Оттон Виттельсбах
Приехавший в Хохеншвангау Отто застал брата в глубочайшей депрессии. Усталый и разобиженный на весь мир король сидел на троне в зале Рыцаря Лебедя и слушал специально привезенный из Мюнхена струнный квартет, который играл для него днем и ночью, так как у короля была бессонница.
– Мне кажется, что я схожу с ума, – вяло улыбнулся Людвиг Отто, протягивая белую ухоженную руку с орденским перстнем. – Признаться, я считаю психиатрию шарлатанством и выкачиванием денег у доверчивых бюргеров, но мне кажется, что у меня паранойя.
– С чего вы взяли? – Отто поискал глазами стул и, не найдя, сел на подоконник, смотря в сад. – Кстати, желаете последний анекдот о герцогине Софии? С месяц назад ее поместили в дом умалишенных в Илленау, говорят, что когда ее увозил доктор, она твердила, будто бы проглотила стеклянную софу. Вот это паранойя.
– Паранойя – это мания преследования, – Людвиг недовольно сморщился, приказ не упоминать о бывшей невесте касался и его брата.
– Кто же преследует вас? – Отто подошел к Людвигу, заботливо беря его руку в свои.
– Мне постоянно кажется, будто бы меня пытаются женить, – Людвиг потупил глаза. – Мне стыдно сознаваться в этом. Но что я могу сделать. Просыпаясь, я нахожу рядом с моей постелью портрет какой–нибудь заморской уродины, другой портрет поджидает меня на рабочем столе в кабинете, третий я нахожу в своем кармане в театре…
Выслушав жалобы брата, Отто на несколько минут залился веселым смехом.
– Не понимаю, почему ты смеешься! – Людвиг встал, громко приказывая прекратить музицирование. Послышался шорох шагов, шелест бумаги и звуки передвигаемых стульев.
– Я смеюсь не над вами, а над вашими министрами, которые действительно так озабочены вашей женитьбой, как будто это дело их чести или жизни. Видите ли, любезный брат, король обязан продолжать династию, должен жениться и наплодить кучу детишек, в то время как вы заняты лишь театром, Вагнером и постройками новых дворцов. Они боятся народного волнения, того, что ваши подданные теряют почву под ногами, когда их король ведет богемный образ жизни и не желает произвести на свет наследника!
– Жениться, потому что это угодно булочникам и разносчикам газет? Жениться без любви, только чтобы произвести на свет еще одно несчастное существо?.. – Людвиг пожал плечами. – Неужели это все, чего они от меня хотят? Все, ради чего я рожден на свет?!
– По крайней мере сделайте вид, будто бы рассматриваете их предложения. В конце концов, можно жениться на женщине, которую вы и не любите, но которая отвечала бы требованиям, предъявляемым обычно к королеве, а втайне завести себе женщину на стороне.
– Жениться, для того чтобы завести себе женщину на стороне! Как это похоже на тебя! Танцовщицы, певички, циркачки…
– Циркачки, танцовщицы – почему бы и нет? Вам нужна женщина уже для того, чтобы прекратились позорящие вас обвинения прессы. Пусть лучше все обсуждают, как вы волочитесь за певичками из оперетки, нежели считают вас женоненавистником.
– Наш дед потерял корону из–за одной из них, – парировал Людвиг.
– Наш дед отрекся от престола не из–за прелестей Лолы, а потому что не желал бороться и встал в позу. Мол, вы говорите мне, что я должен бросить ради короны любимую женщину, а вот я брошу этой самой короной в вас. Глупо. Он вполне мог продолжать встречаться со своей танцовщицей тайно или завести себе другую.
– Я ненавижу такие тайны, – Людвиг побледнел, губы дрожали. – Я не буду любить из чувства долга. Никогда не отрекусь от своей любви. Я не стану использовать женщину, с тем чтобы защитить себя от нападок прессы. Пусть я потеряю корону, но не потеряю себя.
После разговора с братом Оттон был подавлен той пропастью, что образовалась за последние годы между ними. Когда–то они с Людвигом подрались из–за русалки, Отто почти что поверил в реальность существования подводной возлюбленной брата.
Теперь вдруг он ясно осознал, насколько Людвиг с его природной четностью и верой в благородство и идеалы добра не вписывается в окружающий его мир. Насколько он сам неземной, нереальный, случайно заброшенный в этот жестокий, злобный мир. Лживые, подлые законы которого казались ему поистине невыносимыми, а условия не то что счастливой жизни, да и жизни вообще – неисполнимыми.
В тот день он напился, велев шоферу везти его к любовнице, но по дороге вдруг приказал остановиться у храма Святого Георгия и, влетев туда, поставил две свечки: «за здравие» Людвигу и «за упокой» себе. После чего плакал и до утра жалел себя, утешаясь крепкой водкой в обществе без умолку ругающей его за пьянство любовницы.
Виктория Браун
Распрощавшись с братом, Людвиг написал Вагнеру трогательное письмо, в котором благодарил его за счастье дружбы, умоляя не падать духом и не поддаваться на угрозы и лживые обещания. «Не будем сетовать, не будем обращать внимание на измены и вероломство. Чтобы не допустить ничьего влияния на нас, удалимся от внешнего мира».
