дернулась ему навстречу, словно боясь, что он передумает, и тут же тихонько вскрикнула: ощущение было новым и неожиданным. Она пересилила боль и стала двигать бедрами, как это делали героини в фильмах.
Вскоре боль отступила и на смену ей пришло невыразимое блаженство. Наташе хотелось, чтобы оно длилось вечно. Вдруг она почувствовала, как тело любимого напряглось, Максим издал стон, и Наташа едва не задохнулась от счастья. Она тоже вся напряглась, громко вскрикнула и, расслабившись, опустила голову на плечо Максима.
Прошла минута, вторая, третья, прошла целая вечность — так, по крайней мере, показалось Максиму. Наташа не шевелилась, но Лютый, нежно лаская пальцами каждую частичку ее тела, слышал, ощущал, осязал: Наташино сердце трепещет, словно посаженная в клетку птица, а в такт ему пульсирует тоненькая жилка на шее.
— Ой, что это? — Она провела рукой по простыне и прошептала, пораженная своим открытием: — Надо же… кровь?! — И после паузы, счастливая, повторила: — Ты слышишь, милый, кровь?!!
Фосфоресцирующие стрелки часов показывали половину четвертого утра. Тихо бубнило в углу радио, время от времени снаружи доносился металлический скрежет снегоуборочных машин.
Максим лежал у стены, закинув руки за голову. Наташа, опершись на локоть, задумчиво гладила его по голове, и было в этом поглаживании что‑то наивно–детское.
Ты не жалеешь? — шепотом спросил Нечаев.
О чем? — удивилась Наташа.
О том, что… произошло между нами.
Господи! Я же сама этого хотела, — улыбнулась девушка, — если бы ты знал, как давно я об этом мечтала. Сколько раз представляла все это. Твои ласки, руки твои, как ты входишь в меня. Представляла и боялась.
Чего?
Боли! Девчонки, которые уже делали ЭТО, говорили, что очень больно, что ужас просто. А мне было больно только в первый момент, и то не очень, зато потом какое прекрасное чувство! Ради него можно и не такую боль вытерпеть.
Это сейчас… Но, может быть, ты потом пожалеешь?
Ну что ты, — выдохнула Наташа с обидой, — как ты мо–ожешь! Я счастлива! Может быть, ты жалеешь?
Нет. — Максим положил руку ей на плечо. — Я никогда ни о чем не жалею.
Знаешь, если даже у нас с тобой ничего не получится, ну, в будущем, — продолжала девушка, — эта ночь останется в моей памяти на всю жизнь: я ее никогда не забуду, клянусь! И я благодарна тебе.
За что?
За все. За то, что ты не такой, как все. За то, что ты есть в моей жизни. Господи, да просто за то, что ты вообще есть.
Нечаев хотел было что‑то ответить, но осекся — видимо, интуиция, обострившаяся за последнее время до предела, подсказала: сейчас должно произойти что‑то страшное.
И действительно, легкая танцевальная музыка, транслируемая по радио, оборвалась, и из динамика донесся официально–скорбный голос диктора:
К сожалению, этот информационный выпуск мы вынуждены начать с трагического сообщения. Вчера поздно вечером на военном аэродроме недалеко от Москвы во время посадки потерпел крушение и разбился пассажирский самолет «Аэрофлота» Ан-24, выполнявший чартерный авиарейс Екатеринбург — Москва. По предварительным данным, погибли все находившиеся на борту: пять пассажиров и два члена экипажа.
Нечаев сорвался с кровати и, забыв, что он голый, бросился к приемнику, прибавил громкость.
Диктор продолжал:
Сразу же после катастрофы на место происшествия выехали аварийно–спасательные службы Министерства по чрезвычайным ситуациям. Уже обнаружен так называемый «черный ящик», сильно поврежденный при катастрофе. Данные его подлежат расшифровке. Согласно предварительному заключению, трагедия произошла из‑за неблагоприятных погодных условий и халатности диспетчеров.
Максим, что‑то случилось? — Наташа с недоумением смотрела на Лютого.
Случилось… — упавшим голосом произнес Лютый.
Ну что?
Максим быстро оделся.
Наташенька, милая. — Он наклонился, обнимая девушку. — Наташенька, прости, я не могу тебе сейчас рассказать все, что хотелось бы, а обманывать не в моих правилах, тем более тебя. Ходить вокруг да около — это долго, утомительно, грустно. И вообще, не надо тебе теперь вникать во все это. Потом как‑нибудь, хорошо?
На глаза Наташи навернулись слезы, она все поняла.
Ты летел в Москву этим самым самолетом?
Да.
Ты… ты же мог погибнуть! Разбиться! — Она громко всхлипнула.
Мог. Но ведь не погиб. Не погиб, благодаря тебе, милая! Ты меня спасла, — проговорил Лютый и подумал: а так ведь оно на самом деле и есть!
Ты… ты… — При одной лишь мысли, что она могла лишиться возлюбленного, девушка зарыдала.
Не надо. — Максим приобнял ее за плечи. — Ведь все хорошо, мы вместе. Мы всегда будем вместе, поверь мне, милая. Ничего со мной не случилось и не случится. Видишь, я жив, и все у нас с тобой так, как ты хотела. Правда?
Пра–авда, — продолжала всхлипывать девушка.
Максим взглянул на часы: было четыре утра.
Наташа, мне нельзя тут оставаться, — с печалью в голосе произнес Лютый. — Да и тебе тоже. Сейчас мы выйдем, я возьму такси и ты отправишься домой. Да и мне надо в Москву.
Но почему, почему? — рыдала девушка. — Почему никогда нельзя быть счастливым до конца?! Я так мечтала об этой ночи, так надеялась.
Я тоже мечтал. Но ведь это не последняя наша встреча, не последняя ночь!
Ты обещаешь?
Обещаю! — твердо заверил он.
Уже через десять минут Максим усаживал девушку в салатную «Волгу» с таксистскими шашечками. Сунув водителю сто долларов, он демонстративно записал номер машины и данные водительской карточки в блокнот, потом распорядился не высаживать пассажирку у самого дома, чтобы не вызывать нездорового любопытства соседей, а довезти ее до деревенского проселка в полукилометре от села.
— Пока, Наташенька, пока, моя хорошая. — Поцеловав девушку в мокрую от слез щеку, Нечаев с трудом подавил тяжелый вздох. — Не волнуйся, ничего со мной не случится. Все будет хорошо.
Сам Лютый отправился в Москву ближайшим рейсовым автобусом. Еще со времен учебы в «вышке» — Высшей школе КГБ он усвоил: передвигаться на дальние расстояния даже небольшой группой всегда безопасней, чем в одиночку. Именно потому плацкартные вагоны считаются предпочтительней роскошных СВ, а рейсовые автобусы, пусть даже колхозные «пазики» — надежней автомобиля.