Но известны свидетельства служащих, которые заявляли, что король был любезен со слугами, всегда с интересом расспрашивал у них об их семьях, проявлял заботу о служащих, делал им подарки, крестил их детей, которых тоже щедро одаривал.
Камердинер Адольф Рудольф, один из бывших шевалежеров, поступил на службу к королю Людвигу в январе 1886 года. Он остался верен королю до самого конца своей службы в июне и тепло вспоминал о нем: «Король был большой, статный и произвел на меня и моих коллег действительно величественное впечатление. Король был добрым человеком, редко нам говорил грубые слова, и он находил самое большое удовольствие, делая подарки. Он называл всех своих подчиненных правильно по имени, и нельзя утверждать, что он был душевнобольной».
Кучер Макс Майер (не путать с Лоренцом Майром) прослужил двадцать лет у короля Людвига со дня его вступления на престол и по 1885 год. Он вспоминал:
«Конечно, служба была утомительна, всегда нужно было быть готовым, особенно в любое время ночью; так как Людвиг шел спать в большинстве случаев только к утру и спал до 5 часов пополудни. Десятки раз я возил его из Хоэншвангау темными ночами, как форейтор, с факелом впереди, он молча смотрел в ночь, сидя в барочных санях, закутанный в ценный соболиный мех – подарок императора России. …Часто мы сожалели о нашем любимом короле, мы не могли поверить, что он любил свою уединенность. И все же он мог быть приветлив, он никогда не забывал также для меня заказывать вино в этих поездках.
…Нет, у короля было доброе сердце. Он всегда беспокоился о благополучии своих служащих. До тех пор, пока я был у Людвига II, я никогда не замечал ничего из позже изображенного психического заболевания. На утверждение, что король жестоко обращался со своими слугами, я могу возразить лишь с вопросом, почему были тогда служащие при дворе короля, которые рассматривали свою строгую службу более 20 лет как честь?»
Далее Майер рассказывает о подарке, сделанном ему королем, – золотых часах с цепочкой, который он сохранил в память о Людвиге и отказался их продать. Майер отмечает: «При этом у меня никогда не было чувства, что король одаривал своих ближних потому, чтобы быть популярным. Нет, он одаривал нас, так как хотел доставить радость».
Он с теплотой вспоминал о турне короля Людвига, когда он вез его по Франконии после Австро-прусской войны 1866 года: «Всюду он очаровывал сердца своим шармом, поистине королевским выступлением, и, конечно, этот блеск падал также и на меня. …Этот мужчина был одиноким королем, однако королем во всем, и его деятельность, его отношение, все, что он говорил и делал, и то, что он хотел, было королевским. И это королевское находит свое отражение в каждом эпизоде, который я до сих пор помню».
Один из ближайших служащих короля Людвига так отзывался: «Рассказывали, будто король последнее время, „как все сумасшедшие“, был неопрятен за едой, ел все руками и пр. Я же могу засвидетельствовать, что после каждого кушанья ему непременно, как и прежде, меняли приборы. Я никогда не видел тех ширм, через которые будто бы король разговаривал со своим секретарем. Рассказывая о его мнимых жестокостях в последнее время с прислугой (в своих вымыслах доходили до того, будто король, рассердившись на двух слуг, приказал их казнить, что и было тотчас же исполнено; делая из него не конституционного правителя, а всевластного падишаха!), приводили, между прочим, случай, как он, в порыве гнева выталкивая из комнаты молодого служителя, так придавил его дверью, что тот вскоре умер. Я спрашивал о том даже отца этого служителя, который сказал, что ничего подобного и не было; то же подтвердил другой служитель, про которого говорили, что он подвергся страшному гневу короля за то, что не выпустил из комнаты ту птицу, которую будто бы в своих галлюцинациях видел король».
Бывший шевалежер камердинер Вильгельм Рутц, позднее бургомистр Обераммергау, вспоминал о своей камердинерской службе у короля Людвига:
«Изменение в этой почетной службе было предусмотрено, так как прежние слуги навлекли на себя небрежностью и невнимательностью немилость короля. Король очень часто менял своих служащих; их безрассудство, непригодность и отсутствие интереса всегда были причинами. В течение двух лет слуги назначались из нашего полка. …Моя служба, как первого слуги, была разбудить, одеть, подавать на стол и записывать поручения, а также поддерживать порядок, как это принято у высоких господ. Для нас обоих, которые не знали такой работы, это было сначала несколько тяжело, однако король был очень терпелив. Начальные ошибки он прощал доброжелательно, но им не было позволено повторяться. Король работал по ночам и спал в течение дня. Он очень точно установил время отдыха, оно составляло 9 часов и 40 минут. В течение этого времени должен был лежать рядом листок, на котором было отмечено точное время. Первый слуга должен был отвести короля в спальню и принять ключ, для побудки прибыть в установленное время в комнату, зажечь свет и принести чашку чая. Кровать располагалась под балдахином с тяжелой вышитой синей занавеской. Пододеяльник был из белого шелка, и стены кровати были отделаны синим шелком. Наверху над кроватью всегда висел маленький золотой крест. После того как зажигался свет, занавес должен был открываться и предъявляться часы с листком; король кивал, если время совпадало. Потом как утреннее приветствие должен происходить глубокий поклон. Король вставал с кровати, пил чай и шел в ванную. Это продолжалось полчаса.
Король уделял большое внимание чистоте. В то время как он был в ванной, спальня проветривалась и приводилась в порядок, а также готовилась одежда. Кровать служанка перестилала свежим бельем, которое было украшено вышивкой с короной и монограммой L II. Служанке не было разрешено находиться больше в спальне, когда король выходил из ванной, он не хотел видеть женскую прислугу. Когда король выходил из ванной, первый слуга должен был быть в комнате и приготовить два мохнатых полотенца. Проводилось одевание… Король был настолько велик, что я должен был завязывать галстук поднятыми руками. И наконец, я давал ему часы и ароматизированный носовой платок. Король смотрел на себя в зеркало, если все было в порядке, он кивал, в противном случае приходилось переделывать. Затем прибывал парикмахер, который работал примерно полчаса; при этом ему не было позволено говорить. Последней в спальне читалась короткая утренняя молитва, при которой король хотел быть только в одиночестве.
После того как туалет был наведен, наступало время завтрака. Он состоял из чая или кофе, яйца, масла, меда, джема, ветчины, булочки и изысканных пирожных. Завтрак продолжался час. После него было полчаса езды и столь же долгая прогулка. Затем он читал газетные вырезки, которые посылались из Мюнхена. Я никогда не видел всю газету, почему, я не знаю; я могу представить это, однако (правительственный обман). Поступающие пару раз в неделю правительственные дела были в значительной степени ничего не говорящими. Большей частью только подпись короля была необходима, но ничего из правительственных дел. Я должен был представлять эти документы в порядке секретарю канцелярии Майру для подписи королю и передавать после ознакомления обратно в отправку.
До начала обеда, вечером в 7:30, король проводил время, читая литературу, которая состояла наполовину из французских произведений. Трапеза была богато украшена красивой центральной частью. Еще более обильное было французское меню. Оно состояло от 12 до 14 блюд. Блюда великолепно готовили два повара и остроумно украшали. При каждой смене блюд король смотрел на карту меню. Каждого блюда он накладывал очень много. К основным блюдам были также превосходные красные и белые вина, изысканные ликеры и десертные фрукты. Он никогда не пил вино и ликер, также никакое пиво, только воду со льдом. Подавались блюда медленно, с перерывами от 8 до 10 минут. Блюда должны были подаваться до тех пор, пока не следовал небольшой жест рукой, означающий, что они могут уноситься обратно. Сигары и сигареты были также на столе, однако король курил редко. Ужин был проще, состоял тем не менее также из 8–9 блюд. Он никогда не был только что сварен, так как повара готовили блюда заранее, и поваренок должен был подогревать их в приемной.
После обеда король задерживался некоторое время в комнатах, редко на свежем воздухе. Он проводил много времени за чтением французских романов, рисовал и набрасывал планы замков или диктовал преимущественно строительные дела.
Иногда он проводил много времени в своей богатой библиотеке и в зимнем саду, если такой присутствовал. Он любил цветы и особенно золотых рыбок. С ними он весело говорил и предостаточно их кормил. Редко случалось, что он выезжал дважды в день. Если мы находились в Линдерхофе, ночной ужин происходил в гроте и иногда в хижине Хундинга.
После разрыва помолвки с баварской принцессой Софией король избегал все больше и больше своих родственников и с недоверием относился к ним. Он покидал резиденцию и удалялся в уединенность гор. Он выполнял правительственные дела только письменно. Общение со всеми было полностью отменено, он даже не хотел иметь возле себя флигель-адъютанта. Уединенность и нелюдимость (застенчивость) по отношению к людям, это вечное молчание, кроме нескольких диктантов днем, делало больным короля, но не психически больным, у него болела душа. Он точно знал, чего он хотел, и действовал, поддерживал порядок в своей жизни и имел удивительную память. В своих отношениях со служащими он показывал только доброту и заботливость. Так, однажды он осведомлялся о моем домашнем очаге, когда мы были в Линдерхофе и я подавал на стол. Он спросил меня, хотел бы я навестить свою семью. Я радостно согласился, король дал мне выходной на целый день, и я мог поехать домой в Обераммергау. Когда вернулся вечером, я должен был быть снова у короля и рассказывать о моем неожиданном посещении дома. Чувствовалось, что король был доволен мной и радовался вместе со мной».
Верным королю остался также Себастьян Остерхольцер, служивший у короля Людвига камердинером и кучером до 1882 года, который привел на свое место своего племянника Фрица Остерхольцера, ставшего последним кучером короля. Себастьян вспоминал: «Всегда мой король был добр к нам, всегда щедр. Независимо от того, куда бы мы ни пошли, сначала он беспокоился о нас, чтобы мы хорошо пообедали. Часто он делал подарки для моих детей и часто спрашивал о них. …До тех пор, как я имел дело с королем, я не заметил ни одного следа умственного помешательства, так же и мой Фриц, который занял свое место в 1882 году, никогда ничего не рассказывал подобного».