Единственное, чего хотел измученный постоянным сопротивлением король, было исчезнуть, выключить себя из реальности, забыться, ускользнуть в мир грез, где царствуют любовь и вера, где живут благородные рыцари и их дамы.
Поначалу так хорошо принявший его народ теперь на каждом шагу чинил ему препятствия, газетчики подстраивали козни, а он, монарх, не мог не только оградить от человеческой злобы самого дорогого на свете человека, он был бессилен спасти себя самого.
Впрочем, о себе Людвиг думал меньше всего. Сразу же после вступления на престол дед передал ему и бразды правления в ордене, сообщив о предсказании и открыв перед юным королем его миссию на этой земле.
И вот настало время, когда он не знал, что делать дальше. Мессия красоты не мог жить со связанными руками, так же как соловей не смог бы жить, если бы ему запретили петь, как солнце потухло бы – запрети ему господь изливать свет и тепло на землю и другие планеты. Людвиг понимал, что такая жизнь убьет его. Но что значит его жизнь по сравнению с терзаниями композитора, которого он лично выписал в Баварию. Со страданиями гения и благородного человека.
Людвиг созвал орден и снова попросил денег. На этот раз отказ пришел сразу же, едва только король начал свою пламенную речь.
За что весной он отказался участвовать в ежегодном празднике ордена, чем обидел членов королевской семьи и представителей старинных аристократических семейств, каждый из которых имел посвящение. Иллюминаты были в восторге, считая, что после произошедшего им удастся переманить короля на свою сторону или добить его, воспользовавшись случившейся размолвкой между членами ордена и их магистром.
Из окна дворца Людвиг наблюдал торжественную процессию одетых в орденские плащи и торжественные облачения рыцарей, после того как он стал магистром, он вернул многие древние ритуалы, традиционные одежды и знамена, испокон веков отличающие орден Святого Георгия от любого другого ордена.
В этот день происходило торжественное освящение и открытие нового военного госпиталя, построенного на средства ордена. Людвиг тоже приложил руку к этому проекту и даже настоял, чтобы орден взял на себя заботу о раненых. Но, поскольку теперь он устранился, о его заслугах никто не вспомнил.
Целый день Людвиг просидел во дворце, заставляя музыкантов играть одни и те же арии из «Лоэнгрина». Вечером, не выдержав, он отправился на репетицию «Тристана и Изольды» в капеллу.
Вопреки ожиданию, первый, кого он там встретил, был Отто, который, по всей видимости, уже давно поджидал его.
Воспользовавшись отсутствием короля, Отто вольготно расположился в его ложе вместе с двумя дамами, одежда и облик которых говорили об их вкусе и достатке.
– Прошу прощения, любезный брат, – Отто лучезарно улыбнулся, – вот решил поглядеть, какие чудеса творит здесь господин Вагнер, и… занял твое место. Хотя если мы тебе мешаем, мы можем… – он сделал попытку встать, но Людвиг усадил его в королевское кресло. Он был взволнован и растроган тем, что брат пришел посмотреть на их с Вагнером детище. Любитель венской оперетки, Отто обычно не посещал священных для Людвига мест.
– Ты пришел, чтобы обсудить что–то или… – король поймал на себе сияющий взгляд одной из спутниц Отто, отчего–то смутившись при этом. – В жизни не поверю, будто ты вдруг почувствовал тягу к поэзии или серьезной музыке.
– Никакой особой тяги, конечно, нет, – Отто развел руками, – врать не стану. Просто газеты писали, что для исполнения двух заглавных партий Вагнер пригласил супругов Шнорр[30]. Вот я и заявился сюда в надежде познакомиться с этими певцами, чтобы пригласить их на торжественный ужин. Кстати, буду рад видеть и тебя тоже… – он тоже смутился. Последний разговор с братом вывел его из равновесия, в которое теперь Отто мог вернуться, лишь изрядно набравшись и привычно уже потеряв человеческий облик.
– Отлично, я с удовольствием вас друг другу представлю, – Людвиг хлопнул брата по плечу, невольно отмечая, что тот пополнел и выглядит несколько мешковато.
– Не стоит беспокоиться, нас уже представил друг другу Рихард. Он только что был здесь. Должно быть, заметил в королевской ложе движение и решил, что это вы. Он узнал меня, потому что видел при дворе, а я его из газетных публикаций. В общем, мы познакомились. Кстати, познакомься: госпожа Виктория Браун, – он галантно поклонился одетой в черное даме, взгляд которой до этого заставил короля смутиться. – Госпожа Виктория служила два года назад на Дрезденском театре, после чего была приглашена в частную труппу господина Густава Миллера, что у летнего королевского парка. Сегодня она прослушивалась господином Вагнером и была принята в труппу капеллы. Слышал бы ты ее голос. Она будет дублершей госпожи Шнорр.
Людвиг поклонился, целуя поданную ему ручку под тонкой черной с серебром перчаткой. Пальчики были холодными.
Актриса вздрогнула, ее ресницы метнулись вверх и сразу же вниз, так что глаза сверкнули лишь на мгновение, заставив короля потерять дар речи. Они так и стояли молча, глядя друг на друга, точно пораженные ударом молнии.