Свою причину Людвиг разъяснил Софии в письме:
«Моя возлюбленная Эльза! Поскольку помолвка, как и день свадьбы, должна была представлена насильно, как тепличное растение, то я считаю это теперь моим святым долгом, так как еще есть время, чтобы сделать несколько известий. Ты всегда была достойна и дорога мне, я испытываю к тебе близкое, верное и искреннее расположение, люблю тебя, как дорогую сестру…
Когда мы писали друг другу много прошлым летом и когда я дал тебе доказательства своей дружбы и доверия, твоя мать надавила на меня принять решение, она верила, что я обманул тебя, ведь она не верила в существование дружбы без „настоящей“ любви. Ты помнишь ответ, который я дал тебе и твоей матери через Гакеля [Карла Теодора].
Когда я узнал, к своей глубокой печали, как это сделало тебя несчастной и что ты должна была уйти и мы больше никогда не сможем увидеться, я был глубоко тронут этим доказательством истинной любви, которую ты мне дала; моя привязанность к тебе росла все глубже так, что я увлекся и просил твоей руки. Если я позволял делать теперь все приготовления к свадьбе, говорил тебе об этом и писал, откладывал ее, и все же не хотел отказываться от нее не для того, чтобы обмануть тебя или, как ты можешь подумать, вернуться назад.
О, нет, я, конечно, не хочу тебя обманывать. …Я твердо верил, что все приведет к удовлетворительному концу. У меня было время проверить себя, посоветоваться с собой и увидеть, что моя верная, искренняя братская любовь к тебе все еще глубоко укоренена в моей душе, но не любовь, которая требуется к объединению в браке. Я должен был тебе это сказать, дорогая Эльза; я прошу тебя о продолжении дружбы; если ты вернешь мне свое слово и мы расстанемся, то я прошу тебя, сделаем это без обиды и горечи…
Если ты никого не найдешь за год, с кем станешь счастливее, чем со мной, и если это также случится со мной, что я не считаю совершенно невозможным, тогда мы можем объединиться навсегда, при условии, что у тебя есть к этому желание; но сейчас лучше расстаться и не связывать себя обещанием на будущее».
Герцогская семья была возмущена. Императрица Елизавета не поняла поступка короля, и ей понадобилось немало времени, чтобы простить Людвига. Упреки сыпались на короля со всех сторон. Лишь только дедушка Людвиг I поздравил внука с окончанием помолвки.
После разрыва помолвки Людвиг записал в своем дневнике: «С Софией закончено, мрачная картина развеялась, я жажду свободы после пробуждения от мучительного кошмара».
19 октября Людвиг сообщал в письме к Вагнеру: «Теперь все снова хорошо! Я оправился после опасной для жизни болезни и чувствую себя радостно, как и прежде, я говорю своему другу: траурный флис, который висел надо мной в последнее время, разорван и… боль прошла. …Я еще добавлю, что стал бы несчастным с Софией, что она не та, которая предназначена мне свыше, она не „жена, что Богом мне дана“ (цитата из Лоэнгрина), что она понимает мою суть только поверхностно, у нее нет той глубины, которую я желаю видеть у своей будущей супруги, но в тот момент ее обаяние, ее грация ослепили меня; все же я благодарен Богу, я скоро одумался…»
Что же могло так повлиять на постепенное отдаление Людвига от Софии и в конце на разрыв помолвки? Одной из причин была неготовность самого Людвига связывать себя брачными узами, он не желал расставаться со своей свободой. Спустя много лет Людвиг признался, показывая своему другу Антону Хиршбергу апартаменты, которые предназначались для Софии, «что он никогда бы не смог вступить в новую и супружескую жизнь; это было несовместимо с его образом жизни».
Вторая причина – это крушение его идеала, реальная София не соответствовала тому образу, который жил в его воображении, она оказалась не той женщиной, с которой он хотел бы связать свою жизнь, и он понял, что любит ее только как сестру. Мысль о браке с Софией была настолько ненавистна королю, что в своем эмоциональном порыве он высказал в письме к Козиме фон Бюлов 30 ноября 1867 года: «Я радостен и счастлив, чем когда-либо раньше, вчера, 29 ноября, я праздновал в своем сердце праздник воскресения, потому что не произошло страшного, бракосочетания с нелюбимым существом; я бы никогда не допустил этого, если бы не было возможности расторгнуть нашу помолвку по взаимному согласию, я был бы полон решимости покончить с собой, приняв синильную кислоту, как я счастлив теперь, что это не было необходимо». Вряд ли Людвиг действительно думал о самоубийстве, но одна лишь мысль о будущей семейной жизни с Софией подымала в нем бурю сиюминутных отрицательных эмоций.
Еще во время помолвки с Людвигом у Софии завязался роман с Эдгаром Ханфштенглем (1842–1910), сыном придворного фотографа Франца Ханфштенгля (1804–1877) и Франциски Ханфштенгль-Вегмайер. Эдгар в то время был 25-летним привлекательным, жизнерадостным молодым человеком, получил торговое образование в Лондоне и Штеттине, затем работал в Азии в чайной компании «Кларк». В 1867 году Эдгар вернулся в Мюнхен и помогал отцу по работе в фотоателье, которое обслуживало членов королевского двора и состоятельных горожан. Через полгода Эдгар стал его владельцем и развил в художественное издательство.
Спустя три дня после объявления помолвки София и Людвиг посетили фотоателье Ханфштенгля. О том событии хранит память фотография, где Людвиг стоит под руку с Софией. Его взгляд устремлен в сторону, София смотрит прямо в объектив. Встреча Софии с Эдгаром перевернула ее жизнь. Он был полной противоположностью Людвигу и за довольно короткое время успел покорить сердце герцогини.
Молодые люди полюбили друг друга. Скорее всего, они были знакомы ранее, поскольку Эдгар был не раз гостем на встречах художников и ученых у герцога Макса, его так называемого собрания «рыцарей Круглого стола короля Артура».
В тайные редкие встречи двух влюбленных были посвящены придворные дамы Софии Натали Штернбах и Антония (Тони) фон Каан, которые помогали организовывать им свидания. Встречи происходили в замке Пель (Pдhl) недалеко от Поссенхофена либо в герцогском дворце в Мюнхене. Прекрасные летние встречи в замке Пель (в то время Людвиг был во Франции) не стирались из памяти Софии: «Где мы были так много вместе… пожалуйста, несколько строк, я так искренне тебя люблю…»
София и Эдгар осознавали, что у их отношений нет будущего. Ханфштенгль не был потомственным аристократом и, соответственно, по своему происхождению не мог претендовать на руку баварской герцогини. А любовь и привязанность не играли почти никакой роли при заключении браков в высших кругах. София так же, как и Людвиг, ждала приближения дня свадьбы со страхом и ужасом. Она с горечью писала Эдгару: «…У нас нет надежды. Нам остается – расставание. С ужасом я смотрю в будущее, на день моей свадьбы, который стоит как черная тень перед моей душой, я хочу убежать от безжалостной судьбы! Почему я должна была познакомиться с тобой теперь, когда моя свобода в оковах? Я люблю тебя так искренне, мой Эдгар, когда ты со мной, потому что я не могу тебе не сказать, как глубоко твой дорогой образ хранится в моем сердце, что я забываю так позорно все обязательства по отношению к моему бедному королю!..»
«O, может, мои горячие слезы смягчат жестокую судьбу, я никогда не смогу, никогда не буду твоей! Я хочу умереть в твоих руках, и мое имя должно исчезнуть – мир забудет, что жила невеста баварского короля. Целую тебя тысячу раз, не забывай главное. О, если бы ты знал…»
Всего сохранилось пять писем Софии к Эдгару Ханфштенглю, написанных с июля по сентябрь 1867 года. Эти письма хранились у Эдгара, и он завещал их сжечь. Его дочь Эрна не выполнила волю отца, а передала письма в 1980 году Хайнцу Гебхарду, который опубликовал их в своих книгах.
Отношения Софии и Эдгара не были тайной, как они того желали. В Мюнхене циркулировали слухи. Антон Меммингер писал: «Помолвка была отменена, потому что королю дошли до ушей неприятные вести о невесте».
Эдгар Ханфштенгль был замечен слугами и другими людьми, когда он несколько раз покидал герцогский дворец. Так пошли появляться и распространяться разговоры, которые вполне могли дойти до короля.
Племянница Елизаветы Австрийской Мария фон Лариш-Валлерзее выдвинула в своих воспоминаниях такую версию, почему произошел разрыв помолвки: «Молодой монарх был помолвлен с моей тетей, принцессой Софией Баварской, но помолвка продолжалась недолго из-за интриг придворного окружения, которым не нравилась идея брака. Обер-шталмейстер граф Хольнштайн, привлекательный мужчина, которому король очень доверял и любил, однако граф стал инструментом придворного окружения и был убежден в том, чтобы втянуть принцессу во флирт, чтобы пробудить ревность Людвига. Придворный фотограф, который был в заговоре, сделал несколько „нежных“ фотографий графа и принцессы, которые были показаны королю другом, действующим из лучших побуждений. Естественным результатом этого стало то, что Людвиг стал очень подозрительным к своей невесте. Он продолжал откладывать свадьбу под каким-то предлогом, пока мой дед, герцог Максимилиан, не написал ему, что не позволит так относиться к его дочери. Король, зажатый в угол своим будущим тестем и подстрекаемый его коварными советниками, решил окончательно разорвать помолвку».
Также биограф австрийского императора Франца Иосифа Фрэнсис Гриббл упоминает: «Была также некоторая история с кольцом, которое граф Хольнштайн, как наблюдали, носил и которому, как полагали, дала его принцесса, тем не менее на самом деле оно было дано ему актрисой, которая украла его у принцессы. Это было приманкой; и Людвиг попал в ловушку. Он не делал никаких запросов и не просил объяснений. Вместо этого он сделал неудовлетворительные оправдания за отсрочку дня свадьбы; и, когда герцог Максимилиан обвинил его в том, что он играет с помолвленной невестой, он разозлился, разбил бюст Софии, разорвал портреты Софии и объявил, что София может выйти замуж за любого, кого она любит, если она не выйдет замуж за него».
Существовала ли эта интрига, провернутая графом Хольнштайном и теми, кому она была выгодна, или это были выдумки Лариш, – выяснить не удается. Биограф Людвига Альфонс Швайггерт полагает: «Этот вариант графини Валлерзее, по которому помолвка была растор