— Ему не давайте, он маленький.
Матиуш не любил ни пить, ни курить, но он сам хотел отказаться и поблагодарить и не хотел, чтобы Фелек отвечал за него.
Когда по ночам солдаты уходили в разведку, Фелек всегда устраивал так, что брали его.
— Не берите Томека, — какой вам от него толк? Разведка была опасна и трудна. Надо было тихо ползти на животе до проволочных заграждений неприятеля, перерезать их ножницами или искать укрытых вражеских часовых. Иногда нужно было лежать тихо целый час, потому что, как только в неприятельском лагере слышали шорох, сейчас же пускали ракеты и стреляли в смельчаков. Солдаты жалели Матиуша, он был моложе и нежнее, и чаще брали Фелека. А Матиушу было это неприятно.
Теперь он остался один и оказывал отряду большие услуги: носил часовым патроны, пролезал под проволокой в неприятельские окопы, а дважды даже пробрался, переодетый, на их сторону.
Переоделся Матиуш пастушком, пробрался через проволоку, ушел мили за две, сел перед разбитой хижиной и притворился, что плачет.
— Чего плачешь? — заметил его какой-то солдат.
— Как же мне не плакать, хату нашу спалили, мамка куда-то ушла, а куда — не знаю.
Привели Матиуша в штаб, напоили кофе. Неловко было Матиушу.
Вот добрые люди, накормили, да еще какой-то старый кафтан дали, так как, переодетый в лохмотья, он дрожал от холода. Вот добрые люди, а он, Матиуш, их обманывает — пришел шпионить.
И Матиуш решил про себя, что, раз уж так, он ничего не расскажет. Пусть говорят, что он глупый, что ничего не знает, и пусть его больше не посылают. Не хочет он быть шпионом. Но тут позвали его к штабному офицеру.
— Как тебя зовут, малыш?
— Меня зовут Томек.
— Так вот, слушай, Томек. Можешь остаться с нами, если хочешь, пока твоя мама не вернется. Получишь одежду, солдатский котелок, суп и деньги. Но ты должен прокрасться к ним и разузнать, где у них арсенал.
— Что такое арсенал? — притворился. Матиуш. И тут его повели и показали, где находятся пушечные снаряды, где бомбы и гранаты, где порох и патроны.
— Теперь знаешь?
— Знаю.
— Ну, так пойдешь, посмотришь, где все это у них спрятано, а потом вернешься и расскажешь.
— Хорошо, — согласился Матиуш. Офицер был доволен, что ему все так легко удалось. Он даже дал Матиушу целую плитку шоколада.
«Значит, так, — подумал с облегчением Матиуш. — Уж если я должен быть разведчиком, то предпочитаю делать это для своих».
Его проводили к окопам и отпустили. А чтобы не было слышно шагов, для маскировки постреляли в воздух.
Возвращался Матиуш довольный, грыз шоколад, то крался на четвереньках, то полз на животе.
Вдруг — бах-бах — в него стреляли свои. Они могли его убить, потому что заметили, что кто-то подкрадывается, а кто — не знали.
— Дать три ракеты! — крикнул поручик. А сам взял бинокль, взглянул и вдруг даже затрясся от страха.
— Не стрелять! Кажется, Вырвидуб возвращается.
И Матиуш беспрепятственно вернулся к своим и рассказал все, что видел. Поручик тут же позвонил в штаб артиллерии. Сейчас же начали стрелять в пороховые склады неприятеля. Двенадцать снарядов не попали, но тринадцатый, по-видимому, угодил прямо в пороховой склад, потому что грохнуло так, что даже небо стало красным, и такой дым пошел, что можно было задохнуться.
В неприятельских окопах началась паника. Поручик поднял Матиуша на руки и три раза сказал:
— Ай да молодец, ай да молодец, ай да молодец!
Солдаты еще больше полюбили Матиуша. Потому что в награду им дали бочонок водки, а так как у неприятеля не было теперь пороха, то они целых три дня могли спать спокойно. И поручик даже позволил выходить ненадолго из окопов, распрямить спину. А те сидят и злятся, что ничего не могут сделать.
И снова все пошло по-старому. Днем Матиуш учится у поручика, иногда подчищает окопы, потому что земля от дождя все время оползает, — то постоит на карауле, то немного постреляет. И много раз думал Матиуш: «Удивительное дело! Я хотел изобрести такое увеличительное стекло, чтобы взорвать неприятельский пороховой склад. И хоть не совсем, но отчасти мое желание исполнилось».
Так окончилась осень и наступила зима.
Выпал снег. Прислали теплую одежду. Было бело и тихо.
12
Опять Матиуш узнал важную вещь. Ведь не могли же войска сидеть только в окопах. Что бы тогда было? Как бы кончилась война? Тихо было на фронте, зато огромная работа шла в столице. Нужно было приготовить все, чтобы, собрав войска в один кулак, всей силой ударить по неприятелю и прорвать фронт. Потому что, если хоть в одном месте прорвать линию обороны, неприятель должен удирать всюду, так как через этот прорыв входят войска и начинают стрелять с тыла.
К концу зимы поручик стал уже капитаном, а Матиуш получил медаль. Как он радовался! Отряд их дважды был отмечен за отличную службу.
Сам генерал приехал к ним в окопы и читал приказ:
Именем короля Матиуша благодарю отряд за взрыв пороховых складов и за отличную службу на пользу отечеству и родному народу. Даю вам секретное поручение — прорвать линию фронта, как только станет тепло.
Это была большая честь.
Начались секретные приготовления. Привезли много пушек и снарядов. А в тылу собралась конница и ждала.
Каждый день смотрели солдаты на солнце — когда же, наконец, станет тепло. Потому что им было уж очень скучно.
Так, бедные, ждали, так готовились. И не знали, сколько им придется вытерпеть. Капитан придумал такой хитрый маневр: не бросать в бой сразу всех, а в первый день послать в атаку только часть солдат, чтобы шли только для виду и сейчас же возвратились. Тогда неприятель подумает, что они слабые. И только на другой день бросить все силы и прорвать линию окопов.
Так он и сделал.
Послал часть войск в атаку. Перед атакой приказал артиллерии долго стрелять по проволочным заграждениям, чтобы их прорвать и открыть дорогу для пехоты.
— Вперед!
Ох, как приятно было выбежать из этих несносных окопов, мокрых рвов, бежать что есть силы и кричать: «Ура — вперед!» Испугался неприятель, когда увидел, что они кинулись на него, выставив штыки, даже стрелял мало и невпопад. Уже дошли до заграждений, которые были разбросаны. И тут капитан дал сигнал к отступлению. Но Матиуш и еще несколько солдат или не слыхали приказа, или пошли немного дальше и, окруженные вражеским караулом, попали в плен.
— Ага, испугались, — издевались солдаты. — Летели, летели, шуму наделали, а как до нас добежали, — сразу удирать. И не так уж вас много.
Так говорили неприятельские солдаты, — им было стыдно, что они струсили и со страху даже не стреляли.
Во второй раз шел Матиуш в штаб. Только тогда, в первый раз, он был переодет и шел как военный разведчик, а сейчас был в солдатской шинели и шел как пленный.
— А, мы, кажется, знакомы, птенчик! — крикнул со злобой неприятельский офицер. — Это ты был у нас зимой, это из-за тебя были взорваны наши пороховые склады. Хо-хо! Уж теперь-то ты от нас не уйдешь. Возьмите солдат в лагерь военнопленных, а мальчишка за шпионаж будет повешен.
— Я солдат! — крикнул Матиуш. — Вы можете меня расстрелять, но не вешать.
— Какой ты умный! — крикнул офицер. — Смотрите, чего ему захотелось! Теперь, может, ты и солдат, но тогда был Томеком и предал нас. И мы тебя повесим.
— Не имеете права, — настаивал Матиуш. — Я тогда тоже был солдатом, а пришел сюда переодетым и нарочно сел перед сожженной хатой.
— Ну, довольно болтать. Отвести его под усиленной охраной в тюрьму. Завтра полевой суд рассмотрит это дело. Если, действительно, ты был тогда солдатом, то, может быть, выйдет по-твоему, хотя я предпочел бы для тебя веревку, а не пулю.
На другой день состоялся полевой суд.
— Обвиняю этого мальчика в шпионаже, — говорит офицер на суде, — зимой он здесь околачивался, высматривал, где находятся наши пороховые склады, и донес неприятельской артиллерии. Двенадцать раз они стреляли и не попали, а на тринадцатый раз попали и взорвали пороховые склады.
— Так это было, признаешь себя виновным? — спросил седой судья-генерал.
— Нет, это было иначе. Не я высматривал, где ваши пороховые склады, а этот офицер сам повел меня, показал мне все и приказал идти посмотреть, где у нас пороховые склады и донести ему. И за это дал мне шоколад. Разве не так?
Офицер густо покраснел, потому что он нарушил устав — он никому не имел права говорить, где находятся склады боеприпасов.
— Я был солдатом, и меня послали в разведку, а ваш офицер хотел сделать из меня шпиона, — смело продолжал Матиуш.
— А откуда я мог знать? — начал оправдываться офицер.
Но генерал не дал ему договорить.
— Стыдно, господин офицер, что такой малыш вас надул. Плохо вы поступили и за это будете наказаны. Но и этого парня простить нельзя. Что вы скажете, господин адвокат?
Адвокат начал защищать Матиуша:
— Господа судьи, обвиняемый, который выдает себя то за Вырвидуба, то за Томека Палюха, — невиновен. Он был солдатом и должен был повиноваться. Он пошел в разведку, потому что его послали. Считаю, что он, как и другие, должен быть послан в лагерь военнопленных.
Генерал заметно обрадовался, ему было жаль мальчика. Но он ничего не сказал: военный не должен показывать, что ему жаль кого-то, а тем более — неприятельского солдата.
Он только склонился над книгой, где были написаны все военные законы, и искал, что там написано о военных шпионах.
— Вот, есть, — сказал он наконец. — Шпионов гражданских, которые изменяют за деньги, следует сразу вешать, шпионов военных можно немедленно расстреливать или, если адвокат не согласен, следует отсылать все бумаги в верховный суд и с расстрелом подождать.
— Тогда я требую, — сказал адвокат, ~~ чтобы дело было послано в верховный суд.
— Хорошо, — согласился генерал и все судьи. И Матиуша снова отвели в тюрьму. Тюрьма Матиуша была обыкновенной деревенской избой, — ведь в поле, на фронте, нет больших каменных домов с решетками на окнах. Такие «удобства» имеются только в городах. Матиуша отвели в эту избу, где под окнами и перед дверями стояло по два солдата с заряженными револьверами и ружьями. Сидит Матиуш и думает о своей судьбе. Но все-таки не теряет надежды